Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца - Михаил Шишков

Как я узнал немного позже, экипажи 1-го Гвардейского успешно справились с боевым заданием. После того как 19 января наши войска взяли Ропшу, туда сразу же выехала комиссия, которая должна была установить эффективность нанесенных бомбовых ударов. Контролеры остались довольны нашей работой – вражеские укрепления были почти полностью уничтожены, а одна «пятисотка» разворотила командный пункт немецкой дивизии. Именно после этого был подписан Указ о награждении 1-го Гвардейского МТАП орденом Красного Знамени, о котором нам объявили 23 февраля, в День Советской Армии…

Тем временем погодные условия вновь ухудшились, существенно снизив интенсивность крейсерских полетов. Эта вынужденная пауза в боевой работе давала отличный шанс использовать ее для тренировок. Дело в том, что ни один из экипажей, влившихся в состав полка летом 43-го, так и не смог добиться успеха в торпедных атаках. Основная причина этого довольно проста: все мы еще не научились правильно определять расстояние до неприятельского судна. В абсолютном большинстве случаев торпеды сбрасывались слишком рано, что давало возможность врагу выйти из-под удара.

Идеальным вариантом было бы попрактиковаться, «атакуя» наши корабли, сыгравшие бы для такого случая роль движущейся мишени, но это не представлялось возможным. Единственное, что оставалось, – своими силами соорудить макет судна и таскать его по земле. Правда, и здесь не все обстояло гладко. Найти место для импровизированного полигона оказалось весьма проблематично – вокруг одни леса и болота.

Но стоило ударить холодам, болота замерзли, и наше командование не замедлило воспользоваться этим. Силами технического состава из дерева, фанеры и перкаля был сооружен силуэт корабля длиной около пятидесяти метров, который целыми днями таскал по ледяному полигону полковой трактор. Мы заходили на этот макет на малой высоте, как при настоящей торпедной атаке. Конечно, скорость трактора заметно отличалась от скорости судна, идущего в открытом море. Кроме того, правильно зайти на учебную цель очень помогали наземные ориентиры, да и находилась она всего в пятистах метрах от нашего аэродрома. Тем не менее в ходе этих занятий мы немного поднастроили свой глазомер на нужное расстояние.

Взлетали обычно тройками, в составе звена, и, отработав, поворачивали назад. Заодно и попрактиковались в групповых полетах, изрядно подзабытых нами за эти месяцы, что доставило мне несказанное удовольствие.

Ходить строем я любил и умел. Летят единым монолитом три самолета, впереди – командир звена, справа и слева от него – ведомые. Красота, да и только! И чем ближе друг к другу прижимаются крылатые машины, тем больше захватывает дух у наземного наблюдателя. «Сейчас столкнутся!» – с замиранием сердца думает он…

Правда, как бы парадоксально это ни звучало, таким образом гораздо легче удержать строй. Дело в том, что на малой дистанции прекрасно видно малейшее движение рулей самолета ведущего, что дает тебе возможность своевременно отреагировать на него. Но такой «аттракцион» требует соответствующей техники пилотирования, высокой скорости реакции и, конечно, хорошего самообладания.

Притер свой самолет буквально в пяти метрах от ведущего, так, чтобы различать даже заклепки на командирском фюзеляже. Видишь, как «играет» обшивка на плоскостях его машины. Одна за другой пробегают волны по тонкому дюралевому листу, приклепанному к силовому набору крыла… Это зрелище завораживает и пугает одновременно – кажется, вот сейчас он оторвется, до ниточки раздев самолет…

Но возможность наблюдать все это есть лишь при полете по прямой. Другое дело – поворот. Здесь требуется особое внимание. Ведь если при повороте направо правый ведомый вовремя не успеет убрать газ, уменьшая скорость своего самолета, он неминуемо обгонит своего ведущего. Левый же ведомый, летящий с внешней стороны треугольника звена, наоборот, должен прибавить оборотов, чтобы не отстать. При этом любая оплошность чревата непоправимым…

Один из таких полетов чуть было не закончился для меня трагедией. В тот день с самого утра установилась неплохая, как для зимы, погода. Свежее морозное утро, небольшие облачка, похожие на нечаянные мазки кисти молодого художника. Почти не прекращавшийся последнюю неделю боковой ветер неожиданно утих. Непривычные к подобному авиаторы, выбравшись из автобуса, замерли от удивления. Окружавшее нас белое безмолвие внушало благоговейный трепет, и привычные веселые возгласы и прибаутки словно примерзли к губам даже самых отъявленных шутников и балагуров.

– Самое время полетать строем, – нарушил молчание Победкин. – Шарыгин, пойдешь левым ведомым, Шишков – правым. Остальные – на КП!

Взлетаем друг за другом почти без перерыва и на круге собираемся в строй. Минут через десять мы вновь будем «пристреливаться» к уже знакомому нам «кораблику», а пока наша тройка, почти идеально выдерживая требуемые интервал и дистанцию, проносится над заснеженными соснами.

После того как звено набрало высоту, Победкин дал команду выполнить правый поворот. «Ну что же, вправо так вправо». Спокойными заученными движениями я убрал газ и, введя самолет в крен, потянул штурвал на себя. В этот раз все получилось как никогда хорошо и мой самолет совершенно не изменил своего положения относительно ведущего, словно составлял с ним единое целое.

И вдруг краем глаза замечаю непонятную черную тень, довольно быстро приближающуюся ко мне с левой стороны. От брошенного на нее взгляда кровь моментально застыла внутри – это Шарыгин, слишком сильно перетянувший штурвал, «идет на таран», совершенно не видя меня…

В этот момент я уже считал себя погибшим и скорее из отчаяния, чем повинуясь инстинкту самосохранения, с силой потянул на себя свою «баранку». Моя машина тут же перешла в набор высоты, уступая дорогу потерявшему осмотрительность товарищу. «Давай, родная, выручай!» – мысленно подгонял я ее.

А Шарыгин, не видя смертельной опасности, продолжал идти прежним курсом. Казалось, столкновение неизбежно… Все зависело от того, успеет ли мой «Бостон» набрать несколько спасительных метров высоты, разминувшись со смертью… Судьбу двух экипажей решали доли секунды…

Раньше мне доводилось читать о том, что в те самые мгновения, когда человек балансирует на грани жизни и смерти, он вспоминает родных и близких, сожалеет о том, что сделал или не сделал, и даже порой переосмысливает всю свою жизнь… Честно сказать, ничего подобного я не испытал. Мое внимание было полностью сфокусировано на происходившем. Все остальное словно перестало существовать…

Вскоре стало ясно: Шарыгин все-таки проскочит спереди-снизу моего самолета. «Неужели вновь повезет…» – я просто не в силах поверить своему счастью… Правда, выйти абсолютно сухим из воды все-таки не удалось – слишком уж близко к моему левому мотору оказалась верхушка его киля… Так что «рубанул» я по ней слегка своим винтом… А в следующее мгновение шарыгинский «Бостон» исчез из поля зрения, скрывшись под моим носом… Внутри у меня все похолодело… Еще бы, своими руками убить друга… Ничего худшего нельзя даже вообразить…