Замок из песка - Анна Смолякова

— Господи, как же тебе больно! — прошептала я, прикоснувшись пальцами к холодному стеклу. — Но я помогу, честное слово… Может, и в самом деле вернется к тебе эта стерва? Кто знает?

Несмотря на то, что до меня тут же дошел весь смешной и нелепый пафос сказанного, жалость к самой себе и восхищение собственным благородством все равно жарко прихлынули к сердцу. В ванной мне плакалось особенно сладко. На диван возвращаться не хотелось. И все же я в конце концов приплелась обратно в комнату, твердо и не без гордости решив, что Анастасия Суслова конечно, идиотка, но ради счастья любимого личным счастьем можно и нужно пожертвовать…

Наутро Иволгин, видимо, решивший взять ситуацию в свои руки, был гораздо более деятелен и бодр. От вчерашней нервной депрессии не осталось и следа. Разве что только какая-то спортивная злость, горящая в сухих глазах?

— Одевайся, пора! — крикнул он мне с порога комнаты. Я, едва успевшая продрать глаза, торопливо подтянула одеяло к подбородку.

— Да не собираюсь я на тебя смотреть, Боже мой!..

«Естественно! — подумалось мне. — Вот на свою Настю ты посмотрел бы с удовольствием. Хотя там и смотреть не на что: «идеальный балетный верх» — на грудь никакого намека!.. Зато я гожусь только на то, чтобы вместо нее пахать!»

Настроение было препаршивым. Казалось, что меня вчера вываляли в какой-то грязи, да так и забыли отмыть. Может быть, это приглушало радость от того, что Алексей рядом, а может, ее и не было вообще, этой радости, — одно удивление, непонимание и ощущение того, что все это происходит не со мной.

Пока он курил на кухне, я вылезла из ночной сорочки, переоделась в традиционную водолазку и джинсы, забрала волосы на затылке и скрутила их в узел. В общем, перед его светлыми очами явилась олицетворением боевой подруги, не знающей слова «кокетство» и понимающей, что дело — прежде всего.

Сигареты лежали рядом с ним на подоконнике.

— Можно? — Я потянулась за пачкой. — А то ведь я вчера так курить и не попробовала. Вдруг уже сегодня умение демонстрировать придется — расколюсь, как неопытный разведчик!

— Настя, — он посмотрел на меня печально и немного осуждающе, — обязательно заставлять меня чувствовать себя сволочью?.. Я ведь просто прошу тебя помочь. Не требую, не принуждаю. Не хочешь — можешь хоть сегодня заявить Лобову, что ты на самом деле Анастасия Суслова, и показать все, что умеешь. Может, он тебя и возьмет. Ты ведь за этим приехала?

«Винстон» пах сушеной травой и хрустел под пальцами, как травяной детский матрасик.

— Нет, я приехала за тем, чтобы станцевать Одетту-Одиллию. И зовут меня вовсе даже Анастасия Серебровская.

— Ну, может, хватит, а? — Он взглянул на измятую сигарету со смесью брезгливости и раздражения, но зажигалку все же поднес. — Свинство с моей стороны, конечно, заставлять тебя делать это. Особенно если учесть момент твоих личных чувств…

После первой короткой затяжки я не закашлялась, зато, услышав последнюю фразу, забилась, как туберкулезная больная. Из носа моего повалил дым, горло сжало мучительным спазмом:

— Да с чего… вы вообще… взяли… что у меня… есть к вам… какие-то чувства?! У меня другой мужчина… там… в Северске… Я его люблю!

Алексей, похоже, не поверил, но улыбнулся успокоенно и даже подал мне стакан воды.

— Ну и хорошо, если так. — Уголки его губ слегка вздрогнули и опустились книзу. — Тогда для начала давай условимся: называй меня на «ты». А то вроде бы гражданская жена, а «выкаешь». Неудобно как-то…

Без заметного напряжения обращаться к нему на «ты «у меня получилось раза с третьего или с четвертого. И все равно, произнося вслух «Алеша», я ощущала внутреннюю неловкость. Все-таки Иволгин, вполне реальный, живой, близкий, жадно пьющий воду после утреннего похмелья, в моем сознании все еще стоял на пьедестале, с которого «цветов он не дарит девчатам».

Из дома вышли без пятнадцати десять. Перед большой выбоиной в асфальте он подал мне руку. Я оперлась о его ладонь и подумала: «Ну, все, детские мечты сбываются. Не хватает только лужи, через которую он перенесет меня на руках… Ох, если бы кто-нибудь сказал четыре с лишним года назад, что все воплотится в реальность под таким вот соусом!»

В автобусе я отодвинулась как можно дальше и отвернулась к окну.

— Насть, — попросил он вполголоса, — ты одно запомни: дичиться вот так нельзя. Это будет пункт первый, который вызовет подозрения.

— Но мило хихикать и лезть с поцелуями я все равно не смогу… Кстати, как ты называл обычно свою Серебровскую?

— Настя… — Иволгин немного растерялся.

— Жаль. Если бы ты звал ее Настеной, Настюшей, котиком там или зайчиком, мне было бы приятнее. Все-таки «Настя» — мое имя, я к нему за двадцать один год привыкла.

— Так тебе двадцать один?!

— Нет, восемнадцать! Я — наивная дурочка, без самолюбия, без желания делать собственную, а не чью-то там карьеру и вообще испытывающая полный восторг от этой ситуации.

С карьерой сымпровизировалось удачно. По крайней мере, теперь этим можно было объяснять мою откровенно нервную реакцию. Но я все еще не верила, что фарс продлится долго. Казалось: вот мы войдем в ДК, встретимся с Лобовым, он посмотрит на меня и скажет: «Ну, какая же это Серебровская!» И нам ничего не останется, как улыбнуться и объяснить, что это была всего лишь шутка… Как будет дальше у нас с Алексеем и будет ли что-нибудь потом, думать не хотелось.

Возле той самой лавочки, на которой три дня назад я сидела в тревоге и ожидании, он, деликатно прокашлявшись, обнял меня за талию:

— Понимаешь, здесь так принято, и вообще…

— Понимаю, — я вскинула голову. — Здесь и в метро все стоят, друг другу, как лошади, головы на плечи положив, и в электричках целуются… Это, наверное, стильно, да? Кроме того, будет правдоподобно.

Его ладонь лежала на моей талии, но желанного томительного тепла почему-то не ощущалось. Наверное, во всем были виноваты мои взвинченные нервы и слишком глубоко уязвленное самолюбие.

Алексей устало вздохнул и убрал руку в карман брюк. Мне на секунду стало неловко. Вообще-то, нападать в этой ситуации было вовсе не обязательно. Поэтому, желая смягчить ситуацию, я решила проявить интерес к делу:

— Слушай, вот ты говорил, что моя неправильная реакция будет первым пунктом, которому не поверят. А второй пункт тоже есть?

— Есть, — он спокойно кивнул. — Только не обижайся, пожалуйста. Второй пункт — это то, как ты танцуешь… Нет, ты очень перспективная и талантливая, но у тебя пока все в будущем. А она — уже звезда, уже Серебровская…

Обижаться действительно было глупо. Но я все равно опустила голову. И до самого зала шла, наблюдая за тем, как широко, по-балетному, разворачиваются при ходьбе его ступни.