Башни земли Ад - Владимир Свержин

— Кристоф, — перебил рассуждения соратника Вальдар, — распорядись поставить еще один прибор.

Кортеж его высокопреосвященства кардинала Балтасара Коссы готовился к выезду из Дижона. Дорожные возки для господ и прислуги, телеги с вином и снедью, стражники папской гвардии, приближенные кардинала самой пиратской наружности. Среди прочих, точно крейсер между рыбачьих шхун, возвышался настоящий колесный дом, выделенный Жаном Бесстрашным для своей прекрасной дамы. Шестнадцать серых першеронов, превышающих в холке рост всякого бургундца, были запряжены цугом, дабы легко и без натуги везти походный дворец. Два десятка бургундских рыцарей со своими оруженосцами, пажами и слугами ждали только приказа отправиться не то что в Италию, а и на край света за несравненной Анной Венгерской.

— Ну шо, капитан, — глядя на толпу в разноцветных коттах, на пляшущие над колонной гербовые вымпелы, констатировал Лис, — уезжаем мы отсюда с большим приварком.

— Будем надеяться, что Жан не станет мешкать со сбором армии, и французы с англичанами не будут ему мешать. — Камдил вскочил в седло.

— Стойте, стойте, заклинаю вас, стойте! — по дороге навстречу кортежу, воздев руки, шествовал кардинал Теофил.

— Священник навстречу — дурная примета, — пробормотал кто-то из стоящих поблизости рыцарей.

— Согласно булле Папы Гонория III — только если с пустыми ведрами, — высокопарно заявил Лис.

— Что, правда?

— Да. И верхом на черной кошке.

Рыцарь громко расхохотался, должно быть, представив себе кардинала с пустыми ведрами на черной кошке, тем самым несколько нарушив пафос ситуации.

— Балтасар! — растирая по щеке слезу, возопил святой отец. — Брат мой, яви мне свой лик, ибо слова раскаяния рвутся из сердца грешника.

Из дорожного возка на пыльный тракт сошел граф Косса, на ходу поправляя наперсный крест:

— Я внемлю тебе, брат мой Теофил.

— Да будет тебе ведомо, мой преосвященнейший собрат, что вчера ночью я, завидуя славе твоей, завидуя чуду, по слову твоему свершившемуся, дерзнул повторить деяние твое: я бросил в борозду золотые флорины и призвал имя божье в ожидании богатой жатвы. Но Господь презрел мои суетные молитвы. Я не дождался урожая, но если бы только это. — Он всхлипнул и продемонстрировал черные от земли руки. — Чтобы избежать подвоха, я просидел на пашне всю ночь, не сомкнул глаз до рассвета. И что же?

— Что? — заинтересованно спросил граф Косса.

— Вот этими перстами я обыскал бразды. Я просеял через сито все поле. Мои флорины исчезли.

— Не, ну я знал, что золото без солнца не вызревает. — Лис почесал затылок. — Но чтобы вот так…

— Думаю, садовые гномы сочли обнаруженное золото платой за их непосильный труд, — чуть слышно проговорил Вальдар.

— Преосвященнейший собрат мой, — не унимался Теофил, — прости мне грех. Моя гордыня стала деянием, влекущим за собой воздаяние.

— Прощаю тебя. — Балтасар Косса перекрестил конкурента. — Да будет с тобой милость Господня. Я не стану накладывать на тебя епитимью, но раз уж ты сам очами и руками своими уверился в праведности нашего святого дела, ступай в Авиньон и на пути своем с каждого амвона свидетельствуй о чуде, о том добром знаке, который подан истинно верующим в самом начале крестового похода против демона из бездны тартарейской. И да восстановится мир в доме Божьем. Да превратится расколотое в нерушимое пред лицом общего врага. Аминь.

— Точно, шо аминь, — подытожил Лис.

Глава 19

«Если тебя грызет совесть, выбей ей зубы — пусть облизывает».

Как ни загонял коней магистр Вигбольд, время неслось быстрее. И лишь на тринадцатый день после выезда из лагеря чуть живой от усталости Хайнц Вигбольд остановился у готской заставы суверенного княжества Феодоро.

— Мне нужны корабли, — отпивая из поднесенного уличным торговцем ковша и выплескивая остатки воды на лицо, прохрипел магистр. — Десять штук. На них иноземцы. — Он хотел еще что-то объяснить, но почувствовал, как от усталости кружится голова. Без малого две недели он со стаей бременских головорезов мчал по разбитым проселочным дорогам, едва заметным лесным тропам, лишь изредка — по сносным почтовым трактам, вознося хвалу Господу за сухую погоду.

Но когда лесостепь перетекла в степь и полуденное солнце начало припекать немилосердно, благодарственные молитвы сменились мольбой о спасении. Последние три дня оказались наиболее тяжелыми. Керам[29] — место, о котором он не раз слышал на Готланде, оказался вовсе не тем райским садом, каким его описывали приезжие купцы. Больше он походил на раскаленную сковороду из Люциферовой кухни.

Каждый вечер, становясь бивуаком, магистр Вигбольд падал на расстеленный дорожный плащ и думал, засыпая: «Хайнц, не может быть, чтобы какой-то барон скрутил тебя и запихнул, точно колбасный фарш в кишку. Не может быть, что это ты безропотно выполняешь чужую волю, мчишь, как борзая за вспугнутым зайцем!» Он мысленно оглядывался кругом и понимал, что ничегошеньки не мешает ему взять отвешенные ему Дюнуаром цехины и вместе с завербованными в Бремене людьми отправиться на все четыре стороны. Но всякий раз, когда он решал, что пришло время сделать это, чувствовал спиной тяжелый, будто прожигающий насквозь взгляд барона.

Подъезжая к столице крымских ханов, небольшой отряд витальеров столкнулся с крупным татарским разъездом. Предъявленная им охранная грамота с тамгой хана Тохтамыша несколько разочаровала степняков. Огорченный мурза Джангир, предводительствующий татарским отрядом, решил пуститься на хитрость и предложил старому пирату померяться силами и выставить поединщиков. Победитель должен был получить ценный приз. Вигбольд сам вызвался скрестить оружие с татарским батыром. Тот был силен и ловок, а главное — свеж. Но на стороне витальера стояли отчаяние и безысходность. Лишенные «приза», то есть практически всего имущества, магистр с его немногочисленным отрядом едва ли смог бы добраться до цели. И потому, когда огромный татарин, выхватив кривой меч, ринулся на него, ревя, как ужаленный бык, Хайнц Вигбольд остался стоять, точно вкопанный, не прикасаясь к своему клинку. Столь диковинный маневр сбил с толку батыра. Он чуть помедлил с ударом, и в тот же миг магистр перехватил запястье вооруженной руки, крутанулся на месте, подворачиваясь под самое плечо могучего противника, и швырнул его оземь, до хруста заламывая руку. Методу эту, как и ряд других, ей подобных, демонстрировал на ежедневных занятиях Мишель Дюнуар, заставляя повторять движения снова и снова, оттачивая до совершенства.