Садовник (история одного маньяка) - Нина Бархат

- Пообещай, что прямо отсюда пойдешь в больницу.

Он заглянул Эду в глаза, полный того же (притворного) понимания и заботы. Однако в последний момент левое веко дернулось.

И Эд понял: все это - вранье! Бездарная попытка запутать его окончательно!…Однако, если даже здесь заговор, что дальше?…

Мужчина потер глаз-предатель, сцепил пальцы в замок и вновь пристально посмотрел на него.

- Сам доберешься?

Эд кивнул, стараясь ничем не выдать охватившего его волнения - ему внезапно стало ясно, куда нужно идти. Ну конечно!

Во всем мире оставалось лишь одно такое место.

По влажному, отливающему свинцом асфальту проносились машины. В предвечернем смоге их плотный поток сиял фарами и, жизнерадостно просвистывая мимо - туда, где тепло и уют ожидают достойных, лишь подчеркивал своей суетой пустоту тротуаров. Обдавал шумом, гарью и безысходностью одинокую фигуру, бредущую вдоль дороги…

Тепло сдуло с земли без остатка - тяжелые тучи, хлесткие капли-предвестники и ветер - леденящий, пробирающий до костей. Под его безжалостной плетью, раз за разом обрушивающей на город свой сокрушительный удар, дрожали деревья, под его натиском стонали провода, а последние птицы срывались в дальний путь…

Вот и все! Будто и не было лета. Буйство оттенков выцвело до серого, обнажив мертвые камни домов и осиротевшие клумбы, вновь заплывшие мусором. Травы-шелка, листья - от игольчатых до опахал-лопухов, лепестки (сама жизнь!) растворились в унылом осеннем тумане, исчезли из этого мира, будто и не было…

Будто не было золотого водопада волос и кружащего голову цветочного запаха… И невозможного терпкого счастья…

Не слыша холода - с грудью нараспашку, Эд шел, пошатываясь, запинаясь о камни. Иногда падал и поднимался вновь, чтобы опять и опять переставлять ноги в сбитых ботинках - монотонно, без всякого представления о времени…

Уже давно остались позади глянцевые витрины и такие же люди. Поблескивая чистой обувью, они огибали его издалека, гадливо кривясь под элегантными зонтами и избегая пересекаться с подобным попутчиком не то что взглядом - даже мыслью.

Но движения Эда, равнодушного и отстраненного, были все так же неловки, а полы неряшливой куртки все так же вились за спиной.

И лишь воспаленный взгляд цепко держался за цель - растущую, нависающую, приближающуюся…

Когда он преодолел длинный дугообразный поворот, последнее препятствие в виде какого-то еле живого завода отодвинулось, полностью открывая недостроенные многоэтажные дома со старым дачным районом у ног…

И Эд понял: его путь окончен.

Он был на Садовой. Но не узнавал ее.

По колено в прелых листьях брел, оглядываясь и беспредельно удивляясь: ведь раньше их убирали, разве нет? Он же видел своими глазами не раз (и год назад - в бинокль, и… кажется… недавно), как соседи сгребали огромные кучи, как вертикальной струйкой курился дым в сумраке осенних вечеров и прикрывал сады седым туманом… Что ж теперь? Слишком холодно?…

Может, и собаки не лают поэтому? Нигде ни души. Днем же всегда доносились, пусть и едва различимые, но какие-то звуки присутствия жизни - разговоры, музыка, смех, плач младенцев…

Сейчас на Садовой царила глубокая, почти осязаемая тишина. Только шорох листьев, потревоженных ногами, да стон ветра в кронах узловатых обнаженных деревьев нарушали ее плотный саван…

Чуть углубившись в коридор из намечавших направление буйных кустов, Эд потерянно замер и попытался отыскать привычные ориентиры - дом с красивым венцом и огромный орех в одном из ближайших дворов… Но без пестрых одежд, сброшенных наземь - линять и таять под дождем, улица оказалась совсем незнакомой… Нет, хуже! До боли чужой.

Вместо старых опрятных заборов - прогнившие доски. Где грудой за кустами, а где и вовсе труха, пронзенная порослью. Лишь изредка их облизанные бесчисленными дождями колья еще торчали вдоль грязно-желтой шуршащей реки, в которую превратилась дорога.

А во дворах… Там подставляли ветру свое развороченное нутро остовы - черные, покосившиеся. От взгляда случайного прохожего (щадя его) их прикрывала сухая сказочно высокая - до самых чердаков - трава. В ней, словно поверженные великаны, лежали столбы, оплетенные паутиной проводов - уже безопасных, опутанные сетью хмеля и дикого винограда. Немногие, самые стойкие, почтительно клонились к останкам домов - слушали их горькие тайны…

Но вот и последний перекресток.

Строго на пересечении лиственных рек Эд остановился не в силах сделать дальше хоть шаг.

Тяжело дыша, он долго, долго вглядывался в густое сплетение ветвей шиповника… Того самого. И уговаривал себя под бой рвущегося сердца: «Это ничего… Ничего, что не видно. Ведь и раньше ее дом был незаметен… Разве нет?»

В конце концов сумел себя преодолеть и поплыл вперед.

Пара шагов - все в порядке: вокруг те же заросли, колючие и упрямые, - рыцарская охрана, оберегающая покой принцессы… Эд невольно выдохнул, ощутив огромное облегчение (просто почудилось!), и уже спокойнее двинулся туда, где должна была белеть табличка с потертой надписью: «ул. Садовая, 37»…

И тут же жестокое разочарование настигло его! Сбило с ног! Заставило потрясенно щуриться на невозможную картину…

Сквозь поредевшие ветви виднелся присевший скелет дома.

Как зачарованный, Эд пошел вперед… И даже не осознал, что исчезло привычное препятствие - калитка. Просто шагнул в глубокий и теперь такой беззащитный двор…

За соломенной рослой травой темнели бревенчатые стены, изглоданные острыми зубами самого беспощадного хищника - времени. На месте двери зиял провал.

Ветер жег глаза, словно уговаривая: не смотри, глупец! ну не надо тебе это видеть!…

Но Эд шел, механически переставляя ноги снова и снова, неспособный противостоять чьей-то безумно злой шутке…

Не может быть… А как же ее сад?… Неужели ничего не осталось?! (…Или не было?)

Он обогнул угол, упал, подхватился и похромал вокруг дома, продираясь сквозь колючие заросли и удивленно разглядывая царапины на покрытых грязью руках - такие реальные в этом больном мире…

Наконец выбрался на округлую поляну.

С нее, устланной пышным и удивительно мягким ковром, открылся вид на сад, который в своем запустении казался еще более… Нагим - без разноцветных листьев и цветов. Одичавшим - без прикосновений людских рук. Чужим - невыносимо. Лишь бесконечное пространство, отданное вековым деревьям и гулкому осеннему ветру…

Эду вдруг стало страшно.

Потому что кто-то смотрел ему в спину.

Сцепив зубы и сжав кулаки, ожидая чего угодно, он стремительно обернулся!…