Честь и долг - Егор Иванов

"Верных ли?" — подумал Соколов, но вслух задавать свой вопрос не стал, поскольку у него уже брезжил иной ответ, чем тот, которого хотел Лебедев. Видя искреннюю, недоуменную реакцию генерала, дворянина, на непонятные для него события, Соколов понял, что Лебедев честный и порядочный человек, не замешанный в том широко разветвленном заговоре, который наверняка пустил корни и в минском штабе.

"И вот ведь испугался слова «революция», но не осудил меня Павел Павлович. А некоторые господа генералы косятся за непочтительные высказывания о куропаткинцах и их покровителях в высоких сферах… У Пал Палыча, наверное, у самого сомнения в душе бродят…" — думал Алексей. Отложив в сторону бумаги из Петрограда, словно будничные телеграммы, он перевел разговор на служебные дела.

Когда штабные занятия закончились, Алексей остался разбирать документы, накопившиеся за время его отсутствия, приказы главнокомандующего и депеши из Ставки. Засиделся он допоздна, но всей работы не переделал и решил прийти рано поутру, чтобы закончить самые срочные дела.

В шесть он был уже на ногах, в семь вместе с истопниками он входил в простывшее за ночь здание. В восемь дежурный офицер-юзист, разыскивая кого-либо из начальства, вручил Соколову копии телеграмм с текстом ночного разговора Рузского и Родзянки, телеграмму Рузского Алексееву, запрос Михаила Васильевича всем главнокомандующим о целесообразности отречения Николая от престола и первый ответ — генерала Сахарова с румынского фронта.

Соколов быстро пробежал глазами тексты, разосланные Алексеевым для сведения, его обращение к главнокомандующим…

"Михаил Васильевич так составил свою телеграмму главнокомандующим, что попробуй они не согласиться с необходимостью отречения… — подумал Соколов. — Ну а ты сам, — спросил он себя, — как ты смотришь на это событие?.. Печалит ли тебя падение трехсотлетней династии, отречение человека с холодными голубыми глазами, которого ты видел лицом к лицу дважды и который декорировал тебя орденами и генеральскими погонами за беспорочную службу и опасные дела? Ведь чисто по-человечески он лично тебе не сделал ничего плохого… Может быть, радоваться его свержению было бы для тебя неблагодарностью, неблагородством?.."

Алексей отогнал от себя эти мысли, видя, как нетерпеливо ждет юзист его распоряжения.

— Немедленно переслать все это его высокопревосходительству генерал-адъютанту Эверту, — скомандовал он. — Вызвать дежурный мотор, дать посыльному охрану… Документы чрезвычайной важности…

Не успел посыльный умчаться, как коридоры бывшей гимназии наполнились гулом голосов. Словно по беспроволочной системе связи штабные офицеры узнали о событиях. Никто не мог работать, то и дело летучие группки собирались в широких коридорах, ловя крупицы новой информации. Высокое начальство заперлось в своих кабинетах. Чтобы избавиться от любопытствующих, Соколов также запер дверь своего кабинета.

До двух часов дня, пока не пришло известие о решении государя отречься, Соколов переговаривался с внешним миром только по телефону. В два все стало ясно. Самодержавие в России пало. Но стояли еще вопросы: останется ли империя конституционной монархией, и кто воссядет на ее трон?

Неизвестность разделила офицерское собрание на два лагеря, один из которых нервно выступал за Михаила Александровича, другой умилялся несчастным больным ребенком — цесаревичем.

Соколов молчал. Он решил для себя, что его стране не нужен никакой монарх. Республика — вот к чему лежало сердце. Свободная республика счастливых людей — такова мечта его Насти, такова его собственная…

Еще через сутки он узнал, что "Николай отрекся в пользу Михаила, Михаил отрекся в пользу народа!". Тихое счастье переполнило душу молодого генерала.

"Теперь мое Отечество воспрянет! Проснутся таланты народа, столь долго терпевшего мрак и унижение, нищету, безграмотность, болезни и голод. Великая революция потрясет до основания и армию. Она вытряхнет из нее все гнилое, темное, карьеристское и жестокое… Она объединит наконец в одну семью солдат и тех офицеров, кто будет сочувствовать народу, защищать его от врагов и недругов…"

"Что есть долг — служба ли одному человеку, бывшему в глазах многих людей полубогом, или служение народу, давшему тебе жизнь и имя, вскормившему тебя молоком матери и поставившего тебя на ноги рукою отца? Глядящего в твою душу миллионами пар глаз и поддерживающего тебя в этом мире своей доброй рукой?!

Что есть честь?! Только ли благородство души и чистая совесть?! Честен ли ты прежде всего с собой? Способен ли ты отличить Зло от Добра, Тщеславие от Гордости, Зависть от Благородства? Ибо честь — это прежде всего ясная и чистая совесть, незапятнанная ложью, злом, завистью… Честь — это когда не предал другого человека даже в малом!.. Не порадовал врага своей слабостью!..

Революция открывает новый мир, — думал Алексей. — Каким он будет? Готов ли я войти в этот мир, оставив свои грехи и недостатки у его порога? Каким я должен быть, чтобы оказаться его достойным?! Ведь тысячи людей отдали свою жизнь только за то, чтобы мы смогли увидеть добрую зарю на горизонте этого мира. Ее сияние бросает и на нас, стоящих у входа в новый мир, свои лучи, в которых яснее становится, кто ты есть, человек!.."

Соколов понимал, что будет еще много борьбы и крови прольется много, чтобы революция победила… Ее еще надо будет защищать от тех, для кого нет ничего святого, кто весь в Тщеславии и Зле…

И в мыслях и в делах он ставил себя на сторону Революции, на сторону народа. Он давно шел к этому решению. Теперь, твердо приняв его, он все же почувствовал облегчение. Революция началась — Честь и Долг повелевали служить ей.

63. Цюрих — Засниц, март — апрель 1917 года

Владимир Ильич и Надежда Константиновна только что закончили скромное второе блюдо своего обеда — овсяную кашу, и Надежда Константиновна убирала посуду, когда в их комнату буквально ворвался Бронский.

— Вы ничего не знаете?! В России революция!

Торопясь и захлебываясь от восторга, товарищ по эмиграции рассказал, что было напечатано в экстренных листовках газет, а затем так же стремительно исчез, помчавшись сообщать новость другим.

Владимир Ильич собирался, как всегда после обеда, снова идти работать в библиотеку, но взволновался чрезвычайно. Почти бегом отправились они с Надеждой Константиновной на набережную Цюрихского озера, туда, где на Променаде все цюрихские газеты вывешивали на стендах свои выпуски тотчас по их выходе из типографии. Сюда уже успела собраться толпа русских эмигрантов. Все читали и перечитывали по многу раз телеграммы, ждали, когда служащие принесут самые последние выпуски…

Эту ночь Ильич провел без сна. Его мысль усиленно работала, он был счастлив и горд, что его предвидение свершилось так скоро. С первых минут, когда Ильич узнал о революции, неудержимо стал он рваться домой, туда, где совершались исторические события.

Но на пути в Россию было много преград. Самый естественный способ миновать военные фронты вел через Францию, Англию и Скандинавию — в Петроград. Но сразу же стало известно, что воспользоваться этой дорогой могут лишь эмигранты-оборонцы, типа Плеханова. Эмигрантам-интернационалистам, и среди них первому — Ленину угрожало интернирование, то есть заключение в концентрационный лагерь британским правительством. Англия открыто объявила, что не пропустит социал-демократов, выступающих с пораженческой пропагандой. Оставался один только путь — через воюющую Германию.

Тяга Ленина в революционную Россию была так велика, что Ильич бессонными ночами стал строить фантастические планы нелегального проезда через Германию под видом «немого» шведа, пролета через фронты на аэроплане… Но все эти планы были нереальны и рушились поутру.

Наконец 19 марта на совещании различных политических групп русских эмигрантов, проживавших в Швейцарии, Мартов выдвинул план: добиться пропуска эмигрантов через Германию в обмен на интернированных в России германских и австрийских подданных. Однако проект Мартова почти ни у кого не вызвал одобрения, лишь Ленин ухватился за него. Вопрос был очень деликатный — ведь проезд эмигрантов через страну противника мог бросить на них в глазах российского обывателя-оборонца тень предательства. Ильич видел все это. План Мартова следовало проводить в жизнь предельно осторожно. Так, чтобы вся эта инициатива исходила от швейцарского правительства, швейцарских социалистов влиятельной общественной силы нейтральной страны, пользовавшейся авторитетом и в международных социалистических кругах.

По поручению Ленина в норвежскую столицу Хрисстианию была послана телеграмма Пятакову для передачи в Петроград. В ней содержалось указание требовать в Петрограде возвращения политэмигрантов в Россию в обмен на интернированных германских и австрийских подданных.