Казначей общака - Евгений Сухов

На зоне таких называют «гладиаторами», они составляют окружение какого-нибудь уважаемого вора и готовы учинить немедленную расправу с каждым, на кого укажет державный жест их повелителя.

В глазах у обоих плескалось недоброе озорство, похоже, что они собирались повеселиться.

У блондина рука в кармане – наверняка сжимает рукоять ствола. Руки другого болтаются вдоль туловища, правда, в левой руке он что-то держит. Похоже, что французский выкидной нож. Не огнедышащая волына, конечно, но если лезвие угодит в живот, то неприятностей будет предостаточно. Вызывающе безоружен оставался лишь Аркаша Печорский. Если не знать, что за его плечами стоят двое громил, то его запросто можно было бы определить в миротворцы.

По губам Костыля пробежала судорога, не иначе как от холода. Он попытался проглотить набежавшую слюну, но она колюче и неприятно застряла в горле и никак не желала проваливаться. Наконец он справился с комом.

– Что это у тебя с лицом, Паша? – посочувствовал Аркаша Печорский. – Похоже, что у тебя тик какой-то под глазом. Это все нервы, не бережешь ты себя, – лицо его выглядело проникновенным, – а в нашем деле важно здоровьицем не рисковать. Съездил бы куда-нибудь на юг, отдохнул бы, подлечил нервишки.

Парни, стоящие позади, голосов не подавали, лишь их губы без конца морщились в брезгливых ухмылках. Дрессированные «бычки», ничего не скажешь.

– Простыл немного.

– Ну да, конечно, – сопереживал Аркаша Печорский, – это всегда так бывает перед дальней дорогой, да и мамаша твоя прямо лицом спала. Посинела, как общипанная курица.

– Послушай, Аркаша, меня ты можешь называть как хочешь, но мать не трогай, – угрюмо произнес Костыль.

– Ну да, конечно, – понимающе закачал головой Аркаша Печорский, – мать – это святое, хотя и синюшного цвета… пусть лучше минет на вокзале делает за полстакана бормотухи.

Печорский не скрывал своего злорадства – уперев руки в бока, он скалился над беспомощностью Костыля. Подобных слов никогда не говорят просто так – это вызов. На них положено отвечать и причем столь же жестко. Если смолчал и проглотил язык, то о твоем позоре немедленно узнают окружающие, и с этого момента начинается стремительный полет на дно, в точку приземления у зловонной параши.

Самодовольно улыбались два «бычка», готовые к нешуточной потехе.

Смолчи, отшутись, и тогда в следующую секунду, невзирая на прежние заслуги, об тебя со всем усердием вытрут грязные подошвы.

Рука Паши Фомичева медленно поползла к столу, на краю которого лежал обыкновенный кухонный нож. Аркаша Печорский, казалось, с интересом наблюдал за поведением Костыля. А когда до перышка осталось всего лишь мгновение, блондин, проявляя расторопность, выскочил вперед и что есть силы пнул стол, который, опрокинувшись, разбил стоящую на трюмо вазу и замер, задрав кверху ножки. Брюнет, не менее прыткий, коротким замахом ткнул Костыля тремя пальцами под дых и, не дав отдышаться, с ходу приложил его лицом о стену.

В углу заголосила мать. Раздался звук сильной оплеухи, старуха тяжело упала, послышался ее тихий стон. Костыль судорожно открывал рот, пытаясь проглотить спасительную порцию воздуха, но сократившийся нерв не реагировал. А когда все-таки полегчало и он сумел вздохнуть, другой удар, еще более страшный, пришелся ему по голове, и он потерял сознание…

Разлепив веки, Паша Фомичев почувствовал, как что-то липкое застилает глаза. Все вокруг представлялось в каких-то красно-бурых пятнах. Он поднял руку, пытаясь убрать с лица неприятную пелену, и ощутил что-то скользкое. Посмотрев на ладонь, он увидел кровь.

– Очухался? – раздался сверху одобрительный голос. – Хорошо. Значит, можно дальше беседовать. Мамаша-то твоя похлипче оказалась, едва оплеуху отвесили, как она и копыта отбросила. Во-он лежит в углу комнаты, даже язык на сторону свесила.

Костыль повернул голову и увидел, что у окна, привалившись спиной к стене, лежит его мать. Глаза неподвижные, широко открытые, а рот слегка перекошен, как будто бы она хотела предупредить сына о какой-то грядущей опасности. Да вот не успела. Костыль почувствовал, как ужас, свернувшийся в плотный клубок где-то в предсердии, начал потихонечку охватывать всего его. Он почувствовал, как волосы на его затылке приподнялись, и, давясь собственной болью, выдавил из горла нечто похожее на стон.

Смерть ему приходилось наблюдать не однажды. Как-то раз он сам накрутил на лезвие одного крысятника, посмевшего вытянуть из его бушлата сотенную. Случалось, убивал и невиновных, вот хотя бы во время побега. Но он никогда не думал, что смерть матери может быть такой нелепой и оттого еще более страшной.

– Ты еще не сломался? – Он увидел рядом с собой лицо Печорского. – Так, это мы сейчас устроим.

Откуда-то сбоку в опасной близости возник носок ботинка, и он услышал, как треснули его собственные зубы, а рот наполнился кровавой слюной с острым крошевом. – Тебе этого мало? Может, ты еще добавки хочешь?

Аркаша Печорский говорил спокойно, даже участливо. Такое ощущение, что он действительно вскармливал своего уважаемого гостя вкусной кашей.

– Что вы от меня хотите? – прошепелявил Костыль распухшими губами, царапая язык об осколки зубов.

– Вижу, наш разговор налаживается. Посадите его, очень неудобно разговаривать с лежащим, – попросил Аркаша Печорский. И когда «бычки» вздернули Костыля на стул и предупредительно встали рядом, он важно сел в кресло. – Может быть, в картишки перекинемся, или у тебя все-таки настроения нет? – Костыль смолчал. – Так вот, я у тебя хочу спросить, ты знаешь, что бывает с тем, кто проигрывает в карты и не возвращает долг?

– Аркаша, но зачем ты мать-то уложил? – брызнули из глаз Костыля слезы. – Ладно бы меня, поделом! Но мать-то за что?

– За что, спрашиваешь? А за твое неуважение к порядку. Мало того, что ты не выполнил мой приказ, так ты еще ведешь какие-то разговоры со Святым. Теперь ответь мне откровенно, о чем ты с ним говорил. Уж не о том ли, как меня завалить? Ну?!

Аркаша Печорский неожиданно подался вперед, и Костыль рассмотрел в его глазах светлую радужку с темными крапинками.

– Ты же знаешь, я со своей стороны делал все возможное.

– Еще раз спрашиваю, что Святой делал у тебя? Ты хотел меня сдать? – голос Аркаши Печорского срывался на крик.

– Нет, тут совсем другое, – запузырилась на губах Костыля кровь.

Аркаша откинулся на спинку кресла, понимающе покачал головой, а потом холодно произнес:

– Ты меня разочаровал. Надо же так ошибиться. Вот так и бывает, веришь людям, вкладываешь в них душу, а они предают тебя первому встречному. Знаешь, почему я не верю ни одному твоему слову?

Костыль почувствовал, что Аркаша Печорский добился своего: где-то внутри его произошел слом – с хрустом под грудной клеткой, – и от прежнего лихого Костыля осталась одна оболочка, а растоптанная личность теперь мало чем отличалась от коврика, который обычно кладут в прихожей.

Костыль вновь перевел взгляд на лежащую мать. Он обратил внимание на то, что она была в стареньком платье, в нем и рассталась с жизнью.

– Почему?

– Сейчас объясню, – было похоже, что Аркаша был настроен на долгий диспут. Определенно, в нем умер педагог, способный втолковывать сложные вещи даже самому нерадивому ученику. – Ты должен был убить его сразу, как только он появился в твоем доме. Разве ты позабыл о том, что твоя жизнь принадлежит мне? Я могу отнять ее у тебя в любую минуту. Ты будешь спорить?

– Нет. Но ведь Святой нужен живым… Хотя ты прав…

– Вижу, ты меня правильно понимаешь. – Печорский посмотрел на «бычков» и весело поинтересовался: – Ребятки, давно у вас бабы не было? – ответом Аркаше были самодовольные улыбки. – А я вам такую классную целку приготовил. Ну-ка отжарьте его как следует, а потом продолжим разговор.

Воля была сломлена окончательно, Костыль попытался приподняться, но тут же получил удар в голову. На мгновение он потерял сознание и почувствовал, как сильные руки, обрывая пуговицы, срывают с него брюки.

«Гладиаторы» действовали, как молодые похотливые жеребцы, впервые вырвавшиеся на поле, предмет вожделения которых – молодая кобылица, еще не изведавшая любви. Звонко стукнула о пол металлическая пряжка, и Костыль ощутил неимоверную боль в заднем проходе. Сверху раздался злорадный голос:

– Кажись, невинности лишил. Ну, класс!

Костыль попытался разогнуться, но тут же получил очередной удар в затылок. Сознание ушло, сквозь забытье он ощущал грубые сильные толчки.

Очнулся Костыль в ином качестве. Он был раздавлен, унижен, запомоен, и теперь даже самый последний из мужиков не сел бы с ним рядом.

– Уж лучше бы ты меня убил, – выдавил из себя Костыль.

Аркаша Печорский сидел в том же кресле и безучастно наблюдал за его позором.

– Что ты на меня так смотришь? – неожиданно спросил он. – Ты думаешь, я плохой мальчик? Ты ошибаешься, я справедливый человек. И в знак того, что это действительно так, я даю тебе пистолет с одним патроном. Можешь застрелиться.