Форсайты - Зулейка Доусон

Ее нарушило появление его племянницы.

– Энн, да ты прелестна. И, как вижу, ты надела клипсы.

– Они чудесны, дядя Фрэнсис, честное слово. Большое тебе спасибо.

Энн коснулась жемчужин в своих ушах, но думала о слезке под платьем у самого сердца. Она нарочно надела вечером платье с высоким воротником, чтобы не снимать кулон, пока не придет время ложиться спать. А может быть, его и тогда не снимать?

– Ну, очень мило, что надела их сегодня, и платье у тебя очень красивое. Ты немножко не покружишься передо мной?

Какой он чудный, а она почти забыла! Энн грациозно повернулась на носках и сделала маленький книксен.

Фрэнсис смотрел на нее, медленно покачивая головой.

– Подумать только, – повторял он. – Только подумать!

Эти непритязательные слова помогли замаскировать безмолвную тоску, которую он испытывал весь день, стоило ему взглянуть на племянницу. Как она похожа на мать! И все же… Неприятная мысль забрела ему в голову – и не в первый раз, – но Фрэнсис отогнал ее. Этого не могло быть, и строить предположения было бессмысленно. К тому же молитвенник был против, а для человека, который не следовал никакой религии, а потому был религиознее многих и многих, это было непреодолимым препятствием.

– Извини, что я так на тебя уставился, – сказал он наконец, и никто в мире не догадался бы, о чем он успел подумать. – Но я никак не свыкнусь с тем, что ты уже совсем взрослая. Когда я тебя видел последний раз, ты была еще крошкой. Что-то невозможное.

– Мне кажется, Фрэнсис, вам предстоит убедиться, что маленькие девочки имеют обыкновение вырастать. Особенно если… их долго не видеть.

– Так-то так, но не все они вырастают в таких красавиц.

Энн почувствовала, что у нее горят щеки.

– Ну вот! Я заставил тебя покраснеть. Нет, этим пусть занимается кто-нибудь помоложе. Мне следовало бы вовремя прикусить язык. Если на сцене имеется молодой человек, Энн, расскажи ему завтра, пусть отвесит мне пощечину. Договорились?

Энн только весело улыбнулась и отвернулась к камину, где начало стрелять полено. Она пошевелила его кочергой и услышала, как бабушка сказала у нее за спиной:

– Не тревожьтесь, Фрэнсис! Никакого молодого человека нет. Иначе, не сомневаюсь, Энн все нам про него рассказала бы.

Бабушка и внучка покинули столовую после ужина, такого «первоклассного», как выразился Фрэнсис, что старые семейные узы обновились еще до того, как подали рыбу. У Джона отлегло от сердца. Он ожидал напряжения и неловкости, но и сам их не ощущал, и в других не заметил. Наоборот, по выражению того же Фрэнсиса, все было «лучше некуда». А теперь он с тихой радостью наблюдал, как его сын и шурин обсуждают, как именно следует передавать графин с портвейном.

– Вот так? – спросил Фрэнсис у Джонни. – Только в эту сторону, но почему?

– Честно говоря, не знаю. А ты, папа?

Джон признался, что и он понятия не имеет. Фрэнсис поднес рюмку к свече, любуясь рубиновыми отблесками в хрустале.

– Чудесный старый портвейн, Джон, сразу видно.

– Естественно, – ответил Джон, выколачивая трубку. – Мой дед заложил эту партию в погреб в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году.

Фрэнсису мысль, что можно пить такую редкость и не подвергнуться немедленному линчеванию, доставила особое удовольствие.

– Дядя, вы завтра придете посмотреть крикетный матч?

– Да, Фрэнсис, тебе, наверное, будет интересно. Команда нашей деревни встретится с командой Мастонбери, если погода не испортится.

– Папа и я оба играем.

– Да? – Фрэнсис взглянул на Джона, который со смущенной улыбкой раскуривал трубку.

– Пожалуй, единственный вклад в военные усилия, который мне доступен, – сказал он, выпуская клуб дыма. Фрэнсису почудился какой-то подтекст. Но Джон ведь перегонял самолеты, хотя вроде бы только в последнее время. И ведь Флер упомянула, что он помогает с ее «домом отдыха»? Но об этом, решил он, тут заговаривать не следует. Он хотел было сказать что-то другое, но связанное с этим, однако передумал. Спешить некуда. И, откинув голову, он сказал:

– Нет, такого я пропустить никак не могу. А на базе есть настоящая команда?

– Да нет. Выставляют тех, кто в этот день свободен.

– Должен признаться, я в крикете ничего не понимаю…

– Ничего, – утешил его Джонни. – Летчики тоже ничего в нем не смыслят. Мы от них мокрое место оставим.

Глава 5

Игроки собираются

Битва за Англию, бомбежки, затемнения, «Фау», карточки на бекон и яйца, сахар и масло, а также тысячи других больших и малых трудностей за последние пять лет войны пополнили копилку английского фольклора. Практически каждый мог указать на осколок бомбы на каминной полке и заявить: «Пролетел в дюйме от моей головы!» Тема погоды в светских разговорах сменилась обменом рецептами вкуснейших блюд из яичного порошка. И без исключения каждый солдат во время обучения спал в дортуаре бывшего пансиона для благородных девиц, где сохранилась надпись над звонком: «Вызов ночной дежурной». Обрывки и клочки войны ложились в основу легенд.

«Англия выдержит» – стало общим присловием. А с Англией, естественно, и Форсайты, хотя кое с чем мириться было очень трудно – Форсайтам, например, с тем, что лондонский крикетный стадион был закрыт до конца войны. Для многих закрытие доступа в этот храм спорта с прекрасным полем, точно ковер султана, от трибуны и до трибуны, явилось тяжелым ударом, причем ниже пояса. А некоторые усматривали в этом род коллаборационизма.

Однако в других местах крикет упрямо не умирал, вернувшись к своим истокам – к деревенским выгонам в графствах, еще богатых зеленой травой, каким бы скудным ни стало все остальное. Когда участники матча между Уонсдоном и Мастонбери заняли свои места на поле, Фрэнсис Уилмот, сидя рядом с родными Джона среди полсотни зрителей, начал свое знакомство с игрой. Он был готов откровенно признаться, что ничего не понимает.

– Так, значит, это средний правый? – осведомился он оптимистично, указывая на точку на поле, соответствующую цифре одиннадцать на часовом циферблате, если считать, что они с Вэлом находились на цифре шесть.

– Нет, это средний левый, – объяснил Вэл Дарти. – Средний правый вон там, видите скирду?

– А-а!

Ну, хотя бы скирду Фрэнсис узнал сразу. Однако он все еще удивлялся, почему крытая дранкой сараюшка у них за спиной пышно именовалась «павильоном». А другая, которая, на его взгляд, не подходила даже для такой низменной цели, была обозначена как «туалет для гостей». Зато поле, расположенное между деревенской церковью и парой «подлинно старинных» амбаров, радовало глаз, как и живые изгороди, алеющие ягодами среди листвы, уже кое-где тронутой осенними красками. Жаль только, что солнце еще не выглянуло, – пасмурное небо эффектно раскинулось до горизонта.

На скамье позади них сидела мать Джона с миссис Вэл Дарти.

– А мы знаем, кого от Мастонбери выставили сегодня? – спросила Ирэн.

– Неизвестно. Да любого, кто сегодня свободен от полетов. Ну, да в такую облачность они могли отобрать самых лучших. Правда, Вэл?

Но Вэл продолжал растолковывать разницу между левым средним и правым, а Фрэнсис, казалось ему, продолжал ничего не понимать.

– Теперь разобрались? – спросил он американца.

– Вроде бы. Значит, когда каждый игрок приближается к отбивающему, это опасное положение и он становится «глупым»? Так?

– Верно! Средний левый становится глупым средним левым, а средний правый – глупым средним правым…

Фрэнсис почувствовал, что уже многое постиг.

– По тому же самому положение между калитками становится глупым положением, а левое положение становится глупым левым положением. Теперь ясно.

Вэл испустил неопределенный звук.

– Не стони, Вэл, – сказала его жена. – Ты сам начал! – Она наклонилась и потрогала Фрэнсиса за плечо. Машинально он подставил ей ухо. – Мне кажется, вам следует выкинуть белый флаг, пока можно. Не исключено, что это ваш последний шанс.

– Ну, если, по-вашему, это не будет слишком грубо…

По другую его сторону Вэл сказал Ирэн:

– Куда запропастилась Энн?

– Думаю, готовит бутерброды.

– Она пропустит начало, если не поторопится. Форсайты – первый и второй отбивающий. Только подумать. Пойду поищу ее.

Когда Вэл удалился, Фрэнсис сказал:

– Ваш муж, миссис Дарти, большой знаток крикета…

– Пожалуйста, называйте меня Холли.

– Холли, но почему он сам не играет?

– Из-за своей глупой ноги. Она сорок лет не дает ему играть, но сделала его знатоком в мгновение ока.

– А-а! Но игра эта у него просто в крови.

– Крикет отнюдь не просто игра, Фрэнсис, – сказала мать Джона.

– Разве?

– Конечно. Крикет – это аллегория, неужели вы не заметили?

– Да нет, миссис Форсайт. Аллегория чего?

– Того, как, по мнению англичанина, должен быть устроен мир. Две команды в безупречно белой форме играют, скрупулезно соблюдая правила, и ведут себя с подобающей благопристойностью. И все завершается к чаю. На этом была создана империя!