Фамильный оберег. Отражение звезды - Ирина Мельникова

Но едва Мирон и Никишка отдышались после бешеной гонки, как их вновь ждала неприятность. Впереди по курсу завиднелся длинный, поросший тополями остров. Но, как бы они не стремились завернуть плот в левую – широкую протоку, их вынесло в правую, более узкую, и неумолимо потянуло к берегу. И тут, как назло, из сосняка, который они только что миновали, высыпали десятка два всадников. Воинственные крики опять заметались над водой. Нахлестывая лошадей, кыргызы стремительно махнули вперед, обошли беглецов где-то на полверсты и, покинув седла, разбежались вдоль берега.

С тоской Мирон и Никишка наблюдали, как метнулись арканы к деревьям на острове и, зацепившись за ветви, мигом перегородили реку, а следом и лучники устроились за камнями, приготовившись к стрельбе. Они уже различали лица кыргызов. Знакомые – Киркея, Адола, Хапчаса и тех, кто совсем недавно валил деревья вместе с Никишкой, устраивал на реке запруду, радовался спасению Мирона. Но теперь эти лица исказила ярость. И беглецы поняли: пощады не будет.

Но впереди гремел порог. Мощная струя главного слива с огромной скоростью подхватила и понесла плот в облаке водяной пыли. Беглецы прекрасно понимали: с трудом лавируя среди огромных камней, они только оттягивали летевшую навстречу гибель. Кыргызы на берегу ликовали, потрясали копьями, вопили и даже подпрыгивали от восторга.

– Ложись! – заорал Мирон, и они упали ничком на плот.

Натянутые, как струна, арканы пронеслись над ними, и плот на огромной скорости вошел в чистую воду. Кыргызы опомнились, бросились вслед по берегу. Противно заныли стрелы, с десяток, наверно, впились в корму, остальные упали в воду. Но течение снова сыграло злую шутку с беглецами. Подхватив плот, оно завертело его, развернуло поперек русла и, вырвав весло из Никишкиных рук, потянуло к галечной отмели, где скопились кыргызы. А те уже опустили луки. Зачем тратить стрелы, когда беглецы сами плывут к ним в руки?

И тут – Мирон не поверил своим глазам – из соснового бора вырвалась дюжина всадников. Впереди – Айдына. На этот раз не в доспехах, а в длинной рубахе и в ярком шелковом сикпене с вышивкой[95]. На голове – не шлем, а островерхая соболья шапка.

Взметнув копытами фонтаны брызг, лошади вынесли всадников на отмель.

Мирон лихорадочно греб, пытаясь отвернуть от камней, но плот уже не подчинялся. И, наконец, он уткнулся в берег, в сотне шагов от кыргызов. И те, взревев от радости, бросились к беглецам…

– Все! Приплыли! – пробормотал Никишка и втянул голову в плечи.

Но Айдына махнула рукой, и кыргызы застыли на месте. Долго, очень долго Мирон и Айдына смотрели в лицо друг другу. Смотрели молча. Она – красными от слез глазами. «Как ты посмел бросить меня?» – читалось в них. Он же глядел с вызовом: «Я проиграл! Все теперь в твоей воле…»

Айдына вдруг горько усмехнулась, и взгляд ее стал прежним: надменным и в то же время презрительным.

– Уходи! – бросила она и, развернув лошадь, что-то прокричала своим воинам.

Поспешно отгребая от берега, Мирон успел заметить, как Киркей подступил к Айдыне, схватил Элчи под уздцы. Лицо его исказилось от гнева и ненависти. Он что-то яростно и быстро говорил, указывая на реку. Но Айдына оттолкнула его ногой так, что Киркей едва устоял на мокрых валунах, и ударила лошадь камчой. Следом сорвались с места ее хозончи. Еще мгновение, и они скрылись в лесу. Киркей вскочил в седло, замер и вдруг поднял лук, и две стрелы, одна за другой, метнулись за беглецами. Но не догнали, шлепнулись в воду. Киркей с досады вытянул лошадь плетью, отчего та закрутилась на месте, и прокричал что-то, бешено сверкая глазами.

– Чего он орет? – быстро спросил Мирон.

Никишка не отозвался. Он еще раньше изловчился и подхватил с отмели сухую ветку. И теперь, пытаясь восполнить потерю весла, усиленно греб, не глядя по сторонам.

Мирон повторил вопрос. Никишка поднял голову и неохотно буркнул:

– Далось вам! Вопит, что будет пить араку из вашего черепа…

– Вот поганец! – Мирон усмехнулся.

Никишка бросил на него угрюмый взгляд.

– Грешным делом, я думал, Киркейка вас прикончил, а не калмаки…

Но Мирон его уже не слушал. Они миновали остров, и плот вынесло на широкий простор. Енисей заметно умерил прыть и нес теперь воды лениво и величаво, как и подобало царственной особе, уверенной в своих силах и могуществе.

Они проплыли еще с версту и пристали к пологому берегу. Мирон сошел с плота, потянулся и сказал:

– Сейчас костерок соорудим, обсушимся и дальше…

Вытащив плот на мелководье, привязали его к дереву, торчавшему из воды, и поднялись на косогор. Здесь, на опушке соснового леса, с трудом развели костер. Собирая хворост, наткнулись на поляну с брусникой, набросились на ягоды, но есть захотелось еще сильнее.

Холодный ветерок дул не переставая, одежда сохла плохо. Приходилось все время вертеться, поворачиваться к огню то одним, то другим боком. Мирон с тревогой посматривал на небо. Солнце слишком быстро валилось к западу. Вот-вот подступят сумерки…

– Сниматься надо, – сказал он наконец. – А то не успеем до темноты…

– Да тут недалече, – отозвался Никишка, затем нехотя поднялся на ноги, глянул из-под руки на воду. – Кажись, дальше спокойнее поплывем. Вон уже и макушка Сторожевой горы показалась.

Мирон проследил за его взглядом. И впрямь из-за сопок торчала знакомая лысая вершина. Сердце сжалось от мрачных предчувствий. Как его встретит острог? Но тут в сознание снова вторглась Айдына. Непрошено, потому что он изгонял любые мысли о ней. Но ее лицо, глаза, полные слез и страдания… Разве можно вычеркнуть это из памяти одним усилием воли? Особенно если понимаешь, что тебе не простят предательства. Ни за что! Никогда!

Он потер глаза кулаками, покрутил головой, отгоняя видение, и повернулся к костру спиной. И тут вдруг Никишка встрепенулся, вскинулся, побледнел.

– Кони ржут? Али помстилось? Ужель опять кыргызы?

Но Мирон и сам расслышал ржание и топот копыт. Шум этот рос, приближался, стали различимы голоса, крики, смех…

И тогда, не разбирая дороги, они скатились с откоса, бросились к воде. Полоснули ножами по веревкам, освобождая плот, оттолкнули его от берега… И тут отчаянные вопли за спиной заставили их оглянуться.

Всадники вылетели на косогор. Много всадников. Но то были не кыргызы. Не сговариваясь, Мирон и Никишка бросили плот и кинулись обратно. А навстречу им сыпались с обрыва казаки – ошалевшие от радости, бородатые, расхристанные, с саблями, мечами, ружьями и луками на изготовку. А впереди всех – Андрюшка Овражный, Захарка, Игнатей, Фролка, Петро Новгородец….

Никишка запнулся, упал на колени и вдруг заплакал, размазывая слезы по чумазому лицу. У Мирона перехватило дыхание. А друзья уже навалились гурьбой, обнимали, хлопали по спине, плечам, что-то весело кричали, и у них тоже были слезы на глазах. От радости!