Родина - Анна Караваева

Артем зашептал Пермякову:

— Ребята серьезные. «Хотим, — говорят, — чтобы руководство завода о нашем намерении узнало: тут, — говорят, — ба-альшим результатом пахнет!»

Пермяков согласно кивнул и спросил Чувилева:

— Приспособление кто конструировал?

Чувилев поднял голову, переглянулся с Игорем-севастопольцем и сказал:

— Сами конструировали…

— Пока, если можно так выразиться, кустарным способом, — добавил Игорь-севастополец, — на свой страх и риск.

Пустили станки. Чувилевский станок выделился из всех с первой же секунды. Пока на соседних станках вертелась одна деталь, с чувилевского снимали три.

Через несколько минут около станка Чувилева стояла тележка, доверху наполненная деталями.

— Считай, товарищ Чувилев, — довольно усмехнулся Артем. — А ты, Анатолий Сунцов, пересчитай свою продукцию.

Толя Сунцов сумрачно кивнул. Ему стало обидно: он привык, чтобы все намерения Игоря Чувилева были известны ему, как старшему в их компании, раньше, чем всем другим.

«А теперь без меня обошелся, нового друга нашел, Игоря!» — ревниво думал Сунцов, не подозревая, что теперь роли у него с Чувилевым переменились.

Дважды он пытался встретиться взглядом с глазами Чувилева, но тот был всецело во власти происходящих около его станка важных событий. Возбужденный румянец пятнами горел на скуластом лице Чувилева. Он работал под изучающим взглядом директора, отлично понимая, как ответственно сейчас каждое движение его рук.

«Ну прямо-таки повзрослел наш коротышка!» — думал Сунцов.

Он исподлобья посматривал на старого друга, ясно понимая, что теперь его, сунцовский, станок уже плетется в хвосте.

— Так, — сдержанно сказал Михаил Васильевич (хвалить молодежь он считал вредным: иной возгордится и на том успокоится). — Значит, ежели до этого ваши станки давали от двухсот до трехсот пятидесяти процентов, то, выходит, с этим твоим приспособлением твой станок, товарищ Чувилев…

— И его, Игоря Семенова, тоже, — тихонько, но твердо поправил Чувилев, — мы вместе придумывали. Да, пятьсот пятьдесят процентов, пять норм за смену мы дадим, Михаил Васильич!

— Конечно, дадим, — подтвердил Игорь-севастополец.

— Только скорей надо размножить это небольшое приспособление для массового пользования! — взволнованно сказал Артем.

— А за чем же дело стало? — спросил Пермяков.

— Спросите про то у Мамыкина, у нашего уважаемого начальника цеха, и у товарища Тербенева!.. Требуется, говорят они, это приспособление через тех-но-ло-гическую проверку провести. Это, говорят, нигде еще технологией не пре-ду-смот-рено! — Артем презрительно отчеканил слова. — Я технологию весьма уважаю, но поймите же, говорю я товарищам начальникам, мы сейчас новую технологию создаем, технологию военного времени… Я тоже, говорю им, за проверку, — проверяйте на здоровье, но не мешайте нам! Давайте, говорю, оперативно сконструируем это приспособление и пустим по всем станкам! Ведь на практике же это себя показало, сами видите, Михаил Васильич.

— До чего вы договорились с Мамыкиным?

— Договоришься, как же! Это столоверчение какое-то, а не рабочий разговор! Мамыкина не проберешь, это, извиняюсь, во-от… — и Артем постучал по столу. — Мамыкина я насквозь вижу: он любит, чтобы все сверху, из его кабинета, шло… Вас, Михаил Васильич, мы сознательно на помощь призвали: если начальник цеха нам не помогает, так мы будем через его голову действовать! Да вот он… шествует, увидел вас… Он, конечно, отоврется!

— Но во всех случаях надо сначала выслушать обе стороны, а потом уже заключать, кто врет и кто нет, — строго прервал его Михаил Васильевич.

Мамыкин, высокий, плотный, лет под сорок, с аккуратной щеточкой светлых усов, оправляя над лацканами спецовки галстук и радушно улыбаясь широкими белыми зубами, поздоровался с директором крепким рукопожатием.

— Рад, рад вас видеть, Михаил Васильич!

— Ну… как у вас дела вперед подвигаются? — насупясь, осведомился Пермяков: разбирать «стороны» он не любил.

— План выполняем, Михаил Васильич, чего же еще больше желать.

— Хм… Желать всегда надо больше: для фронта работаем.

— Простите, Михаил Васильич, я не совсем вас понимаю… Вчера я докладывал вашему заместителю товарищу Тербеневу, что все механизмы в нашем цехе имеют уже предельную нагрузку…

— Хм… Вот как…

«Хмыкать начал — значит, ответы ему не нравятся!» — довольно отметил про себя Артем.

— Да, именно вот об этих предельных нагрузках механизмов шла у нас беседа с товарищем Тербеневым, и я даже просил вооружить мой цех новыми, мощными станками…

— Ни о чем подобном мне Тербенев не рассказывал…

— Не успел, Михаил Васильич, не успел: ведь он сегодня утром срочно уехал в область. Да, так вот товарищ Тербенев полностью со мной согласился! — и Мамыкин с той же радушной улыбкой посмотрел на Пермякова.

Кивнув в сторону Игоря Чувилева, Пермяков спросил спокойно и строго:

— А вот этим новым приспособлением не интересовались, товарищ Мамыкин?

Лицо начальника цеха приняло обиженно-скучающее выражение:

— Н-ну… Так это же, простите, еще технологически не взвешено и не проверено.

— А фактически? — жестко прервал Пермяков. — Настоящая технология, особенно военного времени, я думаю, должна подхватывать новые факты, которые на деле себя показывают. Зайдите-ка после смены ко мне, поговорим.

— Слушаюсь, — официальным тоном проронил Мамыкин и с подчеркнутой почтительностью поклонился директору; потом, не взглянув на Артема, пошел дальше по пролету.

— Ну, нажил я себе врага, Михаил Васильич! — шепнул директору Артем.

— И ведь какие это люди, как я примечаю, — продолжал Артем, провожая Пермякова к выходу, — по виду на страже техники и науки стоят, а на деле… — Артем презрительно усмехнулся. — А на деле это просто робкие и вялые души, которые всего нового, как черт ладана, боятся. И ведь что примечательно: вся эта тактика с того времени начала определяться, когда Тербенев вашим замом заделался! Я его с комсомольских времен знаю: он и тогда любил ноздри раздувать да покрикивать… А теперь, на замовском-то посту, и совсем развернулся…

— Хватит, — вдруг обрезал директор, — все-таки дисциплину надо знать, товарищ Сбоев! Тербенева не насмех моим заместителем выдвинули, и не годится за здорово живешь его дискредитировать.

— Вот те на! — оторопел Артем, глядя ему вслед. — Но ведь все, о чем я говорил, истинная правда!

Артемом вдруг овладела обида. Тактика Тербенева отнимала у него по праву заработанную на заводе славу. На заводе Артема уже давно стали называть «хирургом машин» и «артистом металла». Самые смелые технические предложения по ремонту и разного рода реконструкции агрегатов и станков исходили чаще всего от него. Точное «чувство машины», как писала о нем заводская многотиражка, веселая, русская сметка располагали к нему людей, он работал удачливо и уверенно глядел вперед.

Тербенева Артем считал случайным человеком на посту замдиректора и никак не мог бы себе представить, чтобы «Алешка — мыльный пузырь» мог долго усидеть на таком ответственном месте: шутка сказать — замещать Пермякова, одного из старейших директоров по всей округе!

По дороге домой Артем встретил Нечпорука.

— Здорово, Артем Иваныч! Когда бы можно к тебе зайти перекинуться трошки в шахматы? Что ты сумный какой?

Артем рассказал о сегодняшнем посещении его цеха директором.

— Подумай, я на Алешке, как говорится, нарезался, а? Выходит так: критикуй, да меру знай! А что этот мыльный пузырь мечтает всех в руки забрать — это я во как вижу! — и Артем сердито поднес ладонь к глазам.

— Можешь не расписывать, я с ним тоже нос к носу столкнулся, — невесело усмехнулся Нечпорук.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

СТАЛИНГРАДСКИЕ ДНИ

Ночь была жаркая. Михаил Васильевич распахнул окно. Он ясно видел лицо жены, ее тяжелые волосы, сбившиеся в темный узел на подушке. Варвара Сергеевна лежала на спине, положив руки вдоль тела; в уголках ее закрытых глаз сверкали слезы.

— Варя, ты не спишь?

— Нет… — чуть слышно отозвалась она.

Он прижал ее к своей широкой, будто налитой горькою тяжестью груди. Жена приникла к нему, как бывало в первые годы их совместной жизни, когда ему приходилось скрываться от царских приставов и колчаковских карателей. Но тогда она была сильная и молодая, и он не боялся показать ей свою тревогу и усталость преследуемого человека. Теперь не она, а он был ее прибежищем и силой. Он говорил ровным голосом:

— Варя, в такое уж время мы живем…

— Не для того я его, милого, растила, чтобы неизвестно где потерять… — отвечала Варвара Сергеевна шепотом, кипящим слезами.