Врата. За синим горизонтом событий - Фредерик Пол

Потом мы вернулись в свой корабль и принялись думать.

Мы страшно устали. За три с половиной года в тесном помещении мы отвыкли от тяжелой физической работы. Биологический анализатор Веры сообщил, что у нас накапливаются яды усталости. Мы некоторое время пререкались, потом Пейтер и Ларви отправились спать, а мы с Джанин разрабатывали оснастку, которая позволит закрепить каждый двигатель, направить его к Пищевой фабрике на трех длинных кабелях, регулируемых меньшими направляющими кабелями, так что он в конце пути не столкнется с корпусом и на разобьется на куски. Мы полагали, что за десять часов переместим одну ракету. Для перемещения первой нам потребовалось три дня. К концу этого времени все мы выглядели развалинами, сердцебиение участилось, а мышцы всего тела превратились в сплошную боль. Мы позволили себе выспаться и часа два побродить по фабрике, прежде чем принялись окончательно укреплять первый двигатель перед тем, как привести его в действие. Пейтер оказался самым энергичным из нас; он дальше всех углубился в полдесятка коридоров. «Все кончаются тупиками, — сообщил он, вернувшись. — Похоже, для нас доступна только десятая часть объекта. Разве что прорубим стены».

— Не сейчас, — сказал я.

— Никогда! — решительно заявила Ларви. — Нам нужно только отвезти эту штуку. А стену прорубать начнут только тогда, когда мы получим свои деньги! — Она потерла бицепсы, сложила руки на груди и с сожалением добавила: — И пора начинать закреплять двигатель.

Для этого нам потребовалось еще два дня, но, наконец, мы и с этим справились. Сварочные флюсы, которые нам дали, на самом деле сработали. Насколько мы могли судить по поверхностному впечатлению, соединение прочное. Мы вернулись на корабль и приказали Вере дать десять процентов мощности двигателя.

И тут же ощутили легкий толчок. Двигатель работал. Мы улыбнулись друг другу, и я потянулся к припрятанной бутылке шампанского, которую сохранял для такого случая…

Еще один толчок.

Щелк, щелк, щелк, щелк — один за другим вспыхнули огни. А должен был гореть только один.

Ларви подскочила к панели. «Вера! Какое ускорение?»

На экране появилась диаграмма сил: Пищевая фабрика в середине, стрелки сил направлены в две стороны. Одна от нашего двигателя, который толкает фабрику к Земле; другая — нет.

— Добавочный толчок изменил курс… Ларви… — доложила Вера. — Результирующий вектор дает то же направление и ускорение, что и раньше.

Наша ракета толкала фабрику. Но нам это ничего не давало. Фабрика продолжала двигаться по своему курсу.

День 1298. Итак, мы сделали то, что нам оставалось. Выключили все и завопили: «На помощь!»

Мы спали, ели, бродили по фабрике, мечтая о том, чтобы двадцатипятидневная отсрочка не существовала. Вера нам не очень помогала. «Передавайте полную телеметрию, — сказала она. — Ждите указаний». Что мы и делали.

Через день-два я достал все-таки шампанское, и мы его выпили. При 0,1 G насыщение углекислотой сильнее тяготения, и мне пришлось пальцем закрывать горлышко, чтобы удержать брызжущее шампанское. Но мы все-таки произнесли тосты. «Неплохо, — заявил Пейтер, одним духом выпив свою порцию. — По крайней мере у каждого из нас есть по несколько миллионов».

— Если доживем до их получения, — огрызнулась Джанин.

— Не падай духом, Джанин. Мы с самого начала знали, что полет может окончиться неудачей. — Так оно и есть. Корабль сооружен с таким расчетом, чтобы мы могли двинуться назад на собственном топливе, потом переналадить подвесные ракеты, и они за четыре года вернут нас домой.

— А что потом, Ларви? Я буду восемнадцатилетней девственницей. И неудачницей.

— Боже! Джанин, иди погуляй немного. Я устала от твоего вида.

Мы все устали друг от друга. Больше устали и были менее терпимы, чем на всем пути в тесном корабле. Теперь, когда в нашем распоряжении гораздо больше пространства — по крайней мере с четверть километра из конца в конец, — мы больше раздражаем друг друга. Примерно через каждые двадцать часов маломощный мозг Веры прорывается сквозь разнообразие программ и предлагает какой-нибудь новый эксперимент; испытать двигатель на одном проценте мощности, на тридцати процентах, даже на полной мощности. Мы собираемся, надеваем костюмы и проводим эксперимент. Но все заканчивается одинаково. Как бы сильно мы ни толкали Пищевую фабрику, артефакт отвечает точно таким усилием, чтобы сохранить скорость и направление на прежнюю цель. Единственно, что могла нам предложить Вера, это гипотезу: Пищевая фабрика выработала все вещество кометы и перемещается к новой. Но это было только интеллектуально интересно. Практически нам ее гипотеза никак не помогла. И мы бродили, в основном поодиночке, снимали каждое помещение и каждый коридор, куда могли добраться. Все, что видел каждый, видели и остальные, все это передавалось на Землю, но нам ничем помочь не могло.

Мы легко нашли место, через которое на фабрику проникла Триш Боувер. Его нашел Пейтер. Он позвал нас всех, и мы молча разглядывали остатки давно разложившейся еды, порванные колготки и надпись на стене:

ЗДЕСЬ БЫЛА ТРИШ БОУВЕР

и

БОЖЕ, ПОМОГИ МНЕ!

— Может, Бог ей и поможет, — после недолгого молчания сказала Ларви, — а больше вряд ли кто.

— Она, должно быть, пробыла здесь дольше, чем я думал, — сказал Пейтер. — В других помещениях тоже есть мусор.

— Что за мусор?

— В основном испорченная пища. Там, возле второй посадочной площадки, где огни. Знаете? — Я знал это место, и мы с Джанин пошли посмотреть. Это она захотела пойти со мной, и вначале я не очень обрадовался. Но, может, 12 градусов и отсутствие постели ограничат ее интересы, а может, она просто так угнетена и разочарована, что забыла от своей мечте потерять девственность. Мы легко нашли остатки пищи. Мне они показались не похожими на пищевые рационы с Врат. Пища была в пакетах. Несколько нераспечатанных. Три побольше, размером с ломоть хлеба, обернутые в яркую красную оболочку, похожую на шелк. Два поменьше, один зеленый, другой тоже красный, но с розовыми пятнами. Один мы открыли. Пахло тухлой рыбой. Очевидно, несъедобно. Но когда-то было съедобным.

Я оставил Джанин, чтобы вернуться к остальным. Там мы раскрыли зеленый пакет. Гнилью не пахло, но содержимое оказалось твердым, как камень. Пейтер принюхался, лизнул, потом отломил кусочек и начал задумчиво жевать. «Никакого вкуса, — сообщил он, потом посмотрел на нас и улыбнулся. — Ждете, что я упаду замертво? — спросил он. — Не думаю. Когда пожуешь, оно размягчается. Как зачерствевший крекер».

Ларви нахмурилась. «Если это на самом деле пища… — она смолкла и задумалась. — Если это на самом деле пища и ее оставила Триш, почему она просто не осталась здесь? Или почему не упомянула о ней?»