Исход благодати (СИ) - Зеленжар О.

— Эй, ко мне! — крикнул Кеан. — Иди сюда! — он свистнул, подзывая коня.

Мелькнула смазанная тень, и протектор инстинктивно закрыл голову руками. Что-то тяжелое с силой ударилось о наручи, распространяя от кисти до самого предплечья и лопатки волну ноющей боли. Выхватив кинжал, Кеан сделал выпад в тут сторону, с которой пришел удар. Сталь впустую рассекла воздух, раздался смех, и следующий удар пришелся на кирасу. Сильный! Кеан согнулся пополам, мысленно молясь за несчастные ребра. Третий удар догнал его в спину, уронив на колени. В это момент Кеан, половчей перехватив кинжал, вонзил его в смазанную тень перед глазами. Сталь вгрызлась в мясо, и рыцарь повел ее вверх, не встретив никакого сопротивления. На него завалился горячий влажный тюк под какофонию криков ярости. Удар по лицу. Сначала вспышка, затем все потемнело и стало резко не хватать воздуха. Кто-то стиснул удавкой его горло.

— Сдохнешь, как благородный, — прошипело над ухом.

Кеан замахнулся кинжалом, метясь в душителя за спиной. Руку прижали к земле, заставив разжать пальцы несколькими мощными ударами. Воздуха все меньше. Как же худо!

Перестук копыт, тяжелый и стремительно приближающийся. Гомон. Что-то мокро хрустнуло у него за спиной, издав жалкий всхлип, и удавка на шее ослабла. Темнота вокруг забурлила от криков, храпа коней и топота, а затем крепкая рука ухватила Кеана за плечо, поднимая на ноги:

— Живой! Как ты позволил этой челяди окружить тебя?

Кас! Иллиола крепко вцепился в руку товарища:

— Конь скинул, и меня ослепило, до сих пор вижу только тени.

— Забирайся. Найдем твоего чалого.

— Замедлю тебя, — засомневался парень, устраиваясь позади Кассия.

— Смешной. Пешком что-ли собираешься бежать?

Кеан усмехнулся, а гнедой тронулся вперед, переходя то на рысь, то на шаг. По бокам слышался топот других всадников. Кеан чувствовал: Кассий таранил кого-то булавой, размахивал ею, раскидывая препятствия. Спустя некоторое время зрение потихоньку вернулась. Кеан огляделся по сторонам, с облегчением обнаружив, что все восемь братьев живы, только Равио пошатывался в седле, словно пьяный.

— Оклемался? — спросил Кассий. — Конь твой как сквозь землю провалился, зато падаль со всех щелей лезет.

— Скажи, что там, у кареты, произошло?

— Дерьмо алхимическое, — сплюнул Кас. — Никогда такого не видел, но меня словно Всеблагой за плащ потянул, шепнув: “Беги, Кас!”. Лежачему этому полтела разворотило, твой конь загорелся. Все, думал, хана. А мы так, отделались несколькими ожогами да испугом.

Кеан оглянулся на улицу за спиной. На мостовой влажно блестели подтеки крови, валялись скорченные тела, арбалетные болты и растоптанные фрукты.

— Путь мы расчистили, — сказал Кас, — осталось спасти эти серые задницы.

Пригар обнаружился на подъезде к площади. Он мерно пасся у лавки зеленщика, опустошая связки подвявших веников. Весь левый бок опалило, ожоги влажно блестели, сочась кровью.

— Ну и скотина же ты, — в сердцах воскликнул Кеан, стукнув того по шее.

Конь болезненно фыркнул в ответ и пошел вперед, волоча за собой аспид. Трубка порвалась в нескольких местах, оружие держалось на нескольких жалких нитках, зато булава была на месте.

— Теперь он у тебя точно… пригорел, — сказал Кас, разразившись басовитым хохотом, а затем посерьезнел. — Равио, пожертвуй Кеану своего коня, из седла же сейчас выпадешь… Мы скоро вернемся за тобой.

Оставив раненого брата позади, протекторы устремились к площади. У въезда их ожидала разношерстная толпа, ощерившаяся лопатами, вилами и ухватами. Злая, оборванная, дикая, напоминающая вспененную массу, что поднимается над похлебкой. Кеан хотел бы презирать ее, но видел испуганные лица обычных людей, каких много в районе Стали. Среди них мог быть старый кузнец, с которым он так любил играть в хурук. Кассий увидел, что Кеан замешкался.

— Не смотри на них, как на людей, — сказал он. — Это… мусор. Они сами выбрали такую судьбу, как и мы — свою. Так что просто топчи их, Кеан. В этом наше предназначение.

Вскинув аспид, Кассий выстрелил, по бокам раздались похожие хлопки, и люди начали падать, а затем протекторы, пришпорив коней, вонзились в прореженное стадо, круша и сминая бунтарей, словно мельничные жернова зерно. Только пшеница не захлебывается кровью, не воет от боли, не виснет на стременах. Кеан точным ударом булавы размозжил голову человеку, что пытался вонзить в его коня вилы. «Словно убить петуха к ужину», — пытался внушить он себе, но внутри все равно дернулась мерзостная жилка.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Задние ряды дрогнули, бунтари побросали свои вилы да лопаты, побежалипрятаться. Рыцари быстро нагоняли их, обрывая судорожный бег ударами по телу и конечностям. Вырвавшись вперед, Кеан увидел, что Протекторат методично затаптывал последние очаги неповиновения. Площадь была усеяна напитанными кровью листовками. Кеан поднял одну. Чернила, смешанные с кровью, растекались прямо на глазах.”… забрать себе то, что наше по праву. Вырвать это через боль и кровь, ибо жизнь низшей твари не многим лучше смерти, и если уж принять ее, то человеком, с громким именем на губах…”. Смяв бумагу, Кеан кинул ее под ноги. Ради чего все это было? Ради свободы? А зачем она им, заблудшим грешникам? Дай им волю, и они потеряют человеческий облик. Ведь так?…

Кеан спешился, оглянулся на залитую кровью площадь. Освобожденные из осады стражники организованной толпой уходили через зачищенную экипажную дорогу. Кто-то из бунтарей сдавался, падал на колени, плакал, кто-то пытался сбежать через плотное кольцо протекторов, и только маленькие островки продолжали вести сражение. Пришпорив коня, Кассий вклинился в эту массу, исступленно топча и раскидывая… людей. “Людей, — повторил внутренних голос Кеана. — все-таки это люди”. Он так и остался стоять на месте, задумчиво поглаживая Пригара.

Очень скоро все было кончено. Тела сгрудили в телеги, сдавшихся конвоировали в казематы форта, до вынесения решения суда. Кассий подъехал к Кеану:

— Ты чего такой пришибленный?

— Да мерзко от того, что сделал, — признался Иллиола.

— А на войне не мерзко? — ответил бородач, хлопнув друга по кирасе. — Это война. Или они, или мы, только правда за нами и Благой на нашей стороне. Помолишься, исповедуешься, и все как рукой снимет… — пальцы сжались на плече. — Только сучку свою выкинь из головы. Она тебя не утешит…

Кеан вырвал плечо из хватки Кассия и побрел, ведя коня под уздцы.

— Да стой же!

Кас догнал его, перегородив дорогу лошадиным телом. Великан спешился, встав перед молодым протектором.

— Думаешь, ты первый брат в ордене, что влюбился в Сестру? Думаешь, на тебе свет клином сошелся? — Кассий покачал головой. — Никто никогда не признается, а я признаюсь — был за мной такой грешок…

Кеан удивленно моргнул, бородач горько усмехнулся, положил руку на плечо молодого друга и повел по площади.

— Не верь, если скажут, что никто и никогда… Все были молоды, у всех играла кровь, сколько случаев помнят наши стены… Мою звали Примулой. Глупый обычай давать ублюдкам и шлюхам цветочные имена, скажи ведь? Я был влюблен в нее, и она любила меня без памяти.

— Что с ней стало? — глухо спросил Кеан.

— Не знаю, — признался Кассий, притормозив. — Может, казнили, а, может, сослали на острова, ублажать каторжников. Дело-то не в этом. Не верь ни единому слову, сказанному миленьким личиком. Не было в них любви, только желание пристроить свою испорченную шкуру. Всего лишь холодный расчет и подлость. Тебе станет легче, когда ты осознаешь это.

— Откуда тебе знать? — поцедил Кеан. — Может, она любила тебя, а ты позволил ей сгинуть.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— У знаний вкус горше, чем у травяного самогона, — усмехнулся Кассий. — Я услышал разговор не для моих ушей. Не любила меня Примула, только вертела, надеясь, что я обеспечу ей свободу. Так что забудь эту блажь. Это иллюзия, самообман, и единственная любовь, достойная восхваления — Всеблагого и к Всеблагому, — он широко улыбнулся. — Ладно, отставить печаль! Пойду, найду Равио. Как бы не помер от ран…