Ленин. Человек — мыслитель — революционер - Воспоминания и суждения современников

Это указание я сделал в ответ на его слова: «Мы обезвредим национализацию». «Чтобы обезвредить ее, надо было бы придумать гарантию против реставрации, — сказал я, — а такой гарантии у вас быть не может». «А так как, — продолжал я, — вы не можете дать такой гарантии и никакая человеческая сила не может дать ее, — то ваша идея национализации остается идеей вредной и опасной в политическом отношении. Это антиреволюционная идея». Вот что говорил я, и против этого надо было возражать т. Ленину. Что же он возразил? Ровно ничего. Он ничего не сказал об этом в своей речи, длившейся три четверти часа. Он сам признал, что у нас нет абсолютной гарантии против реставрации, что у нас может быть только относительная гарантия, состоящая в беспощадной народной расправе;

но во Франции в 1793 г. имела место беспощадная народная расправа, однако же она не предотвратила реставрации. Я знаю историю Французской революции и говорю: нам нужна такая программа, которая была бы подкована на все четыре ноги; наша обязанность заключается в том, чтобы довести до минимума вредные последствия реставрации. Как это сделать? Это можно сделать только путем разрушения экономической основы нашего старого порядка. В чем же заключалась экономическая основа этого порядка? Да именно в той национализации земли, которую я в моем «Дневнике» называл нашей китайщиной. Один товарищ, возражая мне, сказал: «Но во Франции реставрация не восстановила старого порядка»; на это т. Мартынов уже ответил, что этот довод несостоятелен. Реставрация не восстановила остатков феодализма, это верно, но то, что у нас соответствует этим остаткам, есть наше старое закрепощение земли и земледельца государству, наша старая своеобразная национализация земли. Нашей реставрации тем легче будет восстановить эту национализацию, что вы сами требуете национализации земли, что вы оставляете неприкосновенным это наследие нашего старого полуазиатского порядка. Кроме того, известно, что те земли аристократов, которые не были распроданы во Франции в течение революционного периода, те земли, которые оставались в руках государства, были возвращены их старым владельцам. Хотите ли вы, чтобы и у нас произошло то же самое?

Еще раз. Необходимо разрушить ту экономическую основу, благодаря которой наш народ все больше и больше сближался с азиатским народом; нужно вырвать ту экономическую основу, которую еще Энгельс назвал самой серьезной основой деспотизма. Далее. Заметьте, мы с Лениным, с одной стороны, очень близки, а с другой — далеки друг от друга. Ленин говорит: «Мы должны доводить дело революции до конца» (Плеханов, по-видимому, цитирует не найденный до сих пор доклад В. И. Ленина по аграрному вопросу. Ред.). Так. Но вопрос в том, кто из нас доведет до конца это дело? Я утверждаю, что не он.

Если доводить дело революции до конца значит довольствоваться облечением в новый костюм старых народовольческих идей, то Ленин, конечно, крайний революционер. Но на самом деле это значит идти не вперед, а назад, возвращать нашу революционную мысль к ее старым, утопическим заблуждениям. Тов. Ленин очень недоволен моим ироническим замечанием насчет некоторых его новых терминов. Я посмеялся над выражением «народное творчество», назвав это выражение своим старым знакомым. Я упрекнул Ленина в том, что он реставрирует народовольческую идею захвата власти. Он ответил мне, что после 17 октября эта идея перестала быть утопией ***. Я понимаю все значение 17 октября, но я не понимаю, каким образом оно могло изменить нашу оценку некоторых старых логических ценностей. Что понимали под народным творчеством наши народники и народовольцы? Некоторую, будто бы существующую в народе, экономическую тенденцию, которая избавит его от капитализма. Тов. Ленин, — я уверен, — не верит в существование такой тенденции, но тогда зачем же он употребляет термин, обозначающий такую идею, которая была ошибочной до 17 октября и осталась ошибочной после, останется ошибочной навсегда.

Маркс упрекал французских демократов в том, что они идеализировали народ. То же делали наши народники и народовольцы. Нам надо избегать этой ошибки. Нам необходимо помнить, что тот народ, о котором мы говорим, состоит и может состоять — несмотря на великое значение 17 октября—только из двух элементов: из пролетариата, с одной стороны, из мелкой буржуазии — с другой. Никакое народное творчество не изменит основного характера переживаемой нами буржуазной революции. Что такое демократическая республика, к которой мы теперь стремимся? Это — буржуазная республика. И я думаю, что если бы мы твердо и решительно усвоили себе этот взгляд, если бы мы поняли неизбежность свойственных буржуазной республике классовых противоречий, то мы не так легко вдавались бы в идеализацию захвата власти. Тов. Ленин с жаром и энергией говорит мне, что после 17 октября народовольческая идея захвата власти перестала быть утопией. Но в чем же заключался утопический характер этой идеи? В том ли, что народовольцы надеялись захватить власть силами небольшой горсти людей? Нет. Только тот, кто судит о заговорщиках по опереточным заговорам, как это делают некоторые наши театральные критики, только тот может думать, что народовольцы приурочивали свои надежды к усилиям горсти заговорщиков; нет, они также понимали, что захват власти революционерами должен явиться результатом революционного движения всего народа. Утопический характер их мышления состоял в том, что они считали возможным для революционной власти решение таких задач, которых она решить не может, устранение таких трудностей, которые неустранимы. Утописты тем и отличаются от нас, марксистов, что они обходят трудности вопроса с помощью тех или других оптимистических предположений. И этот утопический прием характеризует теперь революционное мышление Ленина. Он именно обходит трудности вопроса с помощью оптимистических предположений. А кто сомневается в убедительности такого приема, того он заподозревает в равнодушии к революционному делу.

После 17 октября захват власти перестал быть утопией, т. Ленин? Но вы говорили о нем и до 17 октября, и точно так же до 17 октября я возражал вам. 17 октября ничего не может изменить в нашей оценке идеи захвата власти. Наша точка зрения состоит в том, что захват власти обязателен для нас, но обязателен тогда, когда мы делаем пролетарскую революцию. А так как предстоящая нам теперь революция может быть только мелкобуржуазной, то мы обязаны отказаться от захвата власти. Энгельс говорит, что, кто после опыта 1848 г. считает, что социалисты могут принять участие в революционном буржуазном правительстве, тот или чрезмерно ограничен, или связан с революционным делом только революционной фразой. Так смотрел на этот вопрос наш учитель, и этого его взгляда не изменило бы никакое 17 октября.

Но если мы считаем захват власти невозможным, то спрашивается, как мы должны относиться к тому проекту программы, который тесно связан с этим захватом. Если мы отрицаем захват власти, то должны отрицать и эту программу. Те из вас, которые стоят на точке зрения марксистов, должны решительно отвергнуть проект т. Ленина. Он падает вместе с заговорщицкой идеей захвата власти.

Плеханов Г. В Сочинения. М: Л, 1926 Т. IS. С. 67–76

Т. ШОУ

ИЗ ПИСЬМА В РЕДАКЦИЮ «ИЗВЕСТИЙ ЦИК СССР»

Вы просите меня дать краткий отзыв о Ленине. Хотя я был и остаюсь при мнении, что политика Ленина была ошибочной, что невозможно было осуществить его идеи, в особенности в России, я тем не менее не имею оснований изменить создавшееся у меня о нем мнение, что как человек он был, безусловно, бесстрашен, безусловно, честен, а в частности, всегда готов был признать, что та или другая часть его теории не осуществилась на практике, всегда готов был сделать отсюда необходимые выводы. Это последнее качество, быть может, самое редкое у политиков и у тех, которые имеют большое влияние на массы.

Политики и писатели Запада и Востока о В. И. Ленине. М, 1924. С. 55

Э. ЭРРИО

ИЗ ПИСЬМА В РЕДАКЦИЮ «ИЗВЕСТИИ ЦИК СССР»

Нет нужды указывать, как далек я был от ленинского учения, но я всегда восхищался его исключительными дарованиями государственного человека, его решительностью, энергией и действительно энциклопедической образованностью. Я уверен, что если бы он жил, то он бы еще многое сделал для своей страны, ибо это был человек, который умел оценивать всякое положение и находить выход из него.

Политики и писатели Запада и Востока о В. И. Ленине. М., 1924. С. 43

Н.А.БЕРДЯЕВ

из книги «истоки и смысл

РУССКОГО КОММУНИЗМА»

Русская революция универсалистична по своим принципам, как и всякая большая революция, она совершалась под символикой интернационала, но она же и глубоко национальна и национализуется все более и более по своим результатам. Трудность суждений о коммунизме определяется именно его двойственным характером, русским и международным. Только в России могла произойти коммунистическая революция. Русский коммунизм должен представляться людям Запада коммунизмом азиатским. И вряд ли такого рода коммунистическая революция возможна в странах Западной Европы, там, конечно, все будет по-иному. Самый интернационализм русской коммунистической революции — чисто русский, национальный. Я склонен думать, что даже активное участие евреев в русском коммунизме очень характерно для России и для русского народа. Русский мессианизм родствен еврейскому мессианизму. Ленин был типически русский человек. В его характерном, выразительном лице было что-то русско-монгольское. В характере Ленина были типически русские черты и не специально интеллигенции, а русского народа: простота, цельность, грубова-тость, нелюбовь к прикрасам и к риторике, практичность мысли, склонность к нигилистическому цинизму на моральной основе. По некоторым чертам своим он напоминает тот же русский тип, который нашел себе гениальное выражение в Л. Толстом, хотя он не обладал сложностью внутренней жизни Толстого. Ленин сделан из одного куска, он монолитен. Роль Ленина есть замечательная демонстрация роли личности в исторических событиях. Ленин потому мог стать вождем революции и реализовать свой давно выработанный план, что он не был типическим русским интеллигентом. В нем черты русского интеллигента-сектанта сочетались с чертами русских людей, собиравших и строивших русское государство. Он соединял в себе черты Чернышевского, Нечаева, Ткачева, Желябова с чертами великих князей московских, Петра Великого и русских государственных деятелей деспотического типа. В этом оригинальность его физиономии. Ленин был революционер-максималист и государственный человек. Он соединял в себе предельный максимализм революционной идеи, тоталитарного революционного миросозерцания с гибкостью и оппортунизмом в средствах борьбы, в практической политике. Только такие люди успевают и побеждают. Он соединял в себе простоту, прямоту и нигилистический аскетизм с хитростью, почти с коварством. В Ленине не было ничего от революционной богемы, которой он терпеть не мог. В этом он противоположен таким людям, как Троцкий или Мартов, лидер левого крыла меньшевиков.