Затея - Александр Зиновьев

Однажды я пошел на станцию — надо было съездить в город по одному делу с участками. Около станции ко мне подошел молодой человек, предъявил удостоверение ОГБ, пригласил в «Ласточку». Мы поехали прямо в управление. Там меня спросили, почему я перестал поставлять информацию о Жильце. Услышав такой вопрос, я потерял сознание. Очнулся, смотрю — лежу на диване, рукав засучен (очевидно, укол сделали), врач складывает свои инструменты в сумку.

— Пусть полежит минут десять, — сказал врач. — Ничего особенного. Это скоро пройдет.

Отлежавшись, я рассказал о Брате. Меня попросили подробно описать внешность. Когда я это сделал, беседовавший со мною сотрудник снял телефонную трубку и попросил принести фотографию из личного дела такого-то (он назвал фамилию, которую я не расслышал). Фотографию сразу принесли, показали мне. Я узнал Брата. Сотрудники начали смеяться. Наконец, старший из них назвал кого-то халтурщиками и паразитами. Мне сказали, что я могу быть спокоен, Брат — наш человек, только из другого отдела. Попросили возобновить работу, которую мы вели с Внуком до появления Брата. На другой день Брат срочно «по семейным обстоятельствам» уехал к себе «на Север».

Внука я люблю, он в меня. А джинсы, магнитофоны, мотоциклы, длинные волосы и прочее — все это наносное, внешнее, преходящее. Сын и Дочь мне совсем чужие. Не поймешь, чего они хотят. Устраиваются в жизни поудобнее и повкуснее, а делают вид, будто думают совсем о другом. Изображают из себя передовых и прогрессивных. Прошлого стыдятся. Внука этим не возьмешь. Прошлое его не касается. Он твердо знает, чего хочет. Никакой интеллигентской раздвоенности в нем нет.

— Главное, — говорю Внуку, — не поддавайся на модные политические идейки. Штаны, машинки — это пожалуйста. Хочешь, сам тебе подарю. Но идейки — это все дерьмо. Кроме неприятностей, от них никому ничего нет. Поверь мне, у меня за плечами опыт жизни и большой работы. Настоящая история не так делается. И не в этом она состоит. Если хочешь знать, настоящие революционеры — это мы. Пройдут века, потомки это лучше нас поймут. Вот послушай, я тебе расскажу, что значит одно такое пустяковое (на первый взгляд) мероприятие в масштабах государства.

— Ты мне, дед, мозги не полощи, — морщится Внук. — Я эту политграмоту на пятерки отвечал сам. Ты лучше расскажи мне про Сталина. Ты же встречался с ним лично, правда? Какой он был на самом деле?

Я рассказываю, как все было на самом деле. Я лично с ним встречался два раза, один раз — с группой товарищей (мы входили в комиссию, выполнявшую важное поручение ЦК), другой — один на один. Речь шла о «космополитах». Почему он выбрал меня, не знаю. Только привели меня к нему, а он без лишних слов: говори, мол, честно и прямо, враги они или нет, соврешь — проверю и расстрелять велю. Я сказал, что ради и т. д. в любую минуту готов. Делайте что хотите, но говорю честно: да, враги! Внук слушает со вниманием, задает вопросы: во что был одет, как сидел, что курил, кто был еще…

— Ну а репрессии были же?

— Были. А как же без них?! Революция была? Была. Гражданская война была? Была. Ты что думаешь, так сразу все и приняли новый строй? Врагов еще и сейчас полно, а тогда чуть ли не каждый третий был враг. Это тебе история, а не богадельня.

— Дед, а нынешние враги все родились после революции, а большинство — так вообще после Второй мировой войны.

— А Запад? И пережитков прошлого еще полно, они живучи.

— А что Запад? Запад нам даже очень полезен. Хлеб, например…

— И идеология…

— Мы все это учили…

— Плохо учили…

— Да нет, не так уж плохо. Мы ведь понимаем, что к чему. Нам могли бы и побольше порцию правды выдать. Любопытно все-таки.

Мне интересно так беседовать. Вспоминается юность. Как все изменилось! Куда девалась революционная боевитость и романтика?! Наконец, я пускаю в ход свой главный педагогический козырь:

— Пойми, не для себя мы боролись, а для вас. Все же достанется тебе. И дача. И машина. И квартира: я договорился, тебя пропишут к нам. Главное — будь достоин всего того, чего я добился ценой крови и труда.

Оказывается, Академик был верующий. Вот негодяй, а я еще гулял с ним, разговаривал. Умеют они прикидываться, приспособляться! Рано мы стали благодушествовать! Куда девалась старая партийная гвардия, закаленная еще в те годы?! Встретил я сослуживца по особому отделу дивизии. Тоже на пенсии. Что это, сказал я, мы все по норам позабились? Потерпи, сказал он, наше время еще вернется. Призовут. Держи карман шире, сказал я. Если сами о себе не заявим, не призовут. Там теперь молодежь засела. Молодежь не помеха, сказал он. Основная линия все равно в руках старой гвардии. А что эта гвардия вытворяет, сказал я. Речи, заседания, награды, памятники. Показуха. А в это время враждебные силы выросли и распустились. Встань в любую очередь, сядь в любой вагон и послушай, что люди болтают. Вспомни, мы раньше за сотую долю такого к стенке ставили. Слушал, сказал он. А что сделаешь? Теперь иначе нужно это… к стенке ставить. Теперь не скроешь. Запад… С умом надо.

Жилец рассказывал, что хоронили Академика с попом. Поп совершил свой обряд. Потом выступали представители. Первым выступил декан факультета и сказал, что он согласен в оценке творчества покойного с предыдущим оратором (то есть с попом). Начался смех. И собравшиеся так и не привели себя в унылый вид до конца процедуры. Я удивился, как мог он, Жилец, позволить себе присутствовать на религиозных похоронах, будучи членом партии. Жилец сказал, что теперь глупо относиться к Православной Церкви серьезно. Это теперь вполне послушное учреждение. Теперь надо опасаться потребности в новой форме религии. В какой? Он сам не знает. И никто этого пока не знает.

Жена привезла из города ужасную весть: умер Генерал. Упал на улице. К нему долго не могли подойти, боялись собаки. А собака сама его бросила, ушла домой. Тогда его и подняли. Думали, пьяный. От него и на самом деле несло. Но он был к тому же еще и мертв. В последнее время он зверски пил. А я уже устроил ему участок. И насчет стройматериалов договорился. Теперь все прахом пойдет. А кто будет расплачиваться? Пушкин, да? Надо будет нажать на Генеральшу. Пусть компенсацию выплатит. А участок и материалы надо переадресовать. Лучше футболисту, он больше даст. Теперь футболисты идут на уровне членов ЦК. Хотя Внук считает, что футболисты подешевели. Теперь хоккеисты на первом месте.

Похороны Генерала были куда более бедными, чем я ожидал. У Академика народу было раз в двадцать больше. Зато тут оркестр, солдаты. Ордена несла целая колонна. Я представил себе, как будут меня хоронить. Народу еще меньше. Солдат никаких. Ордена и у меня есть, но с Генералом не потягаешься.

Генерала сожгли в крематории. «Собачку» Генеральша продала. Квартиру, конечно, отберут. Интересно, кого теперь поселят наверху? Жена говорит, из генеральской квартиры будут делать четыре обычные и раздадут полковникам, профессорам и прочей мелюзге.

О смерти Академика сообщили в городской газете на последней полосе в малюсеньком четырехугольничке. О смерти Генерала дали большой некролог на второй полосе центральных газет. Некролог подписали высшие лица Партии, Правительства и Армии. А где сообщат о моей смерти? Кто подпишет некролог? Отделаются короткой заметкой с подписью «Группа товарищей»? Или поступят, как с Академиком? Это несправедливо. Я все силы отдал Партии, Государству, Народу. И вот итог: пара слов в захудалой газетенке. Несправедливо это!

Жилец с женой уехали в город. Я отправил Внука последить, чтобы они не застали врасплох, пока я буду выполнять последнее задание. Я открыл комнату Жильца и произвел доскональный осмотр, как меня об этом просили. Я составил список бумаг и книг, которые обнаружил. Выписал все имена, адреса и телефоны из записной книжки. На столе валялось кольцо. Как можно такие вещи оставлять, подумал я. Я взял кольцо и положил его в карман. Я вправе это сделать. Снимать такую комнату куда дороже стоит. А сколько сил я потратил на них! Сколько нервы трепал! Так что… В чемодане на дне я нашел пачку облигаций трехпроцентного займа. Ничего себе, подумал я. Тут сотни на три будет! Я отобрал несколько штук. Потом увидел, что мало взял. Можно было больше. Ну да ладно. Так больше шансов, что не сразу заметят. А если заметят, поди докажи!

Меня принял сам заместитель Начальника ОГБ. Пожал руку. Сказал, что я им очень помог. За это я буду представлен к ордену. Мой Внук — толковый парень. Я правильно воспитал его. Если надумает поступать в Высшую школу ОГБ, ему гарантируется прием. Впрочем, целесообразнее будет использовать его на дипломатической работе.

Окрыленный успехом, я поехал на дачу на такси. Всю дорогу я твердил себе, что пока еще нужен Партии и Родине. Размечтался о том, что меня снова призывают… пусть не на тот же пост, пусть пониже… но все-таки на ответственный. Орден — это замечательно. Знакомым скажу, что выполнял особое задание, для этого меня для виду на пенсию отправили.