Легкие шаги безумия - Полина Дашкова

Конечно, рассольник в столовой тюменской прокуратуры не шел ни в какое сравнение с бабушкиными супами, но думалось под него тоже неплохо. Следователь Костиков был вполне симпатичным парнем, но его болтовня мешала сосредоточиться.

Из столовой они вышли вместе.

— Я тоже иду дышать пылью, — сообщил Костиков, спускаясь вместе с Иевлевым в архив.

Майор принялся за чтение и вскоре забыл о своем случайном знакомом. Он вообще обо всем забыл. Он даже присвистнул от удивления.

На трех машинописных страницах был напечатан психологический портрет предполагаемого убийцы. Из этого полуофициального документа следовало, что девушек убивал и насиловал мужчина, от сорока до пятидесяти лет, со средним либо среднетехническим образованием и весьма низким культурным уровнем. Женатый, пьющий, психически неуравновешенный. Может состоять на учете в нарко — или психдиспансере по месту жительства. Вероятно, в подростковом и юношеском возрасте он испытывал сложности в отношениях с противоположным полом, возможно, пережил тяжелую неудачу или обиду, которая травмировала его настолько, что оставила глубокий след на всю дальнейшую жизнь.

Налицо так называемый гебоидный синдром, пережитки подростковых комплексов в зрелом возрасте. Убивая девочек и девушек, он как бы бессознательно самоутверждается, мстит за юношескую обиду. Скорее всего он будет категорически отрицать свою вину, симулировать истерику и амнезию.

Под всем этим стояла подпись:

«Градская Р. В. Кандидат медицинских наук, Институт общей и судебной психиатрии им. Сербского».

Да, дотошный Захаров в ноябре отправился в Москву — за этой вот бумагой. Для того чтобы психиатр Градская составила психологический портрет преступника, она должна была ознакомиться с материалами предварительного расследования — хотя бы со слов Захарова.

А уже в конце декабря в городе Тюмени был арестован Никита Слепак, сорока пяти лет, со средним образованием, женатый, пьющий, состоявший на учете и в нарко-, и в психдиспансере.

В состоянии очередного запоя Слепак пытался продать у пивного ларька женские украшения и часы. Он скандалил, прорывался сквозь очередь, совал ларешнице в нос эти безделушки и пытался расплатиться ими за пиво. Мимо проходил дежурный участковый. Ларешнице надоел приставучий алкаш, она громко крикнула: «Эй, милиция!»

Николай Иевлев смотрел на фотографии и читал подробные описания вещей, изъятых у задержанного гражданина Слепака Н. В. Здесь был и маленький позолоченный кулон в форме колокольчика, на серебряной цепочке, и мельхиоровый браслет, и серебряный перстенек с печаткой, и часы женские фирмы «Заря» на кожаном черном ремешке, и финифтевый кулон в форме сердечка с розочкой. Полный набор украшений, снятых с убитых девочек…

Слепак был сильно пьян, буянил, в протоколе было зафиксировано, что он оказал активное сопротивление при задержании. Потом, проспавшись, он заявил, что не крал эти побрякушки, а нашел их, да не где-нибудь на улице, а прямо в кармане своего ватника.

При обыске в доме был обнаружен спрятанный за печкой свитер с пятнами крови. Это была кровь убитой Анжелы Насебуловой, последней жертвы Тихого. Тщательно отмытый туристический нож небольшого размера, с пластмассовой ручкой был завернут в свитер. Характер раны говорил о том, что она нанесена именно таким ножом. А группа крови самого Слепака совпадала с той, что была предположительно определена по сперме.

Он часто ездил в Тобольск к родственнику, жил там подолгу, шабашил везде, где мог. Потом пропивал все, что зарабатывал, иногда прямо в Тобольске, с родственником. Иногда, если между ними происходил конфликт, Слепак возвращался в Тюмень и пил там. У него не было никакого алиби — ни в одном из шести случаев.

Ко всему прочему, он был высоким широкоплечим блондином. На его левой кисти имелась татуировка, мелкие буквы «НИКИТА».

Он долго не понимал, чего от него хотят. А когда в общей камере тюменского СИЗО его избили до полусмерти, разбили голову, размозжили половые органы, он впал в тихое помешательство. С тех пор на все вопросы он отвечал только три слова: «Я никого не убивал». Но медицинская комиссия признала его вменяемым на момент совершения преступлений.

Слепак так и не признал своей вины. Но никаких заявлений и просьб не писал, ни в какие инстанции не обращался. Адвокат выполнил свою миссию более чем формально. Родственники убитых девочек в зале суда посылали громкие проклятия зверю, ублюдку, мерзкому чудовищу Слепаку. Двоим сделалось дурно. Если бы и возникли у кого сомнения в достаточности улик и в его виновности, то в той обстановке они показались бы нелепыми и даже кощунственными. Кто же, если не он? Все сходится только на нем. Его поймали и обезвредили в рекордные сроки. Кто знает, сколько еще могло быть жертв? Правосудие торжествовало.

Он сидел на скамье подсудимых и отвечал на все вопросы той же единственной фразой: «Я никого не убивал!» Но признание — вовсе не мать доказательств. Прокурор в своей обвинительной речи повторил несколько раз, что в наше время уже нельзя полагаться на эту порочную доктрину, идущую из времен культа личности, высказанную столпом сталинского правосудия Вышинским. Прокурор был юристом с прогрессивными воззрениями.

Тюменский областной суд приговорил Слепака Никиту Владимировича к исключительной мере наказания. Приговор привели в исполнение весной 1983-го. До последнего часа своей жизни он все твердил, как заклинание, три слова: «Я никого не убивал!»

Из всей большой оперативно-следственной группы только один человек высказывал сомнения в виновности Никиты Слепака — старший лейтенант Игорь Захаров. Но в конце ноября 1982-го он был убит при невыясненных обстоятельствах. Это убийство сочли случайным хулиганским нападением. Никаких следов не нашли. Смерть Игоря Захарова так и осталась тайной.

Глава 33

— Здравствуйте. Вы Надежда Ивановна Захарова?

— Я Захарова, — кивнула полная седая женщина и вытерла о фартук обсыпанные мукой руки.

— Моя фамилия Полянская. Я из Москвы. Двенадцать лет назад вы прислали мне в журнал рассказ вашего сына Игоря, — Лена вытащила из сумки и протянула хозяйке старое письмо.

Надежда Ивановна осторожно взяла его кончиками пальцев.

— А, так вы — та самая журналистка? Я помню, конечно, помню.

— Бабуль! Это кто пришел? — послышался детский голос из глубины квартиры.

— Это ко мне, Игоряша, — обернувшись, крикнула в ответ женщина.

— У тебя там духовка горит! — В прихожую вышел крепкий, стриженный под ежик мальчик лет тринадцати. — Здравствуйте, — кивнул он Лене и уставился на нее с любопытством. — Да вы проходите, раздевайтесь, — спохватилась хозяйка, — тапочки вот… Простите, я сейчас.

Она побежала на кухню. Оттуда действительно пахло чем-то пригорелым.

— А вы по какому вопросу? — серьезно спросил мальчик, не спуская с Лены глаз.

— По личному, — улыбнулась она, сняла куртку и стала расшнуровывать ботинки.

Появилась хозяйка, уже без фартука, и пригласила ее в комнату. Лене сразу бросился в глаза висевший на стене большой портрет старшего лейтенанта Захарова, сделанный с увеличенной фотографии.

— Столько лет прошло. Уже вот внук вырос, — сказала Надежда Ивановна, усаживаясь за стол напротив Лены. Она кивнула на мальчика:

— Игорек-маленький родился, когда большого уже не было. Через три месяца. — Она вздохнула, замолчала и, подперев ладонью подбородок, вопросительно посмотрела на Лену.

— Надежда Ивановна, я знаю, что ваш сын Игорь был в группе, которая занималась делом Слепака. — Это что же, опять решили настоящего убийцу искать? Через столько лет?

— Почему опять? — тихо спросила Лена, чувствуя, как холодеют пальцы. — Так ведь приходила женщина, из Москвы специально приезжала, следователь союзной прокуратуры. Давно, в восемьдесят четвергом, по-моему. Через год после того, как Слепака осудили. Расспрашивала меня, очень подробно, что когда мне мой Игорек рассказывал. Я ей отдала дневник его и еще кое-какие бумаги. Я, знаете, так надеялась, что найдут все-таки настоящего, а заодно и того, кто моего сыночка… — Она нервно сглотнула и не договорила фразу.

— Простите, Надежда Ивановна, а вы абсолютно уверены, что та женщина была из прокуратуры?

— Ну что вы, — махнула рукой хозяйка, — я ведь грамотный человек. Она удостоверение показала, красную книжечку. И вопросы задавала профессионально. У меня ведь все-таки сын был милиционер, я в таких вещах хоть немного, да разбираюсь.

— Еще раз простите, но ведь у меня вы не спросили никакого удостоверения, — заметила Лена.

— Так я ж помню вас, — улыбнулась в ответ хозяйка, — вы же выступали в клубе милиции, я в первом ряду сидела. У вас лицо запоминающееся. А вы и не изменились совсем. К нам ведь редко из Москвы приезжали, да еще из такого известного журнала. Вот и запомнила я ту встречу. А Игорек мне ваши письма вслух читал, рецензии, которые вы писали ему. И журнал я выписывала много лет. Вы там специальным корреспондентом работали, и ваша фотография была над статьями. Нет, вы не думайте, я бы авантюристку какую-нибудь в дом не пустила.