Широки врата - Эптон Синклер

Трогательно и умилительно видеть дочь Марселя в этот важный момент в ее жизни. Прекрасная хрупкая бабочка только что вышла из своей куколки, размахивает крыльями на солнце и готовится отправиться в большой мир. Замечательный розовый туалет был готов, и Ланни было позволено увидеть его заранее. Не стоит настраиваться на серьезный разговор, который он приготовил в уме. У него было время только на несколько слов: «Ты хочешь порвать с Альфи, дорогая?»

— Ланни, он такой привереда! Ему не нравится все, что я делаю. Он думает, что я только глупая девчонка.

«Разве нет?» — хотел он спросить. Но это, возможно, испортило бы вечер. — «Ты пригласила его?»

— Конечно, я написала ему любезную записку, хотя он был чучелом, когда я его видела в последний раз, я полагаю, что он придет, если позволят его очень важные занятия. Но я не верю, что ему здесь понравится, потому что он думает, что подобные вечера являются пустыми, и что я должна учиться медсестринскому делу или чему-нибудь ещё.

«Ну», — сказал Ланни, — «он думает, что будет еще одна война, и он собирается стать летчиком, поэтому ему, возможно, потребуется уход».

— О, Ланни, ты говоришь о таких удручающих вещах! Я полагаю, что это ты научил его им!

Бьюти нашла время предупредить своего своенравного сына. Одним из людей, которых он может встретить на этом вечере, может стать Розмэри Codwilliger, произносится Кулливер, хотя это можно и не произносить после того, как она стала графиней Сэндхэйвен. Ланни ответил: «Рик рассказал мне, что она в городе».

— Скажи мне честно, ты собираешься опять связаться с этой ужасной женщиной?

— Если она не сильно изменилась, то она уж не такая ужасная, Бьюти. Она была нежной и доброй и научила меня очень многому.

«Она соблазнила тебя, а потом отвергла тебя два раза», — заявила эта суровая моралистка. — «Этого достаточно для матери любого человека».

«Если бы она вышла за меня замуж», — возразил этот человек, — «она была бы такой же несчастной, как Ирма, и кому из нас от этого было бы лучше?»

— Скажи, ты собираешься начать всё снова?

— Если это тебя утешит, то знай, что я собираюсь жить в бедности и целомудрии и посвятить себя улучшению человечества.

Тем не менее, он так не говорил с Розмэри, когда встретил ее в бальном зале. Прошло семь или восемь лет, и он был готов к разрушительному действию времени, но его там не наблюдалось. Она была на год старше его, но это не так много значит на четвёртом десятке, как это значит у подростков. Она жила в Аргентине, а затем на Дальнем Востоке. Очевидно, она заботилась о себе там, где она была. Она всегда была спокойной, неторопливой и беззаботной. Она унаследовала все самые лучшие качества. Ее тяжелые льняные волосы ничуть не утратили свой блеск, её плечи и спина их гладкой белизны. На ней было кремовое атласное платье с тёмно багровой орхидеей на V-образном вырезе впереди. Была ли орхидея предназначена для него?

«Ланни!» — воскликнула она. — «Как приятно тебя видеть! Я пришла только из-за тебя».

«Я должен был прийти, так или иначе», — ответил он, — «но я рад, что ты здесь. Ты нисколько не изменилась. Где Берти?»

— Он в канадских Скалистых горах, пытается стрелять горных баранов. Как Ирма?

— Хорошо. Она в Нью-Йорке.

— Ты счастлив, Ланни?

— Кто сейчас счастлив полностью?

— Мы все надеялись ими быть, и ты это заслужил, потому что был так добр.

— Счастье не всегда приходит с добротой. Оно дикое, как горный баран.

Они танцевали, и всё было просто, как в старые времена. Они двигались вместе и чувствовали себя одним целым, у них были тысячи приятных воспоминаний: ночи на берегах Темзы, звезды на воде и игра Курта на фортепиано; ночи на берегу Залива Жуан, звуки далекого оркестра, играющего Баркаролу из сказок Гофмана. Belle nuit, O nuit d’amour, souris à nos ivresses; nuit plus douce que les jours, O belle nuit d’amour![119] Ночи гораздо позже, десять лет или больше, когда они сидели перед камином в её вилле, а он читал ей все стихи, какие знал.

Она была одной из самых очаровательных женщин, и если он захочет утешения, то ее грудь будет мягкой и теплой. Она сказала: «Берти уже покинул дипломатическую службу, ты знаешь, они вытянули из него всё, не давая ему никакого реального продвижения, и так или иначе, он захотел быть свободным и дать себе волю». Ланни знал, что это означало: «Мой муж предпочитает стрелять баранов, чем заботиться о своей жене.» «Дать себе волю» означало другую женщину, как это понималось в старые времена. Это, возможно, могло звучать и так: «Я свободна, Ланни, если ты хочешь меня».

Хотел ли он ее? И да, и нет. Такие проблемы не так просты в тридцать шесть, как в шестнадцать лет. Он успел всё обдумать, конечно, они не могли танцевать вместе весь вечер. Это было бы скандалом. Он прошелся по террасе, был тихий вечер и не слишком холодно. Молодой Альфред Помрой Нильсон мерил шагами террасу в плохом настроении. Он только раз станцевал со своей возлюбленной и не мог ожидать большего в ее дебютный вечер.

«Привет, Альфи!» — сказал старый друг его семьи. — «Как ты находишь Модлин?»

«Там хорошо», — ответил юноша на английский манер. Затем во внезапном порыве: «Скажи мне, ведь ты скажешь, Ланни?»

— Все, что мне известно, старик.

— Марси действительно любит меня?

— Ну, на этот вопрос нельзя ответить простыми да или нет. Она слишком отличается от тебя, и то, что она подразумевает под любовью, может отличаться от того, что ты имеешь в виду.

— Она держит меня в замешательстве все время. Иногда я думаю, что это моя вина, а иногда думаю, что её. Я представлял себе, что любовь будет означать мир и понимание, но я обнаружил, что это борьба воль. Это правда?

«Очень часто то, что есть на самом деле, и то, что должно быть, резко отличаются друг от друга». — Ланни взял руку высокого стройного молодого человека, который в это время прожил на свете половину того, что прожил сам Ланни. Своими темными волосами и острым умом он, казалось, напоминал Рика, каким его видел Ланни, когда тот был летчиком и приехал в Париж в двухдневный отпуск.

Движимый внезапной жалостью, старший сказал: «Альфи, я скажу тебе кое-что, что знает твой отец и мать, но для других является секретом. Мой собственный брак прямо сейчас разбит вдребезги».

«О, Ланни, я так сожалею!» — Альфи стало не по себе, отчасти потому, что он считал, что это был действительно счастливый союз, а частично из-за уважения, проявленного к нему другом его отца, оказавшим ему доверие.

«Это может объяснить мои пессимистичные оценки», — Ланни пошел дальше. — «Но это то, что я думал о любви и браке в течение многих лет. Что наиболее незаменимой вещью является интеллектуальная гармония. Ницше где-то говорил, что самым важным вопросом для мужчины является, не скучно ли ему то, что женщина говорит ему на завтраке каждое утро, ибо это причина того, почему брак идёт к концу».

— Я признаю что, это новая мысль для меня, Ланни.

— Об этом надо думать заранее, а не после, и это избавит от многих сожалений.

— Тогда вы не думаете, что я должен попробовать жениться на Марси?

Ланни улыбнулся. — «Не возлагай на меня эту ответственность! Я рассказал тебе, что вызвало мое несчастье, а ты реши, значит ли это что-нибудь для тебя».

Они вошли внутрь дома, потому что Ланни обещал показать демонстрационный танец со своей сестрой. Они представили Maxixe, салонный танец, который был популярен, когда Ланни был мальчиком, но для современного вкуса требующий слишком много усилий. Они заняли весь зал, а светская компания сидела в креслах вдоль стен. Сводный брат и сестра были прекрасной парой, и знали друг друга настолько хорошо, что им не требовалась репетиция. Робби Бэдд был там. Он смотрел и думал, что его семечко юношеского увлечения произвело два прекрасных цветка. (Он принял Марселину за свою, потому что он поселил Бьюти в Бьенвеню и поддерживал как художника, так и ребенка.) Бьюти тоже наблюдала, её распирало от гордости, то, что эти цветы были ее, не вызывало споров, и кто бы мог сейчас сказать, что они ничего не стоят? Видимо никто, ибо там были бурные аплодисменты, и пара выступила на бис.

Это был наиболее эффективный способ показать дебютантку. Матери, имеющие подходящих сыновей, сидели, глядя через их драгоценные лорнеты, и взвешивали проблему дочери французского художника, которая вряд ли может быть так хороша, как она выглядела. Внук баронета смотрел и взвешивал, так же, как его мать. Розмэри смотрела, ничего не зная об Альфи и его проблемах, но думала о Ланни: «Выйти за него замуж? Или лучше остаться графиней?»

Она снова танцевала с ним. После чего они сели в одну из боковых комнат, и он принес ей еду и питье, и они болтали. Дав хороший совет, Ланни теперь решил применить его для себя. Известие о договоре Хор — Лаваль, так его назвали, появилось в Нью-Йорке утром, а в лондонских газетах во второй половине дня. Обращаясь к жене бывшего дипломата, Ланни заметил: «Что скажешь, Розмэри, о сделке с Францией по Абиссинии?»