Актеры советского кино - Ирина А. Кравченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я любила Никиту. Он по натуре своей был солнечным, хотя и непростым. Мой муж ездил к нему в институт улаживать его проблемы, а я объясняла Никите, почему необходимо пойти на экзамен по марксизму-ленинизму. Еще он возмущался, что его обязывают выходить в массовке в БДТ (Большом драматическом театре. — И. К.), когда у него уже большие роли в кино. Молодой человек, одаренный, рано узнавший славу — все это довольно непросто было уложить в голове, в душе…
Никита приходил к нам, чтобы просто побыть в семье, тихо провести с нами вечер. Почему он и женился так рано: уже в девятнадцать лет безумно хотел ребенка. И отцом стал нежным. Всегда находил время, чтобы приехать к Сонечке, погулять с ней. Вспоминаю, как он, когда девочке было четыре года, привез ее к нам в гости, на такси. Ребенка в машине укачало, потом вырвало. Я отнесла Соню в ванную, вымыла, и тут вошел Никита: он, не зная, что я уже все сделала, собирался помыть дочку и переодеть. Относился к этому как к своей естественной обязанности.
По своему складу он был человеком семейным. Встретив Катю, работавшую на киностудии, Никита наконец-то обрел женщину, которая была ему нужна. Они зажили спокойно, размеренно, даже лениво, им это нравилось».
То, что у него появился на свет еще один ребенок — рожденный Алиной Туляковой Сережа, — Никита так и не узнал.
Агент будущего
Борис Юхананов:
«Еще когда я обитал в Питере, мы с Никитой и нашими друзьями начали играть в „ХО“. Правила этой игры развивались вместе с ней. Сегодня могу сказать, что она идеально отвечала духу времени: все тогда происходило стихийно, игры вели своих адептов.
Вели они нас в 90-е годы. Предчувствие развала империи наполняло меня трагизмом: я знал, что будут разрушаться жизненные связи. Мы не были готовы к конкуренции с „мерседесами“, к новой системе критериев, к тому, что деньги будут решать все. Мы жили, паразитируя на собственных дарованиях и той великой культуре, которая, проникая сквозь социалистические реалии, досталась нам в наследство. Эта культура не могла обучить нас тому, как существовать в новом времени. То, что в этом времени не будет места свободному, настоящему творчеству, казалось мне особого рода вывертом судьбы, который мы не могли исправить, оставаясь посреди того пламени, что охватывало нас.
Все эти драматические ожидания вели меня, когда я начал работать, уже в Москве, при одном из жэков, над спектаклем „Октавия“. Там Никита играл Сенеку, Нерона и Ленина. Играл гомерически смешно: у него был потрясающий дар гротеска, сочетавшийся и с тонким юмором, часто переходившим в сарказм, и с выразительной пластикой. Сам Никита напоминал обаятельнейшего Арлекина. При этом на сцене разворачивались трагедии, и предчувствие распада империи наполняло спектакль истерикой, он игрался навзрыд.
То, что люди нашего круга обречены, для меня было очевидным. И Никита ощущал ожидавшее нас и играл в тревожном предчувствии. Поэт — агент будущего, он принимает на себя его волны. Это происходит с любой озаренной душой во все времена, и избавиться от назначенной тебе „роли“ нельзя.
Никита не валил на других свои переживания. Мы вообще не делились экзистенцией — мы ее уничтожали. Не общались на уровне „ты знаешь, мне сегодня нехорошо“, „я думаю, что я…“. У нас не было времени на самих себя».
Ирина Каверзина:
«Одни люди, их большинство, понимают жизнь как то, что происходит лично с ними, здесь и сейчас, а всё, что вне их самих, — как нечто абстрактное. Другие, редкие, воспринимают себя частью мира, к ним относился и Никита».
Итак, он научился преодолевать притяжение обыденности, в которой носятся с собственной персоной. Если что и ценил в себе, то, вероятнее всего, художника, то есть лично ему не принадлежавшее. Наконец-то обретенный семейный комфорт служил скорее для равновесия, ничуть не снижая высоты Никитиного «полета».
Когда высоко…
Борис Юхананов:
«Периодически в квартире Никиты, в то время как я там жил, возникал его двоюродный брат, освещавший ее своей инаковостью, светом незаимствованной стабильности, которых в Никите не было. Но мне всегда казалось, что моему другу достаточно сделать некий выключающий жест, чтобы переместиться в комфортабельное, правильное существование, и не делает он этого только потому, что не хочет. Всегда думалось, что рядом с ним звучит чудесная долгоиграющая пластинка благоустроенной, ровной жизни. Но оказалось, что никакая пластинка не играла, это была иллюзия».
Ирина Каверзина:
«Никита звонил нам незадолго до Нового года. Сказал, что заболел ангиной. Ему назначили лечение, оно не помогало. И лишь когда у него воспалились лимфатические узлы, его положили в ленинградскую клинику, где выяснили, что это рак крови. Мы скрывали от Никиты диагноз, но когда я пришла к нему в очередной раз в больницу, он с улыбкой заметил мне: „Что-то вы подозрительно засуетились“. Объявили сбор средств на лечение за границей, совершенно неподъемных для нас, родственников, в то, еще советское, время. Деньги собрали, и Никиту отправили лечиться в Лондон.
Он мужественно переносил все, что с ним происходило в эти год с лишним. Ни единого срыва, всегда оставался улыбчивым, спокойным, доброжелательным. О том, что проживет недолго, он несколько раз обмолвился после ухода мамы, но теперь о возможности своего ухода не заговаривал. Тихо радостный, писал сказки. Катя поддерживала его, всегда будучи рядом».
Борис Юхананов:
«Его болезнь стала неожиданностью для всех. Никитина жизнь наполняла его драйвом и здоровьем, и тут такое… Наш друг Ваня Кочкарев, живший тогда в Лондоне, снимал его, и эти кадры вошли в мой фильм „Сумасшедший принц Никита“, где он, уже смертельно больной, обращается со смертью как с предметом игры. Это невероятно светло. Никита там поет разные советские песни и вообще всячески балуется перед камерой».
Из письма Никиты Борису Юхананову:
«Не могу пока совладать с переменой, которая произошла со мной. Эта х…ня отняла у меня, кажется, всё: силы, здоровье, разум. Так все перевернулось разом, ты можешь себе представить. Это кочевье по больницам, странам. Долго ли оно еще
