Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях - Василий Потто

В середине июля Шумский предпринимает ряд экспедиций с исключительной целью оградить движение транспортов и караванов по Карсской и Ахалцихской дорогам. В одну из таких экспедиций он разбил значительную шайку, взял в плен одного из самых смелых, предприимчивых предводителей и далеко углубился в горы. Две роты егерей успели даже проникнуть в самый Шаушет, рассеяли там скопища вооруженных жителей и отбили до тысячи голов лошадей. Появление русского отряда в недоступных горах произвело сильное впечатление и понудило многих ардаганских мусульман, бежавших туда еще в минувшем году, изъявить покорность и просить позволения переселиться на прежние места, в покинутые деревни; но большая часть коренного населения ушла еще далее, в недоступные ущелья, под покровительство ливанского бека, обещавшего им помощь. Эта экспедиция принесла еще и ту пользу, что турецкие войска, начавшие формироваться в Шаушете, Геле и Ливане, рассеялись.

Очистив, насколько было возможно, край от бродивших в нем шаек, Шумский 2 августа предпринял уже большую экспедицию в Ольту. Город, однако, сдался без боя. Тамошний правитель, Кучук-бей, не желая покориться, бежал в Ливану, и на его место предложено было народу избрать другого правителя. Восстановив порядок, Шумский пошел назад в Ардаган. И ему необходимо было спешить, так как носились уже слухи, что где-то в горах собираются партии, чтобы отрезать отряду обратный путь. В Пенякском санджаке две тысячи аджарцев, под предводительством брата Ахмет-бека, действительно заняли позицию в крутых лесистых горах, и миновать ее было нельзя. Столетние деревья, срубленные и наваленные одно на другое, образовали грозные завалы, через которые отряду предстояло проложить себе дорогу оружием. Бой начался в шесть часов утра и кончился только в одиннадцать. Атакованный неприятель защищался с ожесточением; несколько раз аджарцы бросались из завалов в кинжалы, прорывались даже до самых орудий; но каждый раз картечь валила целые ряды их, и толпы опять скрывались в укрепления. Наконец артиллерия разбила завал, и егеря, бросившиеся на приступ, овладели позицией. Двести неприятельских тел осталось на месте, и взят был в плен один из куртинских старшин со всеми своими телохранителями.

Но спокойствие, водворившееся в горных санджаках, было и непрочно, и недолговременно. Катастрофа, разразившаяся над головой Сакена в Аджарии, тяжело отозвалась на действиях маленького Ардаганского отряда, и теперь, когда Аджария открыто стала на сторону Турции, пускаться в горы с такими ничтожными силами, какие находились в распоряжении Шумского, было бы крайне рискованно. Экспедиции приостановились, а вместе с их прекращением стало утрачиваться и наше влияние на жителей Ольты и Наримана. Новый турецкий сераскир весьма искусно воспользовался таким положением дела. Он понял ту важную роль, какую могли играть на наших сообщениях эти закинутые Бог весть в какую глушь уголки, и обратил на них особенное внимание. При энергичной деятельности посланных туда эмиссаров ему удалось возмутить народ и восстановить в санджаках прежнюю турецкую власть в лице Гуссейн-бека, человека также весьма энергичного и предприимчивого. Около него стало группироваться все, что было в населении беспокойного, праздного, недовольного вынужденным бездействием. Скоро под его начальством образовались большие конные силы. Начались грабежи и убийства всех сторонников русской власти; партии опять появились на дорогах, и наши транспорты опять могли проходить по ним только с большими конвоями.

Обстоятельства значительно усложнялись еще и потому, что свободных войск не было ни в Арзеруме, ни в Ахалцихе, ни в Ардагане. Паскевич надеялся было, что повсеместное поражение им неприятельских скопищ во время Трапезундского похода повсюду водворит спокойствие, однако надежды эти не оправдались, несмотря даже на наступившие холода и постоянные ненастья.

Осень 1829 года настала ранняя. Сентябрь принес с собой пасмурные, дождливые дни и темные ночи. Утренники стояли такие холодные, что на окрестных высотах трава покрывалась инеем, и в местах, занимаемых пикетами, пришлось устраивать даже навесы для укрытия людей и лошадей от непогоды. Особенно страдала мусульманская конница с ее породистыми, но нежными лошадьми, не выносящими холода. Болели и сами всадники, не имевшие для своей защиты ничего, кроме бурки, да и той приходилось укутывать на ночь своих жеребцов. Лазы находились также не в лучшем положении. Трудно было представить, чтобы они, лишенные пристанища и вынужденные встречать суровую непогоду в глухих, едва проходимых трущобах, отважились бы на новые предприятия. Приближалось время зимних квартир. Транспорт за транспортом выходил из Арзерума по дороге на Гумры, куда перевозили больных и отправляли запасные артиллерийские и инженерные парки. Ушла наконец и батарейная артиллерия под прикрытием двух рот Ширванского полка, а за ними последовали второй и четвертый конно-мусульманские полки. Но прежде чем возвратиться домой, мусульманам нужно было сослужить еще одну боевую службу. Паскевич присоединил к ним пионерную роту с двумя кегорновыми мортирами и, поручив этот летучий отряд командованию подполковника князя Аргутинского-Долгорукова, приказал ему пройти через Нариманский и Ольтинский санджаки с тем, чтобы наказать возмутившихся жителей[147].

11 сентября отряд выступил из Арзерума. Путь лежал через высокий хребет Тавр-Даг, уже покрытый глубоким снегом. Предводимый князем Аргутинским, будущим героем Дагестанских гор, отряд смело преодолел все трудности и 16 сентября уже был в одном переходе от Ольты. Здесь, перед деревней Сурп-Саркис, его ожидал неприятель. Тесное ущелье было занято большой толпой делибашей, к которым то и дело подходили из деревни новые и новые силы. Скоро число наездников возросло до восьмисот человек, и тихо заколыхались над ними три развернутых знамени. С Аргутинским была только одна конница, пехота же и кегорновые мортиры, действие которых теперь могло бы так пригодиться, остались далеко в горах. Посланный к ним офицер, чтобы ускорить движение, вернулся с известием, что колонна ранее, как через три-четыре часа, подойти не может: вьючные верблюды, на которых везлись орудия, были изнурены и так подбились горной дорогой, что едва переступали, а пионеры не могли оставить их без прикрытия. Между тем бездействие ввиду неприятеля было крайне опасно, и Аргутинский решился атаковать делибашей, не ожидая пехоты. Он тихо подъехал ко второму конно-мусульманскому полку, стоявшему впереди и, обращаясь к его командиру, сказал: «Сейчас начнем атаку; нужно иметь впереди отборных людей, вызовите охотников». Майор Кувшинников, старый серпуховской улан, два раза раненный в Наполеоновских войнах, сказал татарам короткую речь и вызвал охотников. Выдвинулись все четыре сотни разом. Самолюбие татар было задето, и никто не хотел оставаться сзади. Тогда Кувшинников повел вперед первую сотню, за ним тронулась вторая, под личной командой князя Аргутинского; а остальные две, поддерживая это движение, наступали уступом. Весь четвертый полк остался в резерве. Сблизившись с неприятелем на сто шагов, Кувшинников начал атаку, но едва первая сотня пустилась в карьер, как остальные вырвались, так сказать, из рук своих начальников и устремились в битву без всякого приказания. Делибаши повернули назад, и первая линия высот была занята почти моментально, но за нею виднелась другая, третья – целый ряд высот, и на каждой из них делибаши, пытаясь удержаться, вступали в рукопашную схватку. Их опрокидывали, гнали и, наконец, втоптали в деревню, где произошла последняя и самая горячая схватка: под самим Кувшинниковым лошадь была убита в упор из пистолета, три офицера и четырнадцать татар ранены, но это-то упорство и помогло разбить неприятеля: четвертый полк успел обскакать деревню и ударил делибашам в тыл. Поражение было полное. Начальник турецкой кавалерии Аслан-бей успел ускакать, но весь конвой его, из пятидесяти четырех человек, с известным ольтинским наездником Омар-агой, был окружен в деревне и взят в плен. Два знамени, множество оружия, лошадей и скота составили военную добычу татар. Сколько у турок было убитых – неизвестно, но на сурп-саркисском кладбище, как доносил Аргутинский, было погребено до ста неприятельских трупов.