Новаторы - Ю. Кулышев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несмотря на разницу лет, с Димой было интересно и легко, потому что всегда не только в беде поможет, но и прислушается к твоему совету. Всегда около него были люди. Уважали и ценили за умение работать, за смекалку и постоянное желание делиться всем, что у него было. Особенно это качество ценили те, кто работал с ним в Нижнем Тагиле».
Евгений Иванович Дмитриев, в годы войны работавший мастером на Уралвагонзаводе, продолжает:
«Человечность и душевность — вот что являлось отличительной чертой Дмитрия. Он делился со своими товарищами продуктами. Табак у него всегда лежал на тумбочке открыто.
Те, кто помнит первое время эвакуации, когда не хватало продуктов для отоваривания по карточкам, когда за сверхурочные работы выдавалась только похлебка с хлопковым маслом, поймут всю человечность этих поступков. А о чисто профессиональной помощи, о передаче своего опыта говорить не приходится. Это он делал всегда с большим удовольствием и там, на Урале, и здесь, в Ленинграде».
Удивительно! Прошло более десяти лет со дня гибели Дмитрия Филипповича, а среди друзей он как живой. Дмитрий Босый любил людей, и они платили и платят ему тем же. Каждый год в день его рождения и в день смерти друзья приезжают к Наталье Павловне…
Семья Босых собиралась провести лето 1941 года, как всегда, на даче, в пригороде Ленинграда. Затем передумали. Затеяли ремонт квартиры. В воскресенье братья отправились на Неву. Когда вернулись, дома их встретила озабоченная мать и тихо сказала: «Война!..» Не поверили, думали, что что-то перепутала. Однако ошибки не было. Всей семьей тут же сфотографировались на память. Старшего брата Дмитрия — Владимира — проводили на призывной пункт, двумя неделями позже — младшего, Бориса. Владимир служил в Ленинграде, а Борис попал в кавалерию. Позже писал брату: «Митюша! Служу я в кавалерии, как мечтали мы с тобой когда-то оба, но удалось мне одному. Чувствую себя хорошо. Настроение боевое».
Дмитрий Босый работал фрезеровщиком. Свою трудовую жизнь он начал в 1922 году в возрасте четырнадцати лет. За годы пятилеток стал квалифицированным рабочим, стахановцем.
В конце июня правительство приняло решение эвакуировать завод.
Весть об эвакуации быстро разнеслась по заводу. Седоусые рабочие плакали как дети. Оставлять родной город никому не хотелось. С тяжелым чувством приступили к демонтажу оборудования. Если бы кто-нибудь ранее сказал, что такую работу можно сделать за сутки, его бы сочли хвастуном или сумасшедшим. Но так было.
И вдруг новое распоряжение: «Приостановить эвакуацию. Поставить станки на место». В течение 10 часов все оборудование было снова на местах. Завод начал выдавать продукцию. Работали с подъемом. Однако через два дня, 3 июля, эшелоны со вновь демонтированным оборудованием потянулись на восток.
Для всех в семье было полной неожиданностью сообщение Дмитрия, что его вместе с группой квалифицированных рабочих завода отправляют из Ленинграда. Наташа была ошеломлена этой новостью. Не могла долго сообразить, что собрать в дорогу. Дмитрий считал, что командировка будет недолгой, поэтому пришел к поезду с небольшим чемоданчиком, где были смена белья и летний костюм. На дворе стоял жаркий июль. Как-то не хотелось даже думать о том, что придется вдали от дома встречать зиму. Наташа сама принесла на вокзал теплые вещи и передала их в вагон. Уже на Урале Дмитрий не раз вспоминал их грустное прощание, заботливую предусмотрительность жены.
Состав двигался медленно. Подолгу стояли на разъездах, уступая дорогу воинским эшелонам. 10 июля прибыли в Нижний Тагил.
Ленинградцы сразу же ощутили индустриальную мощь города, огромные заводские трубы, километровые корпуса и краны, краны, краны… И днем и ночью неутомимо трудился этот город заводов.
Промышленность перестраивалась на военный лад. Трудностей было много. В город один за другим прибывали эшелоны с оборудованием. Следовало разместить тысячи станков и механизмов. Жилья не хватало. Ощущался недостаток продуктов питания, одежды, обуви и других крайне необходимых вещей. «На первых порах мы, приезжие, — вспоминает Евгений Иванович Дмитриев, — были недовольны. Нам казалось, что нас приняли плохо, недоброжелательно, что в городе мало порядка. И только позже поняли, какие героические усилия приложили трудящиеся города, чтобы всех разместить, помочь в восстановлении и пуске эвакуированных заводов». Для доставленного из Ленинграда оборудования на территории Уральского вагоностроительного завода отвели неосвоенный пролет длиной в полтора километра. Перед разгрузкой и установкой оборудования пришлось самим сначала прокладывать колею, вывозить горы мусора и щебенки. Особенно тяжело приходилось станочникам. Работали день и ночь. Круглые сутки двигались подъемные краны, лебедки. Через 12 дней заработал автоматно-револьверный цех, еще через 10 дней — самый ответственный, механический.
Война… Ударные вахты, которые проводились все чаще и чаще, называли «фронтовыми». Работали, сутками не отходя от станков. На заводе, появились «двухсотники», «трехсотники», откликнувшиеся на призыв рабочего Горьковского автозавода Ф. М. Букина работать не только за себя, но и за товарища, ушедшего на фронт. Дмитрий вспоминал потом: «Пот катится, бывало, по лицу, туман застилает глаза, руки дрожат от усталости, но, если еще были силы, работали. Выполняли по две, три, по пять норм за смену».
Как опытному фрезеровщику, Дмитрию часто давались самые трудные задания. Особенно при освоении новых деталей.
Цех с трудом осваивал деталь, которую называли «гребенка». Делалась она из поковок. 12 человек изготовляли за смену всего одну. Несколько партий «гребенок» пошло в брак. Тогда дали Дмитрию. Пришлось поломать голову — и «ключ» был найден. Вдвоем вместе с фрезеровщиком Михаилом Алексеевым он обеспечил сборщиков нужным количеством «гребенок».
Письма от родных приходили регулярно. Наташа сообщала, что на фронт ушли самые близкие друзья. Сердце сжимало нетерпеливое и горячее желание бить врага. То, что делал он здесь, казалось второстепенным. «Все люди сражаются, а мы что? Сидим тут, как тараканы на печи…» Мысленно видел себя в строю — то, как отец, моряком, то, как в годы службы в рядах Красной Армии в 1933–1936 годах, пограничником. Тогда был на отличном счету, имел немало поощрений. Чуть было не стал кадровым офицером.
Работа — сон, работа — сон… В монотонной череде дней незаметно проходили недели, месяцы. Пришла осень. Газетные сводки становились все более и более тревожными. Письма от родных стали приходить реже,
