Замок из песка - Анна Смолякова

— Не нужно, Настенька. Оставь себе.

Потом мимолетно коснулся моих волос и вышел на лестницу.

— Я тебе позвоню! — в отчаянии крикнула я вслед.

— Не надо! — почти весело отозвался он.

Когда шаги на лестничной клетке стихли, сзади подошел Алексей. Неуверенно похлопал по плечу, посопел в затылок.

— Ты расстроилась?

— Нет… Это просто знакомый.

— Ну, вот и я так подумал. Ты же говорила, что у тебя любимый в Северске остался.

«Да, действительно остался», — подумала я, но вслух ничего не сказала. Меня все больше тревожило странное спокойствие, с которым я теперь относилась к Иволгину. Нет, мне по-прежнему безумно нравились и его глаза, и его улыбка, и его волосы. Но разве можно было представить еще полгода назад, что в его присутствии я смогу думать о постороннем мужчине?!

Впрочем, Антон Соколов и в самом деле был посторонним. А Иволгин — мужчиной, которого я люблю вот уже пять лет. Все просто встало на свои места. И, наверное, это было к лучшему…

Через два дня было решено начать репетировать па-де-де из второго акта. Точнее, так решил Алексей, сказав:

— Все, пора. Если будешь и дальше расслабляться, нас не поймут.

Я только вяло ответила «да» и продолжила чистить картошку у раковины. В последнее время моей душой владела странная тоска. Вроде бы и складывалось все как нельзя лучше, и любимый мужчина был не где-то за тысячу верст, а под боком, но все-таки чего-то не хватало. «С жиру бесишься!» — заметила бы моя драгоценная Никитина. Ох, какую бурную деятельность развернула бы она, окажись здесь, в Москве. Иволгин был бы непременно подвергнут мощнейшей психической атаке, построенной на Ларискиной хитрости и моих женских чарах. Думаю, что пирогом с яблоками дело бы не ограничилось. В ход пошли бы изысканный макияж, тщательно отрепетированный слабый голос и взгляд, стыдливый, страдающий, но все же многозначительный… И когда я начинала думать об этом, то почему-то приходила к странному выводу: хорошо, что Никитиной здесь нет! Очень уж мне не хотелось всей этой суеты и мышиной возни…

Теперь после занятий по «классу» мы занимали помещение и закрывались там на ключ. От Лобова удалось отвязаться, наплетя с три короба о необходимости «притереться» друг к другу, прежде чем выносить танец на суд общественности. А Лобов с помощью наших же тезисов пытался сдержать отчаянный натиск Иры Лапиной, рвущейся в танцкласс:

— Ирочка, ребятам для начала нужно сделать черновую работу. Дуэт-то был крепкий, станцованный. Зачем же тебе смотреть, как они сопли подбирают?.. Вот еще денек-другой подожди…

— Да зачем ждать-то? — Лапина с показной наивностью хлопала ресницами, подкрашенными на концах ярко-зеленой тушью. — Я ведь просто хочу поучиться у более талантливой подруги. В черновой-то работе вся и соль!.. А вы: денек-другой…

— А может, и недельку! — вмешивался Иволгин.

Тогда уже начинал вздыхать Лобов. Кордебалет застаивался в ожидании солистов. И неделька, похоже, его не устраивала…

А Алексея не устраивала моя Одетта. Когда я заканчивала танцевать и, переведя дыхание, поднимала на него глаза, он только раздувал щеки и шумно выпускал воздух. А в последние дни и вовсе стал со скучающим видом наигрывать на рояле «Собачий вальс».

— Слушай, что происходит?! — взбесилась я в конце концов. — Ты обещал помочь, а сам только глаза к потолку закатываешь.

— Я просто не вижу, чему тут помогать! Здесь Одеттой и не пахнет! Ты что ее, в каком-нибудь сельском клубе танцевала?

— А сам-то ты где танцуешь?

— У меня Дом культуры — просто база, — Иволгин нравоучительно помотал пальцем в воздухе. — А у тебя, похоже, предел мечтаний… Что с тобой случилось после Северска? Такая хорошая балерина была!..

Я действительно не знала, что со мной случилось. Не понимала, что происходит. Еще полгода назад возможность вот так, по-дружески, переругиваться с Алексеем казалась пределом мечтаний. А сейчас я не ощущала какого-то небывалого счастья — наверное, просто слишком долго этого ждала.

Он мотался из угла в угол, как волк по клетке. Прекрасный, сильный волк с рельефными, но не чрезмерно накачанными мышцами. А я сидела у стены, обхватив руками колени, разглядывала его безупречно красивое лицо и думала о том, что не чувствую Одетту. Ну не чувствую — и все тут!

— Н-да, придется к Иветте Андреевне на поклон идти… — задумчиво проговорил в конце концов Иволгин. — Другого выхода я не вижу.

— Кто такая Иветта Андреевна?

Но вопрос так и повис в воздухе, потому что в этот момент в дверь требовательно постучали, а потом послышался тенорок Лобова:

— Ребята, а, ребята? Если вы не закончили, то прервитесь на полчасика. Ирочке нужно немного над Жизелью поработать, а на сцене плотники орудуют.

Причина была достаточно уважительная. Очередная общая репетиция «Жизели» стояла в расписании вторника. И если у солистки имелись свои, личные, «сопли», то их, конечно, надо было подчистить. Ирочка Лапина в гимнастическом костюме, с кофтой, обвязанной вокруг талии, зашла в класс следом за Лобовым. Скромно опустила глаза и пролепетала:

— Мне и показать-то совсем немного надо. Это буквально на пять минут…

Иволгин криво усмехнулся: видимо, подобная манера общения была Лапиной совсем несвойственна.

Ирочка же тем временем развязала кофту, немного повращала ступней, разминая голеностоп, и встала на пальцы.

— Вот, Юрий Васильевич, этот момент, — она сделала три мелких прыжка на высоких пальцах правой ноги, — тяжеловато как-то получается, неуклюже…

— Ну, оставь для репетиции «полная ступня — пальцы», «полная ступня — пальцы». Потом доработаешь, — тот вполне миролюбиво пожал плечами.

— Ну, как же можно «ступня — пальцы»?! Может быть, на своем бенефисе в семьдесят лет я именно так и станцую, а сейчас неудобно как-то… Тем более настоящие мастера в труппе появились!

В мою сторону Лапина покосилась так выразительно, что мне немедленно захотелось провалиться сквозь землю. Но Алексей промычал, не раскрывая рта:

— Не поддавайся на провокацию и не трусь.

Пришлось мило и немного смущенно улыбнуться.

Ирочка между тем снова встала на пальцы. Протрюхала по диагонали троечку прыжков, а потом вдруг ойкнула, будто ужаленная змеей. Я даже не сразу сообразила, что именно произошло. В воздухе как-то слишком театрально взметнулись ее руки, а потом она грациозно осела на пол и захныкала, обхватив обеими руками голеностоп.

— Что? Травма? — взвился Лобов. — Очень больно? Покажи ногу!

— Нет-нет, — сквозь зубы процедила та, страдальчески морща лоб. — Думаю, обойдется…