Признательные показания. Тринадцать портретов, девять пейзажей и два автопортрета - Сергей Чупринин

Самозабвенные игроки в бисер и снобы, они пишут часто умно, иногда дельно и почти всегда преднамеренно затрудненно и вряд ли преднамеренно некрасиво, будто вырывая неизящным слогом непреходимый ров как между читателями и собою[60], так и между собою и литературой. И, может быть, поэтому, позиционируясь как слависты или, по крайней мере, стилизуясь под западных славистов, наши младофилологи и чувствуют себя своими не среди писателей, как критики «академического» склада, или специалистов по пиару, как «колумнисты», но в космополитическом славистическом сообществе.

Они у нас, если переводить разговор в плоскость самоидентификации, — конечно же, интеллектуалы, тогда как «академики» ощущают себя, разумеется, интеллигентами nec plus ultra, а журналисты-гламурники, по аналогии с политтехнологами, продают свои услуги в качестве своего рода литтехнологов.

2

Все, что вы прочитали, разумеется, только тезисы, по определению огрубленные, и не более чем сухая схема, оставляющая в тени то, что как раз и должно быть освещено, а именно буйное цветение индивидуальностей, составляющих отечественную критику в нулевое десятилетие.

Ясно же, что деятельность, например, Александра Агеева, вволю наследившего и в газетах, и в интернете, и в гламурных изданиях, почти всецело принадлежит типу «академической» критики, как ясна и кентаврическая природа дарований, скажем, Бориса Кузьминского или Вячеслава Курицына.

Не следует забывать и о том, что критики с умом и талантом способны менять инструментарий, стилистику своих высказываний в зависимости от места их обнародования.

И тем не менее…

Уже сама трехполюсность мира сегодняшней критики, когда соперничают не только личности, но и направления, школы или, если угодно, дискурсы, и соперничают они в бодрящей атмосфере литературной борьбы, то есть на дух друг друга не переносят, щедро обмениваясь обвинениями в невменяемости и непрофессионализме…[61] Так вот уже сама эта ситуация заставляет с некоторым подозрением отнестись к кочующим по нашей периодике фразочкам, вроде той, что обронил недавно Дмитрий Бак:

«…Даже и говорить лишний раз не стоит, что литературной критики как единого словесного и смыслового пространства больше не существует» («Новый мир», 2002, № 12).

Да полно вам, Дмитрий Петрович, существует, и даже говорить лишний раз не стоит, как существует!..

Хотя, признаться, мне и жаль читателя, которому придет вдруг в голову фантазия разбираться во всем этом смысловом и словесном богатстве.

То ли дело раньше было — следи себе за толстыми ежемесячниками, заглядывай в «Литературную газету», и вся критика как на парадном смотре. Теперь же… Оно конечно, в «Литгазету» заглядывать стало почти что незачем, а «Книжное обозрение» и «Ex libris НГ», сторонясь сильных критиков, предпочитают брать не качеством, а числом, пестрым сором рецензий, реплик, программных заявлений, принадлежащих перу пылких юношей всякого пола. Зато, помимо непременных «толстяков», теперь приходится покупать еще и бесцветный журнал «Политбюро» — ради ярких статей Бориса Кузьминского, подписываться на «Время новостей» — ради Андрея Немзера, на «Московские новости» — ради Михаила Золотоносова, на «Время МН» и «Профиль» — ради Александра Агеева, не пропускать «Афишу» (а раньше еще и «Ведомости») — с Львом Данилкиным, «Газету» — с Николаем Александровым или «Еженедельный журнал», заглядывать и в «Известия» — вдруг да и написал что-то о литературе Александр Архангельский, и в «День литературы» — чтобы не с чужих слов знать об очередной выходке Владимира Бондаренко… А ведь есть же еще питерские издания. И провинциальные, так как, если верить Наталье Игруновой,

«в критике сегодня наиболее продуктивно работают люди из провинции: Евгений Ермолин — это Ярославль, Ольга Лебедушкина — Балашов, Александр Касымов — Уфа, Александр Уланов и Галина Ермошина — Самара, Марина Абашева — Пермь…» («Дружба народов», 2003, № 1)

Не ровен час, избегаешься — чтоб не отстать от перемещений линии литературно-критического фронта и прежде чем с головою погрузиться в сладкую пучину интернета.

Без интернета уже не прожить, и я, признаться, еще до сколько-нибудь обстоятельного знакомства с его житницами, подумывал выделить сетевую критику в особый дискурс. Не получилось — единственно потому, что ни значительных дарований, ни принципиально новых техник или стратегий литературно-критического высказывания русский интернет пока не породил, в чем убеждает и недавнее свидетельство Евгения Ермолина («Знамя», 2003, № 3).

Интернет, в одних случаях, площадка молодняка, еще не доросшего до сотрудничества с требовательными и капризными печатными изданиями, в других — зона, куда по тем или иным причинам на время эвакуируются или где — опять-таки по разным причинам — гастролируют критики с именем, заслуженным бумажными публикациями.

Конечно, именно сетевая активность укрупнила в глазах публики фигуры Сергея Костырко и Дмитрия Бавильского. И, конечно, без обращения к архиву «Русского журнала» за 2000–2001 годы не понять ни масштаб инновационной деятельности Бориса Кузьминского, ни объем наговоренного Вячеславом Курицыным, как без экскурсий по адресу www.topos.ru не разобраться в причудливой конфигурации программных заявлений Павла Басинского. И тем не менее интернет для нашей критики все еще среда обитания, способ, а не форма жизни. Хотя среда особенная, обладающая повышенным метаболизмом, то есть резко ускоряющая все витальные процессы и служащая своего рода лабораторией, испытательным стендом как для рискованных манипуляций со словом, смыслом и профессиональными репутациями, так и для формирования очередной моды или, выражаясь пафосно, господствующего стиля эпохи.

Вот об этом — о стиле нулевых годов, которому далеко не обязательно подчиняются, но с которым вынуждены соотносить свою деятельность все критики с умом и талантом, мы сейчас и заговорим.

3

И начнем отнюдь не с эстетики, а с того, как сегодняшние авторы совмещают «блажь ума и надобность журнала». Или, говоря по-другому, с вопроса о том, что в критике первично: спрос или предложение, замысел творца или редакционный заказ.

Для критиков доперестроечной эры, почти никто из которых почти никогда не располагал собственной трибуной[62], вопроса здесь не было. Поденщики, к которым принято было относиться либо пренебрежительно, либо снисходительно, писали свои рецензии, обзоры, реплики, конечно же, по заказу, тогда как мастера, конечно же, руководствовались не волею заказчика, но почти исключительно собственною длинной мыслью, размещая на свой страх и риск написанные творения — жанрово, разумеется, все те же, но статусно совсем иные статьи, рецензии и реплики — там, где это представлялось возможным: что-то в «ЛГ», что-то в «Воплях», а что-то и вовсе в «Кодрах» или провинциальных «Ученых записках» тиражом этак в сто-триста экземпляров. Случалось мастерам плоды своих угрюмых дум и в самиздат запускать, и писать в стол, рассчитывая, впрочем, главами воткнуть их в загодя обдумываемый авторский сборник или монографию.