Дорога на Торхольм - Варди Соларстейн

— Пардо-о-он! — сопроводил он треск падающих на ковер фигурок олицетворяющих западные экспедиционные корпуса и силы короля Двеньямира. — Но ведь ничего не разбилось? — Со слабо замотивированной надеждой в голосе он попытался оправдаться. Тут же раздался хруст — неуклюжий толстяк растоптал две миниатюрные высокохудожественные статуэтки, закатившихся в результате падения ему под ноги. Не обращая внимания на нанесенный ушерб, превративший драгоценные символы игры в порошок, он выставил еще несколько пешек на территорию соседнего королевства.

Канцлер уже стал потихоньку прикидывать, каким образом он сейчас убьет этого косолапого тупого урода, только что разломавшего пару фигур из его любимого шахматного набора.

— Вот! Исчезнувшие деревни! Дома остались — людишек, представьте себе — нет! А здесь и здесь, в двух местах — воронки в земле, как будто те тоже улетели, вместе с куском земли. Вместо деревень — огромные выжженные провалы в земле. Я сам летал — все видел собственными глазами. Зоркими глазами орла, то есть!

— И что? — вяло поинтересовался канцлер, у которого деструктивная энергия внезапно сменилась накатившей волной апатией.

— Мне бы опять пополнение, для маны, истратился весь, в пыль, — неожиданно начал канючить и не подозревающий, как давно и далеко зашел за последний край холодного и взвешенного казалось бы безграничного канцлеровкого терпения тупой как пробка и надоедливый как муха маг-толстячок.

"На кол", — однозначно решил герцог. — "Достаточно мучительно, довольно долго и избыточно унизительно. Решено, на кол!"

Маг, ошибочно воспринявший молчание за интерес к оценке ситуации, продолжил, путаясь и повторяясь:

— Тут исчезли целые деревни. Испарилось население. Дома остались, а людей нет. В двух местах — глубокие воронки. То есть не осталось ни людей ни домов и очень похоже на то же самое, что произошло с деревней Смитгардовка. В том районе исчезло пять наших разведывательных патрулей, по слухам, у Тирнуриэля, а также у отрядов Голубого Лепестка и Синего Стебля тоже в этом районе стали исчезать солдаты. Вот!

Канцлер не долго думал над этим сухопутным вариантом "Марии Целесты" по-ванахеймски:

— Идиот! И ты с этим пришел ко мне канючить очередную партию рабов? Где ты там очередную тайну увидел? Так там война идет уже полтора месяца! В этих лесах каждый день сейчас убивают перворожденных — причем как свои, так и чужие. Я тебя на войну вышлю, маг недоделанный, на восточный фронт! — закричал, потрясая кулаками взбешенный канцлер, откинув высокую рифму. — "Пустые дома…". А какой скудоумный кретин мне сообщил что собственными глазами видел, как король убит? Интересно, кто бы это мог быть?

— Тык, убит король, — смешался сбитый с толку маг. — Вы же сами объявили, что подло застрелен в спину, вероятно отравленной стрелой, собственной дочерью. И там тут же объявился ставленник темных эльфов — самозванец, прикрывшийся личиной убитого. — Озвучил Танен общепринятую официальную версию.

— Тебе голову зачем при рождении дали? Чтобы ты в нее ел? Ну сам подумай, как могла эта юная плюгавка натянуть боевой лук? Или, допустим фантастическое, сумела натянуть и выстрелить, но попасть в юркого Двеньямира? Пробить его артефакты? Одной стрелой? — канцлер неожиданно для самого себя почти вскрылся. Проклятая усталость, больше психологическая чем физическая, держала его в постоянном перенапряжении. Но он взял в себя в руки и тут же отыграл обратно. Все-таки канцлерами не становятся люди лишенные изворотливости и высоких навыков дипломата, первое и главное из которых — умение красиво лгать и не попадаться на вранье. — Но против фактов не попрешь. Грохнула папеньку, связавшись с Дроу. Те ее тоже потом кончили, а вместо короля посадили загримированную куклу, если это вообще не сам король, ставший зомби…

— Никогда не полезу в политику, — торжественно подняв заплывшую жиром лапку поклялся впечатленный маг. — Клянусь, нафиг-нафиг.

— Хорошо, — стал подводить черту к разговору канцлер, который срочно вспомнил о паре важных и срочных дел. — У тебя все?

— Так, а Совет? Там сейчас допрос закончился этого религиозного сектанта, Крони. Надо сказать — очень опасная личность: фанатически верит в своего Маниту, и флюидами своей одержимости заражает слушающую аудиторию. А бабы на него из-за этого вешаются — гроздьями. Мы его с эльфийки сняли, которая тихо-мирно приехала проведать рабов в свое имение, и попала под его чары.

— Вопиющий случай! — лицемерно согласился канцлер, которому каждую третью ночь приводили девушку-блондинку из племени людей. — Мы, высшая раса, основа подзведных престолов, не должны унижать себя связью с неполноценными!

— Вот-вот! — тоже согласился с этим популистским лозунгом маг, который нарушал его практически каждый день, да не по одному разу. — Мы лучшая, светлейшая из рас всех девяти миров!

— Изъяли еще и посох связи у этого шарлатана, как и ожидали, он оказался фальшивый, — продолжил доклад Танен.

Канцлер отрепетированным за столетия перед зеркалом, красивым и отточенным движением приподнял левую бровь, изображая удивление, приправленное долей легкого изумления.

— Фальшивый посох связи? Однако, оригинально! Обладая этим аксессуаром, наверняка элегантно запудривал мозги, что он тайный посланник. Может быть, ха-ха, самого канцлера!

Танен быстро-быстро зачастил, уговаривая патрона проявить внимание к делу которым он занимался:

— Сир, так пойдемте же поскорее! Сектант, кроме: "На все воля Маниту, всемогущего и милосердного", ничего больше и не сказал. Настоящий фанатик, удивительно, редчайший случай — невосприимчив оказался к пыткам, умер от крика, надорвался выкрикивать свою фразу. Память мозга, представьте себе, некромаг не смог достать! Сам после этого час повторял как попугай: "на все воля Маниту, Маниту", пока отпаивали в реанимации. А ведьм очень заинтересовал посох, они его там сейчас исследовать будут. Сканирование аур выдало, что это одно из "Лезвий Судьбы". Надо его вам себе сразу забрать, если посох — это сильная наведенная иллюзия…

— Как это "умер от крика"? — заинтересовался канцлер, перебив скороговорку соглядатая. — Я сам не помню такого, чтобы от наших мастеров по пыткам, кто-то уходил в небытие, предварительно все не рассказав. Мы же эльфы, в конце концов.

— Пытаемый перешел на какой-то запретный морготский диалект, — поделился изнанкой этой мерзкой кухни маг. — "Иффаать васс всех, ссукины дэти, верхтел я вас всехх на хэлэне. Наше дело праффое, мы победим, с нами Маниту!", — попытался по памяти воспроизвести маг последние слова старого Крони произнесенные частично на русском командном.

За окном сверкнула вспышка, словно шарахнула молния. Оба собеседника сильно вздрогнули.

— Не смей произносить морготскую речь в моих покоях НИКОГДА БОЛЬШЕ! — страшно заорал покрывшийся потом канцлер. В подтверждение силы жуткого проклятия здание подпрыгнуло, а обоих спорящих швырнуло на пол. Из окон посыпались стекла. Раздался оглушительный грохот как от сотни сразу ударивших в землю молний. Торжествующий ветер сначала взвыл, занеся тяжелые портьеры в комнату, а затем вынеся их вместе с карнизом на улицу, выдрав его крепления с мясом из стены. Здание затрясло, ломая на куски балки перекрытий. Трещины побежали по полу, потолкам и стенам. По всему дворцу выламывало двери, вылетали оконные проемы, бились на вдребезги об паркет бесценные элементы декора и дворцового убранства, собираемые здесь в течение тысячелетий. Вопли испуганных обитателей распространились вдоль по коридорам и залам чудом устоявшего сооружения. Герцог пробрался к окну и взглянул на панораму потрясенного города.

Некогда увенчанное белым куполом здание Университета Ведьм, обрамленное многочисленными колоннами, теперь стояло совершенно черное от копоти. Часть крыши отсутствовала, а из недр развалин наружу вырывались багровые языки жадного пламени. Ничто не могло выжить в этом аду. Канцлер понял, что пятнадцать секунд назад у него практически на глазах кончились, с таким трудом перетянутые на его сторону, почти все ведьмы Исилмира. Кто-то одним махом сшиб с его стороны игровой доски фактически треть фигур, отказавшись от изощренных правил эльфийских шахмат, и вероломно сделав ответный ход "по-чапаевски".

Канцлер громко заорал, от ненависти к виновнику этого разгрома и затем погрозил небесам сухим кулачком. Он только что, самонадеянно, в гордыне своей, бросил вызов богу, имя которому было Маниту.