Широки врата - Эптон Синклер

Он не хотел спорить с отцом больше, чем с женой. Он поставил себе задачу задавать вопросы, получать информацию и передавать её своим друзьям социалистам. Так что теперь он узнал, что в то время как члены лиги в Женеве канителились со своей программой применения санкций по нефти, французский премьер и министр иностранных дел Великобритании выработали план, чтобы позволить Муссолини получить большую часть того, что он смог заграбастать. Эта перспектива беспокоила американского торговца смертью, и он заметил: «Надо приниматься за дело и подписать контракты до того, пока эта неразбериха не уляжется».

Они вышли на летное поле Вилакубле к югу от Парижа посмотреть испытания Бэдда-Эрлинг P7. Робби прибыл в причудливой штабной машине с ВИП-персонами, носящими золотые галуны, а Ланни привез свою мать и титулованную французскую леди, которой было заплачено пять тысяч франков (около двухсот долларов) за обед. Увлекательно и в то же время страшно было смотреть, как рукотворная птица выруливала и взмывала в небо быстрее, чем любое создание, когда-либо двигавшееся до этого момента по земле, по морю или в воздухе. Видеть, как самолёт исчезает из виду, а потом обрушивается вниз с ревом мотора, от которого закладывает уши и надо широко открывать рот, чтобы не повредить перепонки. У всех захватывает дыхание, считая, что всё кончено и человек внутри уже мёртв. Но вдруг самолёт в последнюю минуту выравнивается и проносится над полем, как ураган. Пилот испытатель не без помощи вылез из самолета с кровью, текущей из его рта и носа. Всё это выглядело довольно ужасно, но это была война. Американский военно-морской флот изобрел этот новый метод атаки, и говорили, что немцы и итальянцы взяли его себе на вооружение и собирались с ним выиграть войну. «Собирается ли Франция без него проиграть войну?» — спросил президент Бэдд-Эрлинг, обращаясь к офицерам ВВС Франции.

Робби оставил Йоханнеса в Париже и отправился в Лондон, Бьюти последовала за ним, чтобы помочь ему своими связями, а Ланни повёз их вместе, это было как воссоединение семьи. Ланни хотел увидеть Рика и рассказать ему об Ирме, а также проконсультироваться с ним, что сможет сделать повзрослевший плейбой, чтобы помешать нацистам и фашистам получить контроль над Европой.

Он остался на выходные в поместье «Плёс», и это было как дома. Он провел здесь так много счастливых часов, и этот левый писатель оказал на его жизнь такое мудрое и здравое влияние. Рик только что закончил предвыборную агитацию. Его участие в ней означало путешествия по разным местам и выступления перед аудиторией, по большей части рабочей, в тёмных залах. Рик вкладывал всю душу в дело, стараясь заставить их осознать необходимость обезвредить фашистскую змею, прежде чем она вырастет до размеров, грозящих смертью человечеству. Труд его был не оплачен, и, как события показали, бесполезен. Из-за разногласий между оппозиционными силами, тори получили почти две трети мест при менее половины от общего числа голосов. Поэтому народные надежды по-прежнему не сбывались. Лицо Рика покрылось морщинами, и на его волосах появились следы преждевременной седины по бокам. Он воспринял результаты выборов как личную трагедию. А бедствия, которые еще не обрушились, его ясный ум уже ясно предвидел.

Они прогуливались в саду, и Ланни рассказал новости, которые он собрал в Париже, о тайных переговорах между Лавалем и британским министром иностранных дел, сэром Сэмюэлем Хором. Рик сказал, что его отец слышал слухи о сделке. Как предполагается, это является важнейшим государственным секретом. Теперь он узнал, какие именно провинции «бедных негров» собирались передать дуче, и как остальные будут управляться итальянскими «советниками». Рик сказал: «Вот ужасное предательство общественного мнения в истории этой страны!» После того, как он узнал, что Ланни был уверен в правдивости полученной информации, он добавил: «Не сделал бы ты мне одолжения и не позволил бы мне передать эти новости газетчикам?»

«Именно на это я и надеялся», — ответил американец. Плейбой немного подумал и сказал: «Я встретил нью-йоркского журналиста недавно, если история придёт оттуда, то до тебя никто и никогда не сможет докопаться. Давай съездим вместе в город утром, и сам всё увидишь».

Ланни рассказал о своих домашних проблемах. Советы, которые он получил, не порадовали бы его отца и мать. Рик никогда не любил этот брак и боялся, что он будет стоить ему друга. Он сказал, что состояние, например, такое как у Ирмы Барнс, представляет собой скопление социальных преступлений и является развращающей силой, которой очень немногие могут противодействовать, и уж, конечно, не дружелюбный и уступчивый любитель искусства. Он посоветовал: «Держись подальше от Ирмы, пока не заживёт рана, пусть она найдёт другого мужчину, или ты найдешь другую женщину, которая верит в то, во что веришь ты, и будет помогать тебе в том, что ты будешь делать». Ланни понял, что это был мудрый совет. Но что-то в нем вздрогнуло, когда его друг добавил: «Я не удивлюсь, если ей не подойдёт Седди Уикторп. Была бы замечательная пара с точки зрения их обоих».

Правила умных интеллектуалов требовали, чтобы Ланни воспринял это легко. «Моя мать пыталась мне намекнуть об этом год или два назад» — заметил он. — «Видел ли ты какие-либо признаки этого?»

«Они не позволят тебе видеть какие-либо признаки», — заявил Рик; — «но ты можешь довериться интуиции Бьюти в вопросах такого рода. У Седди чертовски трудное время, чтобы продержаться в условиях роста налогов, а состояние Барнсов будет манной небесной для него. Ирма могла бы модернизировать замок и стать самой грандиозной графиней в Королевстве. Тебе следовало бы убедить Огастеса Джона или Джеральда Брокхерста нарисовать ее портрет».

«Я думал о них обоих», — сказал Ланни с улыбкой. — «Но разве они доросли до этого?»

«Они дорастут при случае. А, что до ее возведения в дворянский титул, просто держись в стороне и оставь это экономическому детерминизму!»

Анти-нацистский заговорщик был не в праве даже намекнуть о своей соратнице в Париже. Все, что он сказал, было: «Я делаю кое-что для дела, о котором я обещал никому не говорить, но я хочу, чтобы ты знал, что я не просто бью баклуши».

«Браво! молодцом!.. дружище!» ответил англичанин. Он обнял Ланни, что не часто позволял себе.

Ланни вернулся в Лондон и появился в светском обществе со своей светской матерью. Это возвращение ко времени пребывания его за жениной юбкой, конечно, не осталось без комментариев. Три месяца прошло с момента расставания наследницы и ее принца-консорта, и это событие было отмечено в тех газетных колонках, которые занимаются деяниями богатых. Блестящие молодые дамы и господа, чей бизнес состоял в порхании с цветка на цветок и сборе меда сплетен, подошли к Ланни с хитрыми и вкрадчивыми вопросами. Они ожидали, что он ответит тем же тоном, что он и сделал. «Моя жена имеет свои причины оставаться дома в настоящее время. Я здесь по картинному бизнесу и планирую скоро уехать в Нью-Йорк». Он сказал это с усмешкой и добавил: «Ничего больше». Телеграммы лавиной обрушились на Нью-Йорк, с вопросами об аистах на обширных красных черепичных крышах Шор Эйкрс. Телефонные звонки звенели в поместье, и Ирма была в ярости. Ланни, который не сказал ничего, кроме правды, думал, что он имеет право на небольшое развлечение из-за своих злоключений.

В городском доме Марджи Петрис готовился грандиозный вечерний прием с танцами в честь выхода в свет Марселины Дэтаз, которой только что исполнилось восемнадцать, и которая была одним из самых красивых юных созданий. Ее мать решила, что дебют в Лондоне будет безупречен, и его лучше провести до скандала. Здесь Бьюти была в своей стихии, работая сразу на два фронта, продавая самолеты и дочь. Между её усилиями не было никакого конфликта, один человек может избрать и купить и то, и другое, и все осталось бы в семье.

По виду матери, манерам и разговору нельзя было догадаться, что в ней было что-нибудь «духовное». Но наверху, в комнате этого огромного жилища, полного историческими воспоминаниями, отошедший от дел продавец недвижимости из маленького городка в штате Айова сидел часами перед своим камином с закрытыми глазами. Он делал то, что он называл молитвой, формой психического упражнения, которое состояло в сосредоточении его мыслей на образах хорошего, правдивого и красивого, на отрицании мира, полного плохим, лживым и безобразным. Метод наверное работал. Всякий раз, когда Бьюти входила в эту комнату, она выходила со светом надежды в своих глазах и чувством любви в ее сердце. Разве это не любовь к Марселине, которая побуждает ее найти ребенку правильного мужа? Разве это не любовь к Робби и другим акционерам, в том числе и к Марджи, гостеприимной хозяйке, которая побуждает её пытаться продать истребители англичанам, которые, по-видимому, в них очень нуждаются? Действительно, это было бы ужасно, если бы английский флот метрополии и средиземноморский флот были бы уничтожены. Что бы тогда могло защитить этот красивый старый городской дом и большую загородную усадьбу, и все другие очаровательные места, где Бьюти Бэдд проводила хорошие времена более, чем тридцать лет, с тех пор владелица «Петрис высшего качества», ставшая леди Эвершем-Уотсон и не приютила её здесь и не представила ее как бывшую жену владельца Оружейных заводов Бэдд?