Клуб негодяев - Ирина Фельдман

Солнечные лучи пытались пробиться через густые заросли винограда. На фоне резных листьев висели большие зелёные кисти, так и манившие к себе. Ягоды были крупные, сочные, но немного недозревшие. Упругая кожица скрывала под собой такую кислую мякоть, от которой пощипывало язык и губы. А мы с Франсуа ели этот виноград да ещё нахваливали его. Два придурка.

Не помню, сколько лет назад это было. Кажется, Франсуа тогда не справил совершеннолетие, а он старше меня. Я снова гулял с ним по винограднику его отца. Снова помогал ему вспомнить автора дурацких стихов и заодно сами стихи.

Мне не нравилось сновидение. Пускай оно безобидное, в нём что-то было не так. Я переживал те мгновения заново, точь-в-точь.

Сознание словно раздвоилось, я одновременно подбирал достойную рифму к слову «чаша» и думал о твари с разными глазами. Может, это он наслал на меня морок? Если да, то зачем? Ведь нет никакого смысла в том, что два подростка упражняются в рифмоплётстве.

— …и крылья чёрные распростёр… Опять не то, ритм пропал, — всё так же сокрушается Франсуа, на ходу сплёвывая косточки. — Крылья чёрные… чёрные… раскрыл. Точно, раскрыл! А кто, не помнишь? То ли ворон, то ли лебедь. Жаль, забыл совсем. Такая вещь…

Но хуже всего был виноград. Кислый-прекислый.

Все чувства вмиг испарились, когда меня вновь затянуло во тьму. Да что происходит? Неужели опять какой-то вампир играет с моим разумом? Хватит! С меня хватит!

— Кристиан! Кристиан!

Элен? Не до конца разобравшись в ощущениях, я слабо пошевелился. Как жарко, и почему-то знобит.

— Он упал, — в отчаянии сказала тётушка.

— Ушибся?

Господи, это папин голос! Я силился открыть глаза, но мне было очень плохо. Это неправильно, я должен его увидеть, надо о многом с ним поговорить!

— Кажется, обморок. Он такой горячий, по-моему, у него жар. Роберт, детка…

Так, я что, на руках у Элен? С ума сойти… Сколько же мне лет?

— Я заметил, что Роберт слишком тихий сегодня. Думал, он переживает из-за отъезда, — отец бережно взял меня у Элен. — Извини, нам придётся задержаться.

— Ради Бога, не извиняйся. Не стоит рисковать здоровьем ребёнка.

— И всё же…

— Ты же знаешь, я бы охотней избавилась от Паскаля, чем от вас. Послушай, я уже говорила, может, вам и не нужно уезжать, раз всё время что-то мешает. Вдруг это знак. Подумай над этим, Кристиан, не за чем испытывать судьбу.

Не могу управлять собой. Не могу ничего изменить. Я заперт в собственной памяти. Больше нет сил это терпеть.

Воспоминание без предупреждения сменилось другим. Надо мной навис взбешённый Ренар.

— Я тебе мозги вышибу, щенок, — он с размаху приложил меня о стену. От страха и боли я не сопротивлялся и позволял обидчику делать с собой, что угодно.

— Пожалуйста, не надо, — проскулил я.

— Знаешь, что с тобой будет, если ты всё расскажешь…

— Я ничего не видел!

— Заткнись, — он встряхнул меня. — Если ты всё расскажешь маркизу или Франсуа, ты труп.

А я и вправду ничего не видел. Только слышал, как Ренар заигрывает с маркизой и, судя по её довольному смешку, лезет к ней с объятьями и поцелуями. В ушах до сих пор звенел её помолодевший от кокетства голос: «Этьен, прекрати. Не здесь». Зря я тогда по просьбе Франсуа заглянул в библиотеку. Потом ещё врать пришлось, будто не нашёл нужную книгу…

— Я никому не скажу. Клянусь.

Поверить трудно. В тот момент, я боялся камердинера так, как будто он олицетворял всё зло в мире. Хотя что можно взять с подростка, который жизни толком не видел?

Насытившись моим жалким положением, Ренар убрал руки.

— По-твоему, я мерзавец, — это был не вопрос, а утверждение. — Предал господина и всё такое. Занимаюсь чёрт знает чем за его спиной. Эй, да не трясись, — он легонько щёлкнул меня по носу. — Всё поймёшь, когда вырастешь. Ещё и на мою сторону встанешь.

Из одной унизительной сцены я переместился в чуть менее унизительную. Шарлотт, тогда ещё новенькая горничная, с ужимками вертится передо мной и наотрез отказывается выполнить простую просьбу. Я мягко стараюсь поставить её на место, но девушка слишком нахальна. Она говорит, что пришьёт оторванную пуговицу, лишь за вознаграждение — за дружеский поцелуй в щёчку. Мне неприятно, что новая служанка откровенно вьёт из окружающих верёвки, но всё равно играю по её правилам. Наклоняюсь, и, чувствуя, как краснею, целую Шарлотт в левую щёку, а не в подставленную правую. За день до этого видел, как в правую её чмокнул лакей Поль. Уж за что, не в курсе.

Теперь я в школе. Сижу за обшарпанным учительским столом и мечтаю под него залезть. Виной тому мсье Марто, который с дотошностью фанатичного инквизитора хочет выведать у меня, что такого весёлого в Великой французской революции.

— Вы язык, что ли, проглотили?! Отвечайте немедленно! — он верещал и гримасничал, как бы пародируя призраков из дома Андрея.

Зрелище нелепое, но тогда я до смерти боялся этого человека.

— Они же дети… — робко начал я, и тут же был прерван.

— И что?! Вы когда-нибудь слышали, чтобы на моих уроках дети смеялись? Нет? Вот и я — нет! Вы — взрослый человек, а ничему научить их не можете! Вы хотите потерять работу?!

«Перестаньте на меня кричать, я не глухой», — так бы я ему сейчас сказал. Увы, раньше мне не хватало на это смелости, а как-то повлиять на прошлое невозможно.

Боже, как можно бояться того, кто даже вести себя достойно не умеет? Не буду доказывать, что во многом превосхожу мсье Марто, однако ничто не даёт ему права самоутверждаться за мой счёт. Ну и что, что он управляющий школы, меня он не уволит, несмотря на угрозы. Вот уйду я, а он останется с пьянчугой Пинсом и будет голову ломать над тем, как не прогневать очередную комиссию из города.

Путешествие от воспоминания к воспоминанию утомляло, и с каждым новым эпизодом из своей жизни я всё больше опасался остаться в таком состоянии навсегда. Ведь пока я в прошлом, мимо проходит настоящее. Я должен во что бы то ни стало проснуться!

Помещение было незнакомым. Небольшой, вполне опрятный подвал, заставленный стеллажами с различными колбами и пузырьками. Освещение в нём было хорошее, скорее всего, газовое или даже электрическое. Наверное, это очень важно для его владельца.

— Доброе утро, молодой человек.

Я обернулся на голос и увидел пожилого человека, вертящего в пухлых пальцах пенсне. Он смотрел на меня подозрительно ласково, почти с отеческой улыбкой, и словно ждал ответа.

— Что это за место? — я удивился тому, что снова могу себя контролировать. — Что вообще происходит?

Я неосторожно опустил взгляд и обомлел. Моё тело было прозрачным! Потеряв дар речи, я поднял перед собой серые ладони, сквозь которые просвечивался земляной пол. Нет, не может быть…