Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях - Василий Потто

Но как ни быстро влетели мусульмане в деревню, Гуссейна они там уже не нашли. Своевременно извещенный об опасности, он пустил конвой по большой дороге, а сам, отделившись в сторону, бросился в горы по таким опасным местам, что из пяти сопровождавших его нукеров три сорвались с кручи и, вместе со своими лошадьми, разбились насмерть; но добрый конь Гуссейна вынес его из пропасти.

Между тем конвой, скакавший по дороге, попал как раз на четвертый полк и был истреблен им почти поголовно. Скоро вернулся и Кувшинников; оказалось, что в партии, которую он преследовал, был сам Кучук-бей, старый правитель Ольтинского санджака, но партия его успела, однако, раньше татар достигнуть леса и, бросив лошадей, спаслась пешей.

Набег, строго говоря, не удался, но нравственные результаты его были огромны, так как он вконец подорвал обаяние Гуссейна в народе. Когда отряд вернулся в Ольту, там уже вполне была восстановлена русская власть и был новый правитель, избранный народом. Ольта, Нариман и Шаушет смирились.

Князь Аргутинский и майор Кувшинников, за действия их в окрестностях Ольты, получили ордена Святого Георгия 4-й степени.

«Долгом считаю свидетельствовать перед Вашим Величеством, – писал Паскевич государю, – об отличной храбрости мусульманских полков, которые при всяком случае не переставали являть новые опыты привязанности к русскому правительству и тот доблестный дух, который мне удалось возбудить в них поощрениями и хорошим обхождением. Добытые ими семь знамен и ключ крепости Ольты повергаю к стопам Вашего Величества».

Поощрения и внимание, или, как сказано в письме государю, «хорошее обхождение» – вот те могучие двигатели, которые в руках Паскевича создали те превосходные боевые части, какими явились конно-мусульманские полки в боях против турок. Они не оказались впоследствии бессильными под начальством того же Паскевича и против европейской тактики, и против превосходно обученных войск, какими были венгерские гусары. А между тем нельзя не отметить тот факт, что на Кавказе, позднее, уже не встречалось вовсе подобных милиций: полки выходили на службу, но к старым заслугам они не прибавляли ничего.

По окончании Ольтинской экспедиции отряд был распущен, и мусульманские полки возвратились на родину. Туда же, почти вслед за ними, прибыла и остальная бригада, покрытая славой последнего Бейбуртского боя. Этим закончилась блестящая служба конно-мусульманских полков при действующем корпусе; они разошлись по домам, но памятником их доблестных подвигов и поныне остаются знамена, высочайше пожалованные им 26 октября 1830 года. На больших шелковых полотнах этих знамен, сохранивших те же цвета, какими во время войны полки отличались один от другого[148], изображен государственный герб, а на верху, в копье, – вензель императора Николая I.

Ходатайствуя об этих знаменах, Паскевич предполагал пожаловать их целым провинциям, выставившим на службу полки, и хранить эти знамена в мечетях, на видном месте, при самом входе, чтобы тем возбудить благородное соревнование и в отдаленном потомстве. В торжественные царские дни знамена, как писал Паскевич, должны выноситься к народу и потом водружаться на куполах мечетей, «дабы видны были всем жителям». Император благосклонно принял ходатайство Паскевича о пожаловании мусульманским полкам знамен, «но с тем, чтобы оные хранились не в мечетях, а в присутственных местах главного города провинции». Такими пунктами названы были: Шуша, Старая Шемаха, Елизаветполь, Эривань и Нахичевань.

Для принятия знамен в Тифлис были вызваны от каждого полка и от конницы Кенгерлы по десять почетнейших беков и по двадцать всадников из числа имевших знаки отличия военного ордена. Но в Тифлисе были только прибиты к древкам полотна знамен, а торжество освящения их производилось уже в главных городах провинций, на глазах всего населения, в мечетях, где муллы и ахунды читали установленные молитвы, а народ повторял за ними слова произносимой присяги. По окончании обряда войска, находившиеся в параде, отдали знаменам установленную честь, и освященные хоругви относились в присутственные места, конвоируемые конной сотней татар.

«Храните знамена эти, – говорил Паскевич в своем воззвании к народу, – под попечением правительственных мест ваших, и гордитесь ими, как знаменитыми отличиями, приобретенными мужеством и кровью ваших собратий. Да послужат знамена сии наилучшим и прочнейшим соединением между вами и победоносными войсками Русского Императора, и да ополчитесь вы всегда под сенью их на защиту собственной земли и на поражение неприятеля нашего могущественного Монарха. Я совершенно уверен, что при новой необходимости призвать вас к оружию вы поспешите еще с большим усердием составить из среды своей ополчения и со свойственным вам мужеством полетите туда, где неприятель осмелится показаться».

И этот завет любимого вождя, достойно их оценившего, татары свято хранят до сих пор, и из уст в уста переходят среди них сказания о минувшей године турецкой войны 1829 года.

XXXIV. ПОСЛЕДНИЙ БОЙ ПОД БЕЙБУРТОМ

Азиатские ополчения, легко уступающие победу, еще с большей легкостью возникают, так сказать, из своих развалин. И легковерие умов, и общий воинственный склад жизни восточных народов, и, наконец, самая пылкость их и прирожденная храбрость – все служит могущественным двигателем для того, чтобы в несколько дней явилась сильная и хорошо вооруженная армия там, где ее вовсе не было. Так в Азии было всегда, так было и теперь, когда Паскевич силой обстоятельств вынужден был отказаться от Трапезундского похода и возвратился в Арзерум.

Подобно волнам, стремящимся залить след пронесшегося корабля, лазы со всех сторон спешили на путь отступления Паскевича и как бы заметали следы грозного нашествия русского войска. Но главнокомандующий был убежден, что позднее время года не позволит им начать военных действий, и мало-помалу стал распускать войска на зимние квартиры. Последнее обстоятельство, в связи с неудачной экспедицией Сакена и возвращением самого Паскевича, пробудило в неприятеле новые надежды и дало повод к различным толкам и слухам. Из края в край быстро пронеслась весть, что русские оставляют Арзерум, и общим отголоском было единодушное мнение, что пришел час, когда мусульмане должны восстать поголовно и, прикрытые победным знаменем пророка, исторгнуть наконец этот губительный меч, ниспосланный на них, как небесная кара, из рук страшных гяуров.

Воодушевлению народа много способствовал и удачный выбор нового сераскира, отличавшегося не только военными дарованиями, а, что еще было важно, твердой, настойчивой волей. Сам уроженец Трапезундского пашалыка, он принадлежал к воинственному племени лазов и сумел приобрести огромное влияние на своих соотчичей, которые целыми селениями и городами шли под его знамена. Его обаяние распространилось и на соседний Муш, и на далекий Ван, и целые толпы курдов ринулись на занятые русскими земли. Начальники разнородных племен, дотоле несогласные в своих политических взглядах, теперь соединялись и действовали единодушно. Куртинцы, лазы, аджарцы, кобулетцы были заодно. Между тем из остатков разбитых войск быстро формировалась регулярная армия, общую численность которой полагали в восемнадцать тысяч пехоты и конницы. Сильные авангарды, выдвинутые к стороне Арзерума, занимали Бейбурт и Килкит-Чифтлик, а главные силы стояли в Гюмюш-Хане, поджидая артиллерию, которую везли из Константинополя морем.