Южный ветер - Норман Дуглас

Его Милость удалился на завтрак изрядно удовлетворенным своими утренними трудами. Удовлетворенным, но не испытывающим окончательного довольства. И Мессия, и Петр Великий ускользнули от его карающей десницы. Петр сумел несомненным образом доказать, что провел последние двадцать четыре часа в доме госпожи Стейнлин и ничего не ведал о разыгравшихся во внешнем мире событиях. Перед лицом подобного факта -- столь согласного с общественным мнением, столь по природе своей правдоподобного -- Малипиццо пришлось отступиться. Он был слишком хорошим законником, чтобы испортить им же возбужденное дело. Рано или поздно эта птичка окажется в клетке вместе со всеми прочими. Что касается Мессии, то тут просьба о милосердии поступила от городского врача, такого же атеиста и франкмасона, как Судья, -- врач со слезами на глазах молил отменить распоряжение об аресте. Прибегнув к быстрой последовательности сложных масонских знаков, врач объяснил, что Бажакулов является его пациентом, что ему, Бажакулову, необходимо ежедневно прочищать желудок с помощью клизмы, что принимая во внимание известную скудость тюремной диеты, существует опасность, что взятому под стражу Мессии клизма уже не потребуется, и тогда он, доктор, человек семейный, лишится небольшого, но постоянного источника дохода. И суровый Судья снова смягчился. Вот так спаслись Мессия и его ученик.

Спаслись-то спаслись, да ненадолго.

И все это происходило, пока мистер Кит со своим спутником уютно дремали на сафьяновой коже, плывя в лодке по синему морю, далеко-далеко, под скалами.

ГЛАВА XXVII

-- Дьявольская скала, джентльмены! Скала Дьявола. Откуда прыгнул молодой английский лорд. Все знают эту историю.

Слово "дьявол" вырвало епископа из приятной дремоты, заставив его вздрогнуть.

-- Разглядите этот утес получше, -- посоветовал мистер Кит. -- Он не только самый красивый на острове, но, как я полагаю, самый красивый во всем Средиземноморье. Скалам испанского побережья и горы Афон не хватает его чудесной окраски и гладкости. Выглядит так, словно его обстругали ножом, не правда ли? Альпийские скалы кажутся отвесными, но почти всегда имеют наклон; первичная их порода не способна так резко отслаиваться, как туф. А тут настоящая стремнина. Вертикаль!

-- Вид устрашающий, -- сказал мистер Херд. -- А что там такое насчет английского лорда?

-- Двое молодых людей сняли на лето виллу, стоящую на этом утесе. Целыми днями они купались и пьянствовали. Меня в то время на острове не было, но мне, разумеется, все рассказали. В один прекрасный день тот из двоих, что был помоложе, на спор прыгнул с обрыва, сказав, что собирается нырнуть. Тела так и не нашли. Здесь сильное течение. Так, Антонио?

-- Это так, джентльмены. Все время пили бранти, оба. Но молодой -- ему все улыбались. Приятный мальчик. Плавал, нырял, очень красиво. Однажды вечером оба напились и пошли гулять вдоль обрыва, вон там. Молодой говорит: Я хорошо ныряю, а, что скажешь, друг? А большой говорит: Ты ныряешь лучше дельфина. -На что поспорим, нырну отсюда, сейчас? -- Шесть бутылок бранти. -- Идет! Одежду снял и полетел, как чайка. И конец. Это так, джентльмены. Назавтра приносят одежду большому, в дом. Большой как проснулся, видит, одежда лежит, а друга в ней нет, рассердился на слуг и на всех и целых три дня бранти не пил. Чертовы дураки иностранцы.

-- Как хотите, а это трагедия, -- сказал епископ.

-- Вы правы. В ней присутствует нечто художественное -эта деталь с принесенными назавтра одеждами, с пустой скорлупкой. Очень художественная деталь.

Мистер Херд взглянул на скалу. Он представил, как с этой ужасной высоты летит, переворачиваясь человеческое тело, и голова его закружилась. Поверхность скалы была совершенно гладкой. Но еще сильнее поразила епископа ее редкостная, почти угрожающая окраска. Иссиня-черный камень усеивали вкрапления оттенка красноватой сангины, как будто каменное сердце местами сочилось кровью.

-- Я вспомнил, миссис Мидоуз рассказывала мне эту историю, -- сказал он мистеру Киту. -- Ведь ее вилла стоит на этой скале, так?

-- Да, именно там. Кстати, когда снова будете у нее, не откажите в любезности, скажите ей что-нибудь особенно приятное de ma part(53). При том как мне нравится эта леди, я вижусь с ней вдвое реже, чем мне хотелось бы -- больше чем вдвое! Как она?

-- Жалуется на мигрень.

-- Мигрень? Совсем не похоже на миссис Мидоуз. Мне она всегда казалась сделанной из стальной проволоки. Наверное, с ребенком что-то не так.

-- Может быть, -- отозвался епископ. -- Мне показалось, что она в нем души не чает.

Тут он припомнил подробности своего к ней визита, вспомнил то, что она говорила, -- как, наверное, ей одиноко там, наверху. Странно! Почему-то все это время она не шла у него из головы. Он решил непременно заглянуть к ней в ближайшие дни.

Кит сказал:

-- Я бы не решился встать между ней и ее ребенком. Это не женщина, а тигрица... Херд, вы весь день думаете о чем-то своем. Что с вами такое?

-- Да, пожалуй, вы правы. Я попробую объяснить. Вам знакомы эти японские цветы... -- начал он и снова умолк.

-- Рад, что вы, наконец, спустились на землю. С землей-матушкой ничто не сравнится! Вы и представить себе не можете, сколько денег я потратил на японские цветы, особенно на луковицы, прежде чем убедился, что на этой почве они расти не могут.

-- Нет, я говорю о бумажных цветах, которые мы во время загородных обедов клали в стоявшие на столах чашки с водой. Сами по себе они похожи на сморщившиеся клочья картона. А попав в воду, разбухают и расправляются, обращаясь в цветы самых неожиданных оттенков и очертаний. Вот чем я себя ощущаю -- я словно бы раскрываюсь, приобретая какие-то иные оттенки. Новые проблемы, новые влияния -- все сказывается на мне. Я начинаю думать, что нуждаюсь в совсем иных, свежих мерках. Порой мне становится чуть ли не стыдно...

-- Стыдно? Дорогой мой Херд, это совершенно никуда не годится. Как вернетесь домой, непременно примите синюю пилюлю.

-- Может быть все дело в южном ветре?

-- Все и во всем винят беднягу сирокко. Насколько я понимаю, вы просто, сами того не сознавая, долго созревали для этих изменений. И что это значит? Только то, что вы растете. А тут стыдиться нечего... Ну вот, наконец-то! Мы пристанем вон к тому пляжику -- видите? -- на краю лощины. Можете высадиться на берег и осмотреть остатки курортного заведения с горячими водами. Когда-то веселое было место -- театры, бальные залы, банкетные. Теперь туда никто не осмеливается соваться. Привидения! Возможно, повстречаете призрака. Что касается меня, я собираюсь поплавать. После разговоров на религиозные темы меня всегда тянет помыться. Вы ведь не обидитесь на меня за такие слова, правда?