Форсайты - Зулейка Доусон

Она, конечно, шутит?

– Но что будет, если не удастся составить команду?

– Вот именно? – Он заметил, как иронично поднялась ее бровь при этих словах.

– Ирэн права, Фрэнсис, – сказала Холли почти тем же тоном. – Это аллегория и их образа мышления.

– Какого же?

– Чисто школьного… А, вот и Вэл.

Ее муж сел.

– Энн сейчас придет. Смотрите, вот и благородные отбивающие!

Из «павильона» позади них вышли Джон и Джонни – оба в спортивных костюмах и туфлях такой белизны, что она вызывала недоумение в столь пасмурный день.

– Молодец Джон! Джонни! Летчики рядом с ними – просто сброд. А где их бросающий?

Отец с сыном вышли на поле под одобрительные хлопки.

– «Ура» кричать? – осведомился Фрэнсис.

– Пока достаточно рукоплескать, – ответила Холли. – «Ура» прибережем для первого удара за линию.

Отбивающие встали у своих калиток, и аплодисменты стихли.

– Ну-у… хладнокровный малый, скажу я вам, – заметил Вэл, глядя, как бросающий Мастонбери неторопливо направляется к своему месту от дальней линии, где он стоял, прислонившись к скирде. Крикетная шапочка с козырьком была надвинута на самые глаза, чтобы защищать их от солнца, хотя оно и не думало выглянуть. – Кем он себя воображает?

И словно в ответ молодой летчик сдвинул шапочку на золотисто-рыжий затылок, вышел на поле, потратил секунду-другую, чтобы ввинтить в ладонь твердый, красный, как яблоко, мяч, а потом побежал, наращивая скорость, к калиткам.

Первой его узнала Холли, но от удивления так растерялась, что не успела потрогать мужа за плечо и помешать ему произнести слова, которые, она твердо знала, не могли у него не вырваться.

– Черт побери! – воскликнул Вэл, от изумления наклоняясь вперед в ту секунду, когда рука его жены протянулась к нему. – Это же Кит Монт!

Энн Форсайт вышла из палатки, служившей буфетом (по мнению дам, занимавшихся там бутербродами, слишком маленькой, если вдруг погода совсем испортится), и направилась к своим родным как раз вовремя, чтобы услышать восклицание своего дяди.

Энн была поражена. Так дядя Вэл, судя по его тону, знает Кита – даже его фамилию, которую она услышала сейчас впервые? Она хотела подойти, сказать что-нибудь – задать нейтральный вопрос, но посмотрела на бабушку, и слова замерли у нее на языке. Почему у нее такое выражение? Будто дядя назвал убийцу.

Она увидела, как ее тетя прикоснулась к руке бабушки утешающим жестом, но та продолжала смотреть прямо перед собой. Смотрела на Кита. Тайна стала еще загадочнее, когда Энн услышала, как ее американский дядя спросил безмятежно:

– Неужели? Сын Флер?

– Э… Да-да. Его недавно перевели в Мастонбери. – Энн заметила, что ее тетя постучала носком под сиденьем дяди Вэла. – Э… Лучше будем следить за игрой, старина.

Что знают они все, чего не знает она? Бабушка стала словно статуя.

– Энн, вот и ты, милочка, – сказала ее тетя так, словно ровно ничего не произошло. – Садись с нами. Вот свободное место.

Энн покачала головой и улыбнулась быстрой, ничего не значащей улыбкой. Она отвернулась к полю, испытывая легкую тошноту. А она-то собиралась представить Кита своим во время чая – конечно, просто как знакомого, по-прежнему храня тайну кулона. А теперь выяснилось, что они все его знают и (кроме дяди Фрэнсиса) ничуть этому не рады.

Ей вспомнилось, как они с Джонни узнали про своего дядю Джолли, погибшего на Бурской войне. И узнали только потому, что тетя Джун допустила очередную неловкость. И что она сказала потом:

«Эти вечные семейные тайны!»

Энн потерла ладонями плечи. Воспоминание об этой внезапной вспышке вызвало у нее противную дрожь. Да! Тут что-то кроется. И внезапно она подумала, что про ее тайну не должен узнать никто.

Занимая позицию у черты, Джон ясно представлял себе свою стратегию. Юный летчик держится уверенно, раскованно, даже небрежно – следовательно, надо ожидать точных и быстрых бросков. Он успел подставить биту, мяч отлетел, и бросающий подобрал его. Они обменялись взглядами с расстояния в пять ярдов, и Джон окончательно убедился, что нужно соблюдать сугубую осторожность: в глазах малого поблескивала сталь.

Во втором броске юный летчик показал, чего он стоит. Мяч в воздухе вдруг словно изменил направление, будто снабженный мотором, и полетел прямо к калитке. Джон еле успел его отклонить.

Третий мяч был брошен снизу вверх и грозил врезаться Джону в лоб, и он, приняв мгновенное решение, пригнулся. Мяч пролетел над его головой и (как сказал ему взгляд через плечо) пролетел и над Джонни. Джон рискнул на перебежку. И правильно сделал, одобрил Джонни, когда вместе они успели-таки заработать два очка.

Простодушные зрители, сочувствовавшие, естественно, своей команде, радостно захлопали. Бросающий словно бы присмирел, и следующие два броска были длинными и прямыми. Отец и сын сумели получить еще четыре очка. Зрители захлопали, Фрэнсис крикнул «ура», и боги улыбнулись с небес.

Джон заметил, что шестой бросок был медленнее прежних, только когда ничего уже не мог сделать. Он отбил слишком рано и получил сомнительное удовольствие, наблюдая, как мяч по пологой дуге опустился прямо в руки бросающего.

– Ловко!

Джон повернулся на каблуках и скрылся в павильоне.

Богам приелась эта забава – в отличие от Форсайтов. Джонни заработал какие-то восемнадцать очков, но тут Кит его выбил, и разверзлись хляби небесные. Зрители ринулись в палатки, игроки – в павильоны или хоть куда-нибудь под крышу. В суматохе Энн улизнула и нашла Кита под деревом.

– Привет! Как тебе понравился мой стиль? Посшибал их, как кегли. Если дождик кончится…

Энн не знала, как начать. Она вытерла капли с лица и перебила его:

– Твою мать зовут Флер?

– Да. Но при чем…

– Значит, мой дядя с ней знаком.

– А кто он?

– Фрэнсис Уилмот. Он служит в американских ВВС.

Кит решительно мотнул головой.

– Никогда про него не слышал.

– А другой мой дядя…

– Я думал, что мы говорим о крикете, а не о генеалогиях, – сказал Кит. – А как именуется он?

– Не смейся, Кит. Это очень серьезно. Он тебя сразу узнал.

– Ну, так скажи мне его фамилию, а то его преимущество передо мной слишком велико.

– Дарти, Вэл Дарти.

Кит посмотрел на нее, но она не поняла его взгляда.

– Вэл Дарти что-то вроде моего двоюродного дяди, – сказал он наконец. – Значит, мы с тобой родственники. Как твоя фамилия?

Когда она ответила, он повторил со смехом:

– Форсайт! У меня половина родни – Форсайты. Смешно! Значит, мы таки занялись генеалогией!

– Нет! Это очень скверно, потому-то я и прибежала. Что-то не так, я чувствую.

– Но что?

– Еще не знаю. Я увидела… – Но сказать ему, что она увидела, не упомянув, какое действие его имя произвело на ее бабушку, Энн не могла. Она уже поняла, что эта неизвестная беда как-то связана именно с бабушкой. – Я хотела познакомить тебя с ними за чаем. Но теперь даже не знаю…

– Ну, Вэл милый старикан. Я с ним виделся недели две назад. Значит, это твои.

Энн и сама пришла к такому заключению.

– Да и неважно – меня там все равно не будет. Дождь как будто затяжной. Ну-ка, иди сюда!

В его объятиях, ощущая его губы на шее, щеках, губах, Энн на долгие минуты забыла обо всем. Наверное, и правда, это неважно. Ведь Кита это не встревожило – но ведь его никогда ничто не тревожит! А потом, уже не чувствуя его рук и губ, Энн утратила свою мимолетную уверенность. Но прежде чем уйти, она настояла на одном: пока никто не должен знать об их помолвке – ни родные, ни друзья.

Глава 6

Прием на Саут-Сквер

В Греческой гостиной Флер гостей собралось как раз в меру по времени года, общей обстановке и непосредственной причине. Время года? Конец октября, когда на редкость приятная осень начинала уступать место крайне неприятной зиме. Об общей обстановке уже говорилось – все та же война, хотя и на более позднем этапе. А причина – годовщина свадьбы. К их взаимному и раздельному изумлению, Монты состояли в браке двадцать четыре года.

После «бумажной» (ее флирт с Уилфридом, который как раз тогда начал печататься) следовали «сахарная» (ее первая попытка вернуть Джона, совсем, совсем несладкая) и «медная» (явно воздействовавшая на цвет волос Кэт, родившейся тогда). На «оловянной» Флер поставила точку. Десяти лет строгого соблюдения хватало с избытком. На протяжении тридцатых годов – ее собственных и века – годовщины не отмечались. Но с войной, с их двадцатой годовщиной («битый сервиз», как выразился Майкл), которая пришлась на разгар бомбежек, празднования возобновились, как скверная привычка, когда нет силы воли покончить с ней. Муж с безупречным прошлым делал привычку особенно досадной, хотя в эту годовщину Майкл сумел ее рассмешить. Поскольку двадцать четвертая годовщина материального символа не имела, он осведомился, не удовлетворится ли она удвоением двенадцатой («тонкое белье»), приняв двойной комплект лучших зимних панталон?