Нф-100: Изобретатель смысла - Дмитрий Шатилов

-  Да ну?  - усомнился Гиркас.  - Прямо каждый день?

-  Каждый- каждый,  - заверил Крымов.  - А иначе я и пикнуть не успею, как на меня составят полное досье, да ещё и с фотографией. Так, а отсюда нам куда?

Гиркас огляделся по сторонам. Пройдя через окно, они очутились на небольшом пустыре позади жилого дома, где хозяева, судя по всему, хранили разный хлам. В нескольких метрах от них из земли торчала полусгнившая покрышка, рядом ржавели детская коляска и дамский велосипед. Пустырь был огорожен забором, и Крымов двинулся вдоль него, ощупывая доски.

-  Одна плохо держится,  - говорил он.  - Я точно помню. Но какая?

-  Может быть, эта?  - Гиркас захотел ему помочь и рванул одну из досок - ту, что казалась ему прибитой наименее прочно. Раздался хруст, и доска осталась у Гиркаса в руках.

-  Ну вот,  - прокомментировал это Крымов.  - Ты её сломал. Опять придут ко мне жаловаться. Скажут: плати, комиссар, а откуда я деньги возьму?

-  Я случайно,  - сказал Гиркас, покраснев от смущения.

-  А, плюнь. Помоги мне отломать ещё одну. Мы сейчас прямо на главную улицу вылезем.

Действительно, оторвав от забора ещё одну доску и пробравшись через получившуюся дыру на ту сторону, Гиркас и Крымов очутились на широкой улице, вымощенной булыжником.

-  Проспект Равных Возможностей,  - сказал Крымов.  - Смотри по сторонам, где ты ещё такое увидишь!

Зная уже, что Крымов дурного не посоветует, Гиркас принялся вертеть головой во все стороны. И верно, увидел он много интересного. Первым внимание его привлёк газетный киоск, совершенно открыто торговавший вовсе не газетами, а, страшно сказать, документами с грифом "секретно" и "совершенно секретно". У киоска толпилась целая очередь самых разных людей. Приглядевшись, Гиркас с удивлением узнал в одежде некоторых мундиры Новой Трои. Он немедленно сообщил об этом Крымову и в ответ узнал, что новотроянцы из местной военной части тайком продают обмундирование кому попало, так что едва ли кто- то из этих предателей и мятежников действительно новотроянец.

-  Хотя,  - добавил Крымов,  - чем чёрт не шутит. Ты, Гиркас, и понятия не имеешь, что здесь творится.

-  А что здесь творится?

-  А вот что. Здесь, представь себе, проживает две с половиной тысячи представителей кантонов - всех!  - и порядка двадцати тысяч обслуживающего персонала: охрана и прочие. И все они - шпионы и стукачи.

-  Все?

-  Конечно! И все постоянно лгут. Вот, видишь транспарант на том доме?

Следуя указанию Крымова, Гиркас повернул голову, и на алой ленте, протянувшейся по всему фасаду уродливого жёлтого барака, прочёл: "Все на борьбу с ТДП!".

-  Тотальный дефицит правды,  - расшифровал эту надпись Крымов.  - Очень неприятная штука. Понимаешь, в моей работе, военного комиссара, должно быть так: одна частичка правды на тысячу частиц лжи. Больше нельзя: нерационально, и меньше нельзя: интерес к поиску теряется. ТДП - это когда лжи так много, что человек перестаёт воспринимать правду. Даже бытовую. То есть говоришь ему: "У тебя дом горит!", а он не верит. Вот так. Кстати,  - сказал он, останавливаясь возле ничем не примечательного одноэтажного дома.  - Вот мы и пришли. Это моя контора, проходи, не стесняйся.

Пока Гиркас знакомится с жилищем военного комиссара, не лишним будет сказать пару слов о Дипгородке - что это и откуда он взялся.

Дипгородок был основан почти одновременно с Советом директоров Торакайской Бойни. Инициатором его создания была Новая Троя.

Согласно первоначальному замыслу, Дипгородок должен был быть своего рода обзорным пунктом, откуда представители всех тразилланских кантонов смогут наблюдать за Торакайской Бойней - масштабнейшим конгарским конфликтом за всю историю Тразиллана. Технически, Дипгородок предоставлял каждому кантону возможность на месте следить за своими капиталовложениями (ведь Торакайская Бойня, как ни крути, серьёзное предприятие), а также предупреждать возможные нарушения со стороны коллег.

Но так в теории. На практике Дипгородок с первого дня обратился в настоящий гадюшник, где политические интриги и доносительство мгновенно погребали под собой любую мало- мальски разумную инициативу.

К примеру, устав Дипгородка, руководствуясь соображениями гуманизма, обязывал кантоны как- то обуздывать конгарскую жестокость - во- первых, дабы война не выглядела со стороны такой уж чудовищной, а во- вторых - для того, чтобы конгары не перебили друг друга раньше времени.

Толково? В общем, да. И, тем не менее, желая напакостить другим государствам, а главное - отомстить за вековое угнетение всеобщей обидчице, Новой Трое, каждый кантон считал своим долгом относиться к конгарам как можно более пренебрежительно - не только к чужим, но и к своим. Делалось для этого всё: срывались поставки продовольствия, подделывались документы, из- за чего одно конгарское племя получало товары, предназначенные другому, вносилась путаница в торговые маршруты. Доходило до идиотизма: бывало, что племя, выходя на поле боя, встречало совсем иного противника, нежели тот, который был ему в тот день назначен. Так, румбаи под предводительством Бати вынуждены были трижды за день сходиться в бою с конгарами из Хузы - всё потому, что посол Орисса, воспользовавшись замешательством военного комиссара, подменил бланки.

Итак, в Дипгородке интриговали все: дипломаты, тайные агенты, осведомители и продавцы мороженого. Самое любопытное заключалось в том, что, ненавидя и презирая конгаров, вся эта шушера, тем не менее, вынуждена была всячески пресмыкаться перед ними. Конгарских вождей приглашали на званые ужины, развлекали в кинематографе и в борделе - всё ради того, чтобы денежная река, текущая из Торакайской Бойни, не пересыхала.

Если бы на Дипгородок взглянул поэт, он нашёл бы его местом, где навеки воцарилась ранняя весна: тощая, облезлая и неприкаянная девица, у которой всех средств вдохновения - мутные лужи, грязный снег да сиротливые кучки собачьего дерьма, оставшиеся с зимы.

И людям и вещам в Дипгородке была свойственна какая- то зыбкость, неуверенность в окружающем мире, словно тот в одно мгновение мог растаять в воздухе. Здесь ты мог, торгуя шифером и машинным маслом, заработать миллион, но деньги не обрадовали бы твоего сердца; мог встретить любовь всей жизни, но от семейной жизни не получил бы ничего, кроме смутного изнуряющего беспокойства.

Жизнь в Дипгородке изматывала, мучила, соблазняла - и только. Сам воздух здесь был какой- то разреженный, вроде бы свежий и чистый, но не насыщающий кровь кислородом. Странное влияние оказывал он на произносимые слова: самые почтенные сочетания букв приобретали изменчивое значение и каждую секунду означали что- то иное. То же творилось и с людьми: вчерашний знакомый бакалейщик сегодня мог стать чистильщиком обуви или наследным принцем, нисколько при этом не удивляясь собственной судьбе. Да и сам ты, обнаружив себя утром одетым в ливрею или в шутовской кафтан, вряд ли нашёл бы силы противиться такому положению вещей. Будь, что будет, ведь завтра подует совсем иной ветер, и один конгарский вождь, которому нужно заглядывать в рот, сменится другим.