Лихие гости - Михаил Щукин

– Догадываюсь.

– Это хорошо, что догадываетесь. Скажу более откровенно, теперь я точно знаю: кто-то из вашего ближайшего окружения напрямую связан с Цезарем. Ладно, вы человек умный, сами понимаете. А теперь знакомьтесь…

Окороков снова открыл двери, молча кивнул, и в кабинет, один за другим, вошли трое мужиков. Одетые в разношерстную одежду, кто во что, кто в шабур, кто в потрепанный полушубок, у одного на ногах – растоптанные пимы, у другого – старые бродни, а третий переминался в дыроватых сапогах; все бородатые и нестриженые. Похожи они были то ли на возчиков, которые со своими лошаденками перебиваются скудными заработками, перевозя мелкие грузы в Белоярске, то ли на мастеровых, то ли на обитателей дубовской ночлежки, не успевших еще прожиться до основания.

– Василий, Спиридон, Петр, – по очереди представил Окороков вошедших, – думаю, что этого вполне достаточно, для того чтобы разговаривать, а вас, Захар Евграфович, они знают с моих слов. Задача ваша простая: доехать с ними до Успенки, присоединить к ним беглого и вернуться обратно в Белоярск. Больше от вас ничего не требуется.

– Я хотел бы тоже…

Но Окороков даже не дал договорить Захару Евграфовичу:

– Ни в коем случае! Всю обедню мне испортите. Поверьте, я знаю, что говорю. Иначе оставайтесь здесь.

Захар Евграфович хмуро кивнул и замолчал. Понял, что Окороков все продумал и что настаивать на своем желании поучаствовать в поимке Цезаря – бесполезно.

Через четверть часа, в ночь, в сплошной темноте, они выехали в Успенку.

23

«Гори, гори ясно, чтобы не погасло», – издалека, из детства, почти напрочь забытого, вернулись в память эти слова, и Егорка повторял их, словно молитву, высоко вздымая над головой яркий факел. Огонь раскачивался, словно от ветра, и под низкими каменными сводами прохода через Кедровый кряж метались, испуганно шарахались из стороны в сторону огромные тени. Страшно было идти первому, разрывая темноту и ступая по каменистому неровному дну прохода – все казалось, что сейчас оттуда, из темноты, грохнет выстрел или выскочит кто-то страшный и вцепится мертвой хваткой в горло. Факел потрескивал, источая вонючий смолевый дым. Где-то рядом, невидная, хрустальным звоном журчала вода, но под ногами было сухо. Каменное дно прохода полого уходило вниз.

Назад Егорка не оборачивался, потому как слышал за спиной тяжелое сопенье и спиной же чуял, что трое мужиков, которых так неожиданно и скоро подсунул ему Луканин, идут, не отставая, следом. Упорные мужики, серьезные, у таких из-под догляда не выскочишь – Егорка это сразу понял. И, глядя на них, еще в Успенке, пожалел самого себя: вот жизнь косолапая, только-только прижился-прикормился на сладких хлебах, а тут и подоспела новая докука – приехал Луканин, привез с собой трех мужиков и сурово наказал Егорке, чтобы он подчинялся им безоговорочно. Что скажут – исполняй.

Вот он и исполняет. Шагает прямо к черту в пасть, еще и дорогу освещает неверным пламенем факела.

Мужики, двигаясь за ним следом, тащили на себе немалый груз. У каждого на горбу топорщились большие вьюки. Что в них лежало – Егорка не любопытствовал. Да и то сказать – чего лишний раз серьезных людей беспокоить. Он хорошо знал, что в его заплечной котомке ничего, кроме жратвы, не имелось, и этого знания ему было вполне достаточно.

Егорка уже изрядно притомился и вспотел, когда различил впереди неясный и зыбкий свет, какой бывает обычно на переломе ночи и утра. Невольно прибавил шагу. Свет разрастался, становился ярче, и скоро обозначил неровный полукруг – выход из прохода. В лицо потянул свежий ветерок, и пламя факела затрепыхалось, готовое вот-вот потухнуть.

Дно прохода круто поднялось и плавно выкатилось наружу – под ослепительно белый снег, над которым буйствовало полуденное солнце. Просевший, под искрящейся коркой снег не был отмечен ни одним следом – лежал нетронутый. Егорка воткнул в него громко зашипевший факел, поднял голову и прижмурился. Даже глаза заслезились – столь нестерпимым было сиянье и искристость отражающихся солнечных лучей.

Мужики, выбравшись за ним следом, огляделись и, не снимая со спин вьюков, сразу же взяли круто в сторону, туда, где густой щетиной стоял молодой ельник. Егорка потянулся за ними.

– В один след ступай! – приказал Спиридон, который был, похоже, за старшего.

В ельнике, забравшись в самую его глубину, мужики притоптали в снегу маленькую полянку и наконец-то стащили с себя тяжелую поклажу.

– Сейчас передохнем, оглядимся, вьюки спрячем и дальше тронемся, – Спиридон стянул с потной головы шапку, вытер ею лоб и строго поглядел на Егорку: – Выведешь нас к Цезарю, а сам сюда вернешься. И здесь будешь нас ждать.

– И сколько мне ждать? – спросил Егорка.

– Сколько потребуется. Сиди и жди. Ясно?

– Ясно, – вздохнул Егорка.

Передохнув, теперь уже налегке, они тронулись дальше, и скоро Егорка различил знакомые места – до лагеря Цезаря оставалось совсем немного.

– Вон горушку видите? Поднимитесь на нее – как на ладошке все видно.

– Не забудь, что я говорил, – еще раз повторил Спиридон, – жди. А теперь ступай, по старым следам иди.

Егорка повернулся и пошел по старым следам. Мужики тронулись вверх на горку. Солнце круто шло на закат и красило их всех на белом снегу в розовый цвет.

А в лагере Цезаря в это время происходило следующее…

Пришел на лыжах Ванька Петля, от которого поднимался, словно от загнанной лошади, густой пар, и сразу кинулся к низкому крыльцу, осторожно постучал в дверь и проскользнул в нее, чуть приоткрыв, будто в узкую щель спрятался. Цезарь и Бориска, увидев его, оборвали свой разговор и молча повернулись – оба с немым вопросом: что принес?

Ванька Петля обтер потное лицо грязной ладонью и выдохнул одно только слово:

– Уходят!

Затем, отдышавшись, стал рассказывать обстоятельней. Выбравшись из лагеря, налегке, на лыжах, он добрался до поселения кержаков и увидел, что стоят возле изб возы, а на возы грузят скарб. Укладывают его старательно, как и положено перед дальней дорогой, укрывают рогожами, увязывают веревками. По всей деревне бегают бабы, голосят, а лошади, еще не впряженные в возы, стоят с торбами на мордах – видно, овсом откармливают.

– Ну, Бориска, что скажешь? – Цезарь весело рассмеялся, и лицо его будто засветилось.

– Сказать особо нечего. Теперь к встрече надо готовиться.

– Вот завтра с утра и приступим, – Цезарь поднялся со своего кресла, выпрямился во весь рост и неторопливым жестом запахнул богатый цветастый халат, в котором он сейчас пребывал. Халат был шелковый, играл яркими красками, и казалось, что диковинные птицы на нем шевелятся, как живые.