Бремя удачи - Оксана Демченко

Я осторожно, стараясь не создать самого малого шума, приоткрыла дверь и проскользнула в купе. Газеты валялись на столе и под столом – это обычный рабочий беспорядок, он настороженности не вызвал. Но то, что любимое вечное перо Хромова брошено на листках, а сами записи оставлены незавершенными, прерванными на полуслове… Я задохнулась и ощутила страх, ползущий змеюкой по шее: то ли укусит, то ли петлю затянет и даже кричать тогда не смогу.

Что же это? В глазах потемнело от ужаса: Семку украли! Ведь он бы по своей воле из купе не вышел, не убрав перо. Он это перо из рук не выпускает – как же, личная вещь высшего мага Карла Фридриха фон Гесса, для Хромова кумира двукратного: тот свою птицу сберег и написал великолепную книгу сказок…

Из смежного купе донесся едва слышный звук. Я стряхнула оцепенение, лихорадочно огляделась, не замечая ничего подходящего для обороны. Первая паника прошла, в глазах больше не темнело, но и не светлело. Фарза для нас с Семкой была черна и густа, но вывернуться мы пока что могли, и это зависело от меня, что не так уж плохо. В нынешней игре я и была главным узлом… Что ж, им же хуже. Нашли с кем связаться! Не знаю, кто враги, но мне их не жаль. Я наугад вытянула из бара бутыль потяжелее, надежно обхватила за горлышко, порадовалась мельком, что ладонь не потная и по стеклу не скользит. И стала красться через купе, стараясь унять трусливое сердце, а заодно затолкать поглубже в недра сознания истерически-веселую и глупую мыслишку: «Мы, жители Ликры, первым делом вооружаемся водкою…»

Осторожно заглянув в щелочку неплотно прикрытой двери, я сперва и не осознала того, что же, собственно, вижу и слышу. А когда осознала, едва устояла на ногах. Семкин голос я уж всяко не перепутаю, даже по одному вздоху. И руку его, и плечо. Но как же мне понять и принять то, что мой Хромов обнимает какую-то рыжую девку и из одежды на нем – одна расстегнутая рубаха, а на ней и того меньше, всего только шейный шарфик. Ох ты ж, да так увлеченно и недвусмысленно все происходит, да прямо на нашей кровати… Семка еще что-то сказал, тихо и невнятно, но я угадала слово. Не разобрала, именно угадала. Я все же, когда надо, везучая. Уже почти что пошла вразнос и глупостей понапридумывала, а того вернее согласилась принять всерьез вранье, что мне подсовывали под видом правды. Но это слово кстати пришлось, обеспечило меня недоумением, а затем логика включилась в работу резко, прямо со щелчком в напряженной, ноющей шее…

Голова моя загудела, я ощутила сполна висящий на шее камень отчаяния, тянущий нас с Семкой на дно, готовый погубить окончательно и птицу, и ее высшего мага – в банальнейшей семейной склоке без правых и виноватых, зато с криками и пустыми обвинениями. Попробуй потом забери назад сказанное сгоряча, да сотри мыслишки, вползшие в головы. Ну уж нет. Долой чужие глупости, я своих понаделаю так, что любо-дорого глянуть будет. Вся картина происходящего – настоящая, а не видимая глазу – выстроилась в голове, и сделалось там упорядоченно и спокойно, как в арьянской казарме.

Я распахнула дверь, в два шага добралась до кровати, с размаху огрела бутылью рыжеволосую злодейку и зашипела, с трудом сдерживая голос, злость и дар. Потому что, если я сейчас хоть кому хоть чего пожелаю, удачи им вовек не видать. Никакой!

– Лярва конопатая! Проныра прохиндейская! Ишь, и не рыпается, то-то… Но ты, Хромов, ты просто дурак! Ты что, всякую там ржавую франконскую мороку от родной жены вплотную не отличаешь?

Рыжая сникла, я оттолкнула ее в сторону, пытаясь рассмотреть своего неверного мужа. Глаза у Семки были пустые, зрачки широкие, губы норовили растянуться в улыбку, меня он совершенно не слышал. Пришлось отпихнуть рыжую на пол – а чего с ней церемониться? – и врезать Хромову сперва ладошкой, благородно, пощечину. Не помогло… Его я сейчас тоже не пыталась жалеть. Тогда уж кулаком, да в бок, чтобы задохнулся и хоть с болью, а себя вспомнил. Не подействует и это, штофом под колено вмажу. Вмиг охромеет, так оно в целом надежнее: хромой муж на сторону далеко не уковыляет…

Хромов охнул, согнулся на боку, заморгал, тряхнул головой и покосился на меня, уже осмысленно. Недоуменно дернул ворот своей рубахи, потер сперва бок, унимая боль, затем затылок – разыскивая мысли… Я пробежалась по купе, рыча и расшвыривая вещи, споткнулась об беспамятную злодейку, рванула дверцу шкафчика и принялась метко бросать в Хромова его же вещами. Он ловил уже сидя, сперва сутулился и недоумевал, но потом замер, рассмотрев на полу рыжую дрянь в шарфике. Точнее, уже без шарфика: тот остался на краю кровати.

– Это кто?

– Сема, твою мать! – Я стала окончательно спокойна и всерьез зла. – Ты еще покричи в голос и повздыхай мне тут! Пойду и второй бутылкой тебя утешу по темечку. Это твоя полюбовница. Если бы я была барышней приличного происхождения, я бы сейчас рыдала в три ручья в соседнем купе и стреляться норовила. Или устраивала аттийскую истерику на целый поезд, заодно жалуясь всем магам и еще невесть кому, лишь бы жалели. Ты что вытворяешь? Ты меня должен беречь, эти маги долбанутые тоже, а тут джинны бродят толпами!

– Боже мой…

– Рано начал молиться! – Мне стало весело и жарко от злости, не желающей проходить. Пришлось шарахнуть штофом по углу стола. В первый раз стекло выдержало, но со второго удара лопнуло, и мне чуть полегчало. Наблюдая падение осколков и водочные слезы, капающие на ковер, я мстительно добила родного мужа, чтобы вовек на сторону и не глянул: – Лучше подумай, Хромов: а если это на полу не баба, а совсем даже мужик? У джиннов вроде нет в ордене женщин.

Хромов сел очень прямо и как-то закаменел, стараясь даже не глядеть на «полюбовницу». Если я еще хоть немного и была на него зла, то теперь растеряла остатки раздражения. Жалко ведь человека. Мы с ним не маги-пси и не стихийщики, мы не в силах опознать полноценную иллюзию. А это на полу явно уровнем равно Шарлю, золотой джинн – кто еще мог прокрасться сюда незаметно? Хотя иллюзия странная: тело тощее, никакой красоты в нем, к такому и ревновать-то тошно. То ли пацан, то ли девчонка некормленая. На затылке кровь уже видна из-под волос, сильно я ее штофом оглушила… Хоть бы не до смерти!

– Ты никого не позвала, ты чудо, – поразился Хромов, прижимая к груди брошенную в него последней рубаху и заодно рукав халата. – Я пойду мыться со щелоком. Боже мой…

– Тебя заклинило? Нам и без «боже мой» свидетелей многовато! Хромов, хватит страдать. Это надо сдать Петрову. Едва оно очнется, сгинет без следа, раз сюда добралось и никем не было замечено.

– Скорее ее сознательно пропустили, – вздрогнул Хромов, выходя из оцепенения и начиная натягивать халат. Меня позабавило то, что джинна Семка упрямо и даже с нажимом именовал женщиной, не желая думать о другом варианте. – Кто-то из арьянцев в деле… Один или двое. Реночка, прости, я ничего не помню, я даже не понимаю, за что в точности извиняюсь.