Бремя удачи - Оксана Демченко

– Что ж, все до единого – злодеи?

– Просто люди, – подмигнул Семен. – Им нравится, когда кто-то спотыкается, поскольку это дает повод к пересудам. Они охотно бегут поглядеть на драку, сплетни им милы, хотя всякий морщится и говорит вслух: «Как возможно, чтобы я вникал во вздор-с, это же гнусные происки врагов и нелепые пустяки-с…»

Семка сказал очень здорово, пьяно подергивая головой и кося влево – ну вылитый Завидовский. Вот кто обо мне сообщил читателям более прочих! Его статья произвела немалый шум. Он, видите ли, слышал, как я шептала на ухо послу арьянцев секретные сведения «касательно паровозного пару». И видел, как я Потапычу сунула в карман черное перо, обрекая на неудачу… Правда, вызванный к дознавателям в качестве свидетеля по «делу об измене сударыни Береники» слов своих не подтвердил и со слезами на глазах стал напирать на комичный факт: он, оказывается, крепко болен, по осени ежегодно умом трогается, посему за слова свои отвечать не может. Редактор знает и обычно не принимает статей с сентября по ноябрь, а тут – принял, оконфузился и недоглядел… Завидовский подтверждал свои подозрения относительно виновности редактора, кивая и щелкая себя по подбородку, намекая на весьма условную трезвость всего штата «Сплетника». Скандал выходил неприятный, многие сочувствовали журналистам. Оно и понятно: а кто у нас любит полицию? Но тут выяснилось, что сгоряча Завидовский упомянул в той же статье еще и Соболева. Мол, «жена его непризнанная сидела рядом с первым министром и томно вздыхала, ничуть пением цыганским не интересуясь». Полагаю, писал пьяница в натурально несознательном состоянии, потому что мстительность Льва Карповича способна вмиг запорошить сединой самую дурную и отчаянную голову. Допустив же вовлечение имени Рату в пересуды, «Сплетник» вырыл себе могилу и утвердил приговор, который не отменить уже ни полиции, ни суду. Соболеву статью подсунул злодей Семка, и Лев вышел на охоту, то есть перебрался с дивана, где он тихо маялся виной перед всем миром, к телефонному аппарату.

– Не наладить ли мне выпуск газетенки «Угорский лесовик»? – вслух задумался Соболев, выздоравливая буквально с каждым словом. – Сами помотаются по уезду, соберут материалец, кассу наборную поворошат, доставку именную произведут… Места у нас красивые, люди живут просторно, навещай их без спешки, сто верст туда, полста сюда – это ж и не крюк. Так, пешая прогулка с немалой приятностью для ног и пользой для души…

Не знаю, как Завидовский и его приятели, а я тогда вкрадчивостью голоса и некоей мечтательностью тона впечатлилась. Семка кивнул и гаденько усмехнулся, не как высший маг удачи, а как распоследний мстительный пакостник.

– Еще газеты станешь покупать? – строго спросил Семен, собирая рассыпавшиеся по полу купе листки и возвращая мои мысли к настоящему.

– Н-нет.

– У-у, кризис не миновал? Реночка, не жди, что я тебя в следующий раз пожалею, – предупредил Семка. – Один раз обжечься всякий может, потому что учится на ошибках. Второй раз – это уже не ошибка, но глупость и неумение собой управлять. Рена, ты птица удачи. Никто и никогда не будет к тебе справедлив, потому что слишком многие желают удачи себе и неудачи прочим. И еще потому, что, пока ты плачешь и себя жалеешь, ты не птица вовсе, а просто беспомощный ребенок. Что ты можешь сказать прямо теперь по поводу фарзы?

– Серенько, – наугад буркнула я, – спокойненько и вяленько…

– Как все уменьшительно и даже ласкательно, – умилился Хромов. – В пятом вагоне играют на деньги и скоро стреляться надумают. В девятом, похоже, провозят контрабанду: темна их удача и натянута, готова лопнуть старой струной… Рена, ты прямо теперь ничего не видишь и не слышишь. Ты вся пропитана обидами, жалостью к себе, нелепой виной и бог ведает чем еще.

– Прости.

– Я? Всегда, – великодушно пообещал Семка, подвинул к себе стакан чая и кипу газет.

Я тоже занялась делом. Добыла салфеточки, выложила на блюдце любимый Хромовым кристаллический сахар, какой привозят с юга. В столице он редкость, я заказываю у ловкача Бахшилло: тот хоть и дорого берет, но не склонен обманывать. На рынке-то и в лавках повадились продавать сахар местного изготовления, не соблюдая все правила выпаривания кристалла из перенасыщенного сладкого раствора…

Урюк я тоже запасла заранее, и бальзам для чая, не южный, а, наоборот, таежный: нам Шарль присылал его дважды с оказией. Дивный по вкусу и числу трав, в горячем чае бальзам раскрывается, заполняя все купе тонким терпким запахом.

Хромов не глядя, на ощупь, выбрал самый крупный кристалл сахара, жестом показал исполнительной жене будущего великого писателя налить две ложечки бальзама. Он уже читал газеты и журналы, купленные мной. Пробегал страницы глазами в несколько секунд, хмыкал, усмехался, прихлебывал чай и листал. Если разобраться, он ввел в нашей семье жесточайшую цензуру. У меня возникла идея подать жалобу Мари. Вот кто не потерпел бы ущемления прав, тем более прав женщины, к тому же по вопросу, трактуемому суфражистками как семейный деспотизм… Только я не суфражистка, к равноправию отношусь с подозрением и газет на равных с мужем правах читать, если уж по совести, не желаю.

– Тебе читать можно, – взревновала я для порядка.

– Реночка, наш Шарль после пребывания в ремпоезде все болезни сравнивает с пьянством. Так вот: ты запойная по чтению, а я гурман, я только дегустирую. Впрочем, было бы, что оценивать. – Хромов презрительно поморщился, отбросил еще одну газету. – Все это твой любимый Бахшилло со свойственной ему прямотой назвал бы «ослиной мочой».

– Прямотой? – поразилась я, припомнив витиеватый стиль речи содержателя винного погреба и заодно владельца малого уютного ресторанчика для своих, для любимых гостей.

– Да уж, тебе он подобного не говорил, – рассмеялся Хромов, не думая смущаться. – На, это разрешаю прочесть.

Я охотно приняла газету и стала читать. Бойкий незнакомый журналист простыми словами и по мере сил приманчиво вдалбливал всякому в самое темечко, повторяя по три раза подряд: Елена Львовна Соболева получила от отца в полное распоряжение умопомрачительную сумму в миллион золотом. Сошла с ума – а что ей оставалось? И ищет способы извести денежки. Поэтому наивная девица готова рассмотреть любые прожекты самого нелепого толка. Затратные – это важно! Сударыня Соболева не может просто проиграть деньги за карточным столом. Она намеревается вложить их в дело. Именно так, через дело, она хочет честно, глупо и быстро растратить средства, дабы доказать отцу: она не унаследовала семейного таланта управления финансами.