Нф-100: Изобретатель смысла - Дмитрий Шатилов

А ещё на столе была кипа бумаг,

Не под силу поднять её вам.

Да и я, если честно, не взялся б за то,

Чтоб её хоть на миг приподнять,

Пусть я хлюст, пусть я хлыщ, пусть бахвал я пустой,

Но негоже мне так помирать.

Но не то Конневрас, не боялся как раз

Помереть он, и кипу схватил,

Но сломалась спина, и погиб Конневрас,

Не хватило бедняжечке сил.

Вот и песне конец: ты не вой, не реви,

Пиво пей, пусть течёт по усам,

А мораль такова: вот как хочешь, живи,

Но бумаги свои таскай сам!

-  Вот такая песня,  - сказал Крымов.  - А предел Конневраса - это максимальное количество деловых бумаг, которое может поднять физически сильный конгар. Когда объём дневной переписки преодолевает этот барьер, любая самая продуктивная работа сводится к тому, чтобы к полудню напиться до полного отупения. Так вот, предел Конневраса мы преодолели уже давно.

-  И что?  - спросил Гиркас.

-  А ничего. Дальше работаем.

-  Ясно.

-  Ты, Гиркас, не подумай, что мы тут бездельничаем,  - продолжил Крымов.  - Работы хватает - та же отчётность, например. Сколько конгаров погибло, сколько товаров получено. Тяжелее всего, конечно, со смертями. Всего сражается пятьсот двадцать восемь племён, так что каждый день здесь гибнет примерно полторы тысячи человек. Из них двести по мелочи, вроде личных поединков, и примерно пятьдесят по глупости. Вот сам посуди: встречаю я своего знакомого, Конкаса или как там его, и он мне хвастается: смотри, мол, какой я себе талисман откопал, ни стрела не берёт, ни копьё. Я говорю: "Покажи". Он рубаху распахивает, а у него на шее ручная граната болтается, на верёвочке. Старая, ещё из стратегических запасов. Он, конечно, сам дурак, но если бы я узнал, какая сука эту прелесть ему продала, убил бы.

-  Ну и одной похоронкой стало бы больше,  - сказал Гиркас.  - Тебе оно надо?

-  Вот то- то и оно,  - вздохнул Крымов.  - Здесь плюнуть просто так нельзя - непременно угробишь кого- нибудь. По Толстому и Достоевскому тут не проживёшь. Пить будешь?

-  А есть что?

-  Пошарь в столе. В правом ящике.

Гиркас выдвинул ящик, пошарил внутри рукой и спустя минуту разливал по рюмкам какую- то бурду с резким запахом стеклоочистителя.

-  А не траванёмся?  - спросил он Крымова.

-  Да чёрт его знает... Будем надеяться, что нет.

-  Будем,  - согласился Гиркас и выпил. Крымов последовал его примеру.

Настойка оказалась такой крепкой, что у Гиркаса запершило в горле. Он сделал вдох и зашёлся сухим кашлем.

-  Тяжело пошла,  - заметил Крымов.  - Ну, ничего, это с непривычки. Я, помню, тоже кашлял. Зато в голову хорошо даёт. Быстро. Ну, как живой?

-  Живой, живой,  - сказал, прокашлявшись, Гиркас.  - Ещё налей, не распробовал.

-  Вот ты какой! Ладно, держись, наливаю полную. Только не жаловаться!

-  Не буду. Себя не забудь.

-  Ты, Гиркас, обо мне не беспокойся! Ну что, поехали?

-  С Богом.

Вторая рюмка проскочила куда легче.

-  Ну, рассказывай,  - сказал Крымов.  - Как там Новая Троя?

-  Стоит. Куда она денется?

-  Это верно,  - согласился Крымов.  - Деваться ей некуда. Как и мне. Ты ведь Дун Сотелейнен, так?

-  Ага,  - ответил Гиркас.

-  И как оно?

-  Да ничего, жить можно. Доставали бы поменьше всякие...

-  Ты про эту?  - спросил Крымов.  - Как её, перфекта, что ли?

-  Она самая.

-  Красивая,  - задумчиво сказал Крымов.  - Мне бы такую.

-  Хочешь - подкати,  - сказал Гиркас.

-  А ты пробовал?

-  Нет.

-  Ну и дурак. Баб разве поймёшь? Иная - красавица, а с таким дерьмом якшается, что диву даёшься.

-  Наплюй, а?

-  Как хочешь,  - пожал плечами Крымов и налил ещё себе и Гиркасу.  - Я так, из интересу спрашиваю. Мне- то вообще всё равно.

-  Её в чане вырастили,  - сказал Гиркас.  - Искусственно. У них в Арке чертовщина какая- то. Одни проекты на уме.

-  А у нас в Новой Трое, не так?

-  И у нас так. Везде так!

-  Так что тебя не устраивает? Живи!

-  Живи!  - передразнил Гиркас.  - А то я не знаю, что надо жить! Открыл Дзиру, нечего сказать!

-  Не кипятись,  - миролюбиво сказал Крымов.  - Я ещё налью, ты выпей.

Выпили ещё по одной.

-  Вообще, она неплохая,  - сказал Гиркас.

-  Кто?

-  Седьмая.

-  Какая седьмая?

-  Да перфекта!  - сказал Гиркас.  - Почему тебе по десять раз всё объяснять нужно?

-  Баба, что ли?  - спросил Крымов.  - Так ты бы сразу и сказал. А то: седьмая, седьмая! Хорошая баба, да. Дай Бог каждому.

-  И умная,  - продолжил Гиркас.  - Такие слова знает, каких я за всю жизнь не слыхал. Одно плохо: идейная.

-  Это да,  - согласился Крымов.  - Идейная - это никуда не годится. Гнать таких надо в шею, вот что я скажу. За шкирку, да из окошка! С другой стороны,  - продолжал он уже рассудительнее,  - не так это и плохо. Поговорить хотя бы можно. С иной и говорить- то не о чем... Тьфу! Вот ты скажи лучше, Гиркас, что ты сам за человек? Чем живёшь? Откуда движешься и куда?

-  Допрашиваешь?  - настороженно спросил Гиркас.

-  Интересуюсь. Вот ты Дун Сотелейнен, так ведь?

-  Спрашивал уже. Ну?

-  Не понукай, не запряг. Мне интересно, что ты делаешь.

-  Что я делаю?

-  Да.

-  В конторе сижу.

-  И всё?  - удивился Крымов.  - Целый день так?

-  Ну, принимаю иногда одного, другого... Чего пристал?

-  Скучно, должно быть.

-  Да я привык. Налей ещё.

-  Сейчас,  - сказал Крымов.  - А сюда зачем приехал? Сидел бы в конторе и сидел. Я вот так и делаю, и ничего, нормально.

-  Заставила,  - ответил Гиркас и показал пальцем на дверь.  - Говорит, вопрос жизни и смерти. Древнее право. Поможет только Дун Сотелейнен. А я, Вовка, скажу тебе по секрету: липовый я Дун Сотелейнен. Липовый!

-  И я липовый,  - вздохнул Крымов.  - За липу - не чокаясь.

-  Ты- то почему?

-  Такое мироощущение. Всё - липа! Эй, ты, Конкас!  - крикнул Крымов в окно проходящему мимо конгару, и когда тот подошёл, сунул ему перетянутый бечёвкой свёрток из плотной коричневой бумаги.  - Будь другом, отнеси это своему... как его там, а?

-  Ты, что, не знаешь, как зовут его вождя?  - спросил Гиркас.

-  Откуда? Они же каждую неделю меняются! Одного убили, другой съел что- то не то, третий поспорил с родственником, а тот рикайди вынул и...

-  Не продолжай,  - сказал Гиркас.  - А что в пакете?

-  Ухо.

-  Врёшь!

-  Вот тебе крест, что не вру!  - Крымов достал из- за пазухи маленький медный крестик и поцеловал его.  - Самое настоящее ухо. Оттяпали этому, как его...

-  Конкасу,  - подсказал Гиркас.

-  Да, Конкасу. В бою кто- то со спины подкрался, и готово. Главное, нет, чтобы, как человек, спасибо сказать, что хоть живой остался - он давай требовать ухо обратно.

-  А зачем?  - удивился Гиркас.  - Его же обратно не пришьёшь.

-  Пёс его знает, зачем. Взял в голову, и точка. Здесь у нас всегда так: у какого- нибудь дурака зачешется, а я, комиссар, за ним разгребай. Вот и разгребаю. Иду к вождю, у которого это несчастное ухо, требую обратно. По- хорошему прошу, вежливо.