Мне – 65 - Юрий Никитин

Я в беспомощности разводил руками.

– Петя, у тебя квартира, машина, дача, а у меня ни черта… ну не имею я права, не имею – заниматься здоровьем! Я должен выкарабкиваться, зарабатывать. Мужчина не должен думать о здоровье. По крайней мере, до тех пор, пока не встанет на ноги и не поставит всех, от него зависящих.

– У тебя какое давление? – спросил он.

– Сто семьдесят на сто, – ответил я неохотно.

– Это в состоянии покоя, – сказал он. – А когда подвигаешься, пройдешься?

– Двести на сто десять, – признался я с неохотой, – но все равно чувствую себя терпимо, так что не стану сейчас им, проклятым, заниматься. Когда-то вытащил себя из ямы, потом еще и еще, и, если придется, вытащу снова. По крайней мере, надеюсь.

Он покачал головой, лицо строгое, очень серьезное, в глазах отеческая укоризна. Он моложе меня лет на семь, но чувствует себя старше, так как ведет себя серьезно, а вот я… несерьезно даже очень.

– Здоровье не купишь, – сказал он. Подумал и добавил наставительно: – И не вернешь, если растратил. Лучше присоединяйся, будем вместе гулять по парку. У нас тут близко чудесный парк, перед китайским посольством, большой пруд, хорошие, просто прекрасные пешеходные дорожки…

Я с неловкостью развел руками.

– Извини, я лучше покаторжаню себя за компьютером. Надо вылезать из ямы. Мне будет стыдно из-за таких прогулок перед Лилей, да вообще перед всем миром! Мужчина в первую очередь должен думать о том, чтобы содержать близких и всех, доверившихся ему. Я считаю, что басню насчет равноправия полов придумали те слабаки и лодыри, которые не могли работать за себя и женщин. А вот когда вылезу…

– А если не вылезешь?

– Тогда уже не будет стыдно. И никто винить не станет. Скажут, старался!

По радио сообщили, что население планеты перешло рубеж в семь миллиардов человек. И, несмотря на то, что население Европы стремительно сокращается, еще стремительнее растет в Китае, Индии, Индонезии, арабских странах. Скоро они хлынут через теперь уже прозрачные границы…

В очередной приезд детей Лилия повела их в магазин на Новом Арбате. Что еще можно было тогда показывать детям, когда в Москве уже есть все, а в глубинке… В магазине тогда была прилавочная система, и тетка за прилавком – это царь и бог. Встали в разные очереди, чтобы быстрей все купить, Алеше она сказала: купи вот эти йогурты – очень вкусные, а с Никитой пошли за колбасой, так вот, возвращаясь, слышит дикий вопль продавщицы, побежала, смотрит, Леха стоит красный, как помидор, и не может сказать, забыл название, прилавок уже далеко, а продавщица, матерая урожденная москвичка, которая не пойдет работать ни на фабрику, ни на стройку – для этого были лимитчики, а теперь гастарбайтеры, – обрадованно набросилась с насмешками, что такой здоровый, а не знает такого простого слова.

Вернулись, он красный от стыда, едва не в слезах. Лилия сама расплакалась от унижения. Я стиснул зубы, утешал, как мог, однако подивился и великой силе природы: тогда Лешка был мальчишкой – кровь с молоком, сейчас это голубоглазый блондин ростом в метр девяносто, похожий на Дольфа Лундгрема, здоровый и чистый, как и его младший брат, превосходный спортсмен, что догоняет и по росту, и по силе, оба в маму, и, когда идут с нею рядом, никто не поверит, что это сыновья, выглядят ее братьями. Но все трое только в Москве узнали и сливки, и первый раз в жизни поели мяса и масла вдоволь, в то же время эти коренные москвичи, что питались в три горла и не утруждали себя работой, почти все сплошная гниль, болеют всеми болезнями, спиваются и заканчивают жизнь в канавах.

Лилия в свое время отказалась от предложений работать манекенщицей и фотомоделью, а ее уже взрослые дети – Лешка и Никитка – подрабатывают на подиуме, демонстрируя модную одежду, разгружают вагоны, могут принять заказ и занести концертный рояль на любой этаж, прыгая через ступеньку.

– Счет идет не по тому, – сказал я, – кто сколько хлеба съел, а кто сколько вырастил. Мы – стоим много.

– По почему они так?

– Всех сволочей не перебить, – пояснил я, – хотя хорошо бы… Но в основном эти сволочи – просто идиоты. Они даже не понимают, что сволочи. Им просто повезло родиться в стране, где слово «москвич» приравнивается практически к дворянству со всеми их льготами. Но мы, приезжие, похороним всю эту сволочь!.. Мы похороним всю эту мразь, Леша. И даже самый тупой из жителей Москвы постыдится говорить о себе, что он – «коренной москвич».

Когда нечего противопоставить влиянию сильного автора, то остается только говорить высокомерно и с сожаленьицем в голосе, что идеи и сюжеты – это одно, а вот, на беду, автор не дотягивает даже до среднего уровня, потому что не владеет… языком. Другие авторы владеют, а этот не владеет.

Я всегда смотрю на эти выпады с огромным интересом. Не столько эти повторяющиеся доводы любопытны, а реакция тех, на кого направлено. Ну не может человек возразить, что, дескать, ничего подобного, язык тоже хорош! Не может!

Это просто классическая иллюстрация к дядюшке Фрейду: это же признаться, что вот я такой умный, а не замечаю, что язык не совсем, не совсем… Другие замечают, а я – нет. Вывод: я не умный. Потому насчет тезиса о слабости или корявости языка я в любом случае должен соглашаться, чтобы не выглядеть совсем уж тупым.

Да и понятно, говорит такой конформист себе в оправдание, язык в самом деле не может быть идеальным, предела совершенствованию нет. Вон тот же Никитин в своей «Как стать писателем» привел примеры, где у Бунина и Чехова целая куча этих «Он кивнул своей собственной головой», у Толстого корявых фраз вообще уйма, так что когда говорят, что у такого-то с языком хреново, надо соглашаться, что и у Никитина язык тоже ни к черту… Хоть я и не вижу корявостей, как и не вижу изысканности языка у других авторов, которые сами себя превозносят на всех форумах в Интернете, укрывшись под десятками ников, но все равно безопаснее согласиться, чтобы не выглядеть… да, не выглядеть. Но зато выглядеть эдаким, да, выглядеть.

Нервное напряжение, сопутствующее судебному процессу в воинской части, закончилось, и… катаракта на втором глазу, проклятая, тут же перестала расти. Так я и ходил с одним полуневидящим глазом, пока технология не заявила медикам, что уже могут снимать и самые сверхтонкие пленки.

Правда, зимой я шарахнулся на льду, привычно вскочил, отряхнулся пошел, раз уж ничего не сломал, а то, что ударился головой, – фигня, голова у меня чугунная. Вот только через пару дней начал все хуже и хуже различать буквы на мониторе, пока не перестал различать сам компьютер.

Опять-таки в клинику Федорова, оказалось, что от удара в уже оперированном глазу произошло отслоение сетчатки, и еще какая-то чепуха посерьезнее, так что гарантировать восстановление зрения никто не может, хотя можно попробовать сделать операцию лазером, эта такая новинка, бывают и удачные результаты.