Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции. Статьи и материалы - Абрам Рейтблат

«Милостивый государь мой Сергей Семенович!

Прошу Ваше Превосходительство распорядить, дабы С.Петербургский цензурный комитет впредь не позволял печатать в периодических изданиях статей, касающихся до Императорских театров и актеров, ибо суждения о сем предмете тогда только могли бы быть позволительными, когда б театры зависели от частных содержателей.

Пребываю с истинным почтением вашего превосходительства покорным слугою г[раф] Алексей Разумовский марта 19-го 1815»[689].

После этих предписаний театральные рецензии в периодике почти не печатались. Лишь изредка они появлялись в петербургских журналах «Сын Отечества», «Северный наблюдатель», «Невский зритель», «Благонамеренный» и в московском «Вестнике Европы», при этом каждый раз испрашивалось разрешение Министерства полиции.

Вскоре после введения запрета журналисты начали борьбу за его отмену. В 1817 г. по просьбе редактора «Вестника Европы» М.Т. Каченовского попечитель Московского учебного округа князь А.П. Оболенский ходатайствовал перед министром духовных дел и народного просвещения А.Н. Голицыным о разрешении печатать в журнале рецензии на спектакли московских театров. Однако министр отказал на том основании, что «рассмотрение и одобрение пьес театральных предоставлено министру полиции» и что в 1815 г. было запрещено писать в периодических изданиях об императорских театрах[690].

В 1823 г. московский генерал-губернатор Д.В. Голицын вновь попытался получить разрешение печатать театральные рецензии в московских журналах и опять обратился к Оболенскому, указывая на то, что подобное разрешение дано некоторым петербургским журналам. Оболенский сослался на свой ответ 1817 г., а по поводу петербургских изданий ответил, что, видимо, они получали разрешение у министра полиции. Д.В. Голицын не удовлетворился этим ответом и вошел с новым представлением в Комитет министров[691]. Однако большинство членов Комитета министров высказались против отмены запрета, и Александр I присоединился к большинству. В результате 2 февраля 1824 г. А.Н. Голицын разослал попечителям учебных округов циркулярное письмо, в котором напоминалось о запрете и сообщалось, что «Государь Император по положению Комитета гг. министров, вследствие нового представления по сему предмету, Высочайше повелеть соизволил: означенного распоряжения бывшего министра полиции в рассуждении напечатания в периодических сочинениях критических статей об игре актеров и даваемых пьесах на упомянутых театрах не отменять»[692]. После этого печатание театральных рецензий вообще прекратилось.

Однако попытки журналистов добиться разрешения на публикацию театральных рецензий продолжались. Особенно активен был Ф.В. Булгарин. Он прекрасно понимал, что снятие запрета даст возможность проявиться общественному мнению в этой важной сфере и тем самым расширит сферу публичности. Как соиздатель и соредактор (с Н.И. Гречем) выходившей с 1825 г. газеты «Северная пчела» и как издатель театрального альманаха «Русская Талия» (1825), Булгарин пользовался довольно высоким авторитетом у театрального руководства. Так, когда для рассмотрения предлагаемых к постановке пьес была создана своего рода коллегия из «известных словесников и первостатейных актеров», в нее наряду с А.Ф. Воейковым, В.А. Жуковским, И.А. Крыловым, Ю.А. Нелединским-Мелецким, А.С. Шишковым и несколькими другими литераторами был включен и Булгарин – он присутствовал на первом заседании 20 ноября 1825 г., когда рассматривалась «Андромаха» Катенина[693]. Вскоре после начала выхода газеты, в марте 1825 г. Булгарин обратился в Комитет Главной театральной дирекции с прошением: «Желая трудами своими принести пользу успехам драматического искусства в России и усовершенствования таланта артистов, принимаю смелость всепокорнейшее просить оный Комитет об исходатайствовании мне разрешения печатать в издаваемой мною вместе с многими литераторами газете: разбор представляемых на здешних театрах пьес и суждение об игре актеров, со всеми условиями и ограничениями, какие только Комитету будет благоугодно определить в своем позволении. Не имею надобности излагать пред просвещенными членами сего Комитета выгод, проистекающих от театральной критики; известно, что драматическое искусство во Франции, Англии, Италии и Германии преимущественно сему средству одолжено своими блистательными успехами. Всенародная критика есть единственное средство, чтобы актер узнал мнение публики о своих трудах и чтобы превосходный артист получал должную ему награду. Сверх сей пользы Дирекция будет иметь выгоду и в отношении к сборам: внимание публики будет обращаемо на новые хорошие представления и многие особы, которые теперь не думают посетить театры, в то время будут возбуждены к принятию участия в сем благородном увеселении. Беспристрастие, благонамеренность и тон благородный, веселый, не площадный, не педантичный – вот правила, которыми я и сотрудники мои предполагают себе при сем занятии. Написанные в сем же духе возражения со стороны автора пьесы или артиста будут принимаемы беспрекословно. Всякая оскорбительная личность будет совершенно чужда сим критикам. Придворные актеры не могут оскорбляться суждениями об их трудах, ибо литературные и художественные труды первых в государстве особ подвергаются критике, коль скоро появляются в публику и становятся некоторым образом ее достоянием»[694]. Однако успеха это ходатайство не имело.

С начала сотрудничества с III отделением Булгарин возобновляет попытки добиться права на публикацию театральных рецензий. Только теперь он меняет риторическую стратегию. Если в предыдущем обращении к властям он делал акцент на творческой и экономической пользе от театральной критики, то теперь речь шла главным образом о политической выгоде.

Уже в первой поданной в III отделение в мае 1826 г. записке «О цензуре в России и о книгопечатании вообще» он писал: «…как у нас всякой стихотворец и памфлетист пользуется в обществе некоторым преимуществом и даже имеет влияние на свой круг общества, то вовсе бесполезно раздражать этих людей, когда нет ничего легче, как привязать их ласковым обхождением и снятием запрещения писать о безделицах, например о театре и т. п. <…> Главное дело состоит в том, чтобы дать деятельность их уму и обращать деятельность истинно просвещенных людей на предметы, избранные самим правительством, а для всех вообще иметь какую-нибудь одну общую, маловажную цель, например, театр, который у нас должен заменить суждения о камерах [т. е. присутственных местах] и министрах. Весьма замечательно, что с тех пор, как запрещено писать о театре и судить об игре актеров, молодые люди перестали посещать театры, начали сходиться вместе, толковать вкось и впрямь о политике, жаловаться на правительство даже явно. Я в душе моей уверен, что сия неполитическая мера увлекла многих юношей в бездну преступления и в тайные общества»[695].