Синие стрекозы Вавилона - Елена Хаецкая

В зеркало на стене я видел, что Мурзик изо всех сил тянет шею, силясь что-то разглядеть.

Госпожа Алкуина провела руками над моей спиной, не касаясь тела.

— Сосредоточьтесь, — велела она. — Перестаньте думать о моей груди. Сейчас не это главное.

Я слегка покраснел.

— Так-то лучше, дорогуша, — усмешливо сказала госпожа Алкуина и слегка коснулась моей макушки. Затем голос ее сделался серьезен. Она больше не разговаривала со мной. Она обращалась к девице. — Видишь пробоины в биополе?

После краткой паузы девица ответила замогильным голосом:

— Вижу...

— Черное пятно на пятом уровне — видишь?

— Да...

Она поводила руками. Девица с выражением невыносимого усилия двигала пальцами вслед за нею.

— Помогай! — почти выкрикнула госпожа Алкуина.

— Я... липкий, гад! А! — вскрикнула девица.

— Скорей! Стряхивай! Да не сюда! Сюда! Вон туда!

Девица, растопырив пальцы, стремительно пробежала через комнату. Мурзик шарахнулся, давая ей дорогу. Девица прошуршала шторами у двери и канула.

Я обернулся. Госпожа Алкуина вся лоснилась от пота. Грудь ее тяжело вздымалась, она трудно дышала. Встретив мой взгляд, она улыбнулась усталой улыбкой рабочего, возвращающегося после ночной смены откуда-нибудь из забоя.

— Все в порядке, — ободряюще сказала она. — Сидите спокойно, дорогуша. Очень липкий гад попался.

— Какой еще гад?

— Который сидел на вашем биополе и перекрывал вам доступ энергии. Неужели вы не чувствовали? Он высасывал вашу энергию.

— Не знаю... — растерялся я.

Ее пальцы легли на мои плечи и слегка смяли их. По моей коже побежали мурашки, совсем как от подключения к датчикам на крыше обсерватории.

— Спокойно, спокойно... — бормотала она. — Сейчас качнем энергии, восстановим связи с космосом... И как только почувствуете, что гад возвращается — немедленно ко мне. Я отважу его навсегда... Сейчас поставлю вам защиты...

Прошелестела штора — вошла девица. Неслышно прошествовала, встала рядом — неподвижная, суровая. Госпожа Алкуина кивнула мне на нее.

— Моя лучшая ученица. Каждый день рискует жизнью, унося гадов. Отважная девушка.

— Да уж, — сказал я.

— А куда она их уносит? — неожиданно встрял Мурзик. — В сортире, что ли, топит?

— Простите его, — поспешно сказал я и скорчил Мурзику через плечо свирепую рожу. — Это говорящее орудие само не понимает, что молотит...

— О, пустяки... — Жирно накрашенный рот госпожи Алкуины в очередной раз тронула тонкая улыбка. — Многие относятся скептически, тем более — необразованный раб... Ведь он любит вас? — И она устремила на него свой магнетический взор. — Ты ведь любишь своего господина, не так ли, дорогуша?

— Ну... — пробормотал Мурзик. — Я больше... женщин...

Я побагровел. Госпожа Алкуина тихонько рассмеялась.

— Ведь это ты звонил? Ведь это ты беспокоился о порче?

— Ну...

Мурзик смутился окончательно. Девица повернулась к нему и уставилась на него немигающими глазами.

— Не сердитесь на него, — сказала мне госпожа Алкуина. — Астральных вампиров невозможно утопить в унитазе. Если бы все было так просто, как говорит ваш раб... — Она вздохнула, взмахнула ресницами. — Нет, мы заключаем их в серебряный контейнер...

Внезапно девица вмешалась в разговор.

— Госпожа, — сказала она резко, — гада нет, но пробоина осталась... и края светятся красным — видите? Боюсь, все не так просто. Это родовое проклятие. Он должен вспомнить, кто в их роду был проклят. Кем. И за что. Он должен провести ритуалы очищения...

— Арргх! — неожиданно вырвалось у меня. — Гхнамм!.. Арр!..

Пальцы госпожи Алкуины на моих плечах дрогнули.

— Что?.. Что вы сказали?

— А? — Я посмотрел на нее невинным взором. — Понятия не имею, дорогуша.

— Это что-то... — Она метнулась глазами к своей ученице, к Мурзику. — Что-то древнее... непонятное...

— Это как-то связано с родовым проклятием? — быстро спросил я.

— Не знаю... Откуда у вас это?

— Если бы я знал... Однажды я пришел домой усталый, заснул и во сне говорил на этом языке. Мой раб записал мою речь на пленку. Потом я несколько раз слушал, но не мог разобрать ни слова.

— Странно, — промолвила она. Теперь в ее низком голосе не было ни придыханий, ни деланной задушевности. — Нет, это действительно странно. Я видела в картах, что ваш кармический путь не похож на другие. Карты говорили о великом прошлом, об очень великом прошлом... О древней крови... Нет, не той, что течет в ваших жилах, хотя вы, несомненно, старинного и очень хорошего вавилонского рода... Друг мой, чтобы определить это, не нужно карт, достаточно взглянуть на линии вашего рта...

Я польщенно улыбнулся.

— Нет, — продолжала госпожа Алкуина. Она прошуршала парчой и уселась напротив меня в кресло. В ее пальцах откуда-то появилась дешевая папироска, из тех, что курят работяги. — Нет, я говорю не о крови вашего нынешнего воплощения, лейкоцитах-эритроцитах. Я говорю о крови духа, об ахоре.

— Простите?

— Ахор — кровь богов. — Снова тонкая улыбка. В три затяжки она съела папироску, придавила окурок о серебряный подлокотник. На окурке остался жирный след помады. — Ахором у нас принято называть ту духовную субстанцию, которая заменяет кровь. Несет в себе генетический код души, знаки ее древности, ее благородства... Ваш ахор говорит о происхождении едва ли не божественном... Я не поверила картам. Да, впервые в жизни я не поверила картам. Но вы — вы поверьте. Карты никогда не лгут...

Девушка-мальчик скрестила руки под воротником, задрав соски. Уставилась в пустоту. Замерла.

Я кивнул на нее и спросил госпожу Алкуину:

— Я могу с ней переспать?

— Нет, — спокойно ответила госпожа Алкуина.

— Жаль, — сказал я.

Лицо девушки осталось совершенно бесстрастным.

— Сколько я вам должен, госпожа Алкуина? — спросил я.

— Я работаю не для денег, — сказала госпожа Алкуина. — Но когда дают — не отказываюсь. Таковы наши правила.

Я дал ей десять сиклей ассигнациями. Она не притронулась к деньгам, кивком велела положить на стол. Придавила подсвечником. Восковая фигурка догорела. От нее осталось только неопрятное пятно.

Я поцеловал руку госпожи Алкуины, встал. Девушка-мальчик придержала штору, открыла перед нами дверь.

Я вышел в коридор и наткнулся на бабку. Та копалась в шубах, рухнувших с вешалки. Пыталась водрузить их на место. Шубы падали снова и снова, обдавая бабку пылью, молью и трухой.

Завидев нас, старуха выпрямилась и разразилась длинной бранной тирадой. Девица не осталась в долгу и вступила в склоку. Затем они вцепились друг другу в волосы.

Мурзик хотел остаться поглядеть на драку, но я уже выходил из квартиры, и раб поплелся за мною следом.

Я был зол на него за всю эту историю. После слов госпожи Алкуины мне сделалось совсем худо. Теперь я точно знал, что где-то поблизости может оказаться невидимый «гад», буде он вырвется из серебряного сосуда. Передвижения гада не отследить, а он того и гляди снова вопьется в мой загривок. «Пятый уровень». Интересно, где это?

Я потер шею. На ощупь ничего не обнаружил.

И дыры в биополе... Красные... Пульсирующие... Нет, она сказала — светящиеся... Мне было зябко, как будто я зимой в одних трусах вышел на набережную Евфрата. В дыры ощутимо задувал ледяной ветер. Это был космический ветер. Или ветер тысячелетий.

Ахор неприятно стучал в висках. Хотелось выпить и одновременно с тем хотелось выпороть раба.

Я решительно свернул на Пятую Хлопковую, где располагался центральный городской экзекутарий. Одно время, после мятежа мар-бани, когда в Великом Городе расплодилось множество мелких кооперативных лавочек, появились и частные рабопоролища, но государство, этот хищный бык Ваал, быстро смекнуло что к чему. Порка рабов, особенно после мятежа, приносила неслыханные сверхприбыли. Дело это было настолько доходным, что Вавилонская администрация не поленилась разогнать частные поролища и особым указом — через парламент протащила! — объявить порку рабов государственной монополией.

Центральный экзекутарий был оснащен новейшим оборудованием — отчасти отечественными разработками, отчасти выписанными из дружественного Ашшура.

Мурзик, не подозревая о том, куда я его привел, открыл передо мной тяжелую респектабельную дверь с блестящей медной ручкой. Мы поднялись по мраморной лестнице и оказались в вестибюле.

Я приник к регистрационному окошечку, оставив Мурзика изумленно таращиться на себя в блестящее серебряное зеркало. Из окошечка показалась строгая старуха.

— Первое посещение? — спросила она неожиданно любезно. И придвинула к себе пухлый регистрационный журнал.

— Первое.

— Имя, адрес.

Я назвал.

— Имя поромого?

Я не знал имени Мурзика. Я сразу дал ему кличку. О чем и поведал строгой бабушке.

— Мурзик, — повторила она, вписывая, и снова подняла ко мне взгляд. — Два сикля обследование и диагностика, один сикль три лепты — медицинское заключение, пять сиклей — услуга и четверть быка — налог на себестоимость.