Сперанский - Владимир Томсинов

Сперанский жил как на сцене. Каждое его действие, каждое оброненное им на людях слово мгновенно замечалось и подхватывалось. Но так же, как и собственные его деяния, не оставались незамеченными и деяния его врагов. Интрига против русского реформатора быстро перестала быть тайной интриганов. Едва начавшись, она стала известна обществу во многих своих подробностях. Знали в обществе и прямо называли имена шведа Армфельда и министра полиции Балашова в качестве главных деятелей интриги против Сперанского. Эта известность им нисколько, однако, не мешала, напротив — они имели от нее даже некоторую выгоду. Всякий, кто был недоволен Сперанским, любой тот, кого он каким-либо образом ущемил, знал теперь, что ему делать и к кому обращаться, дабы осуществить свою месть. К Армфельду и Балашову пошли доносчики и доносы на Сперанского, которые дали им возможность представить свою интригу против реформатора не иначе как общественным движением.

Делались эти доносы по разным поводам, как мелким, так и крупным. Вот один из таких случаев, о котором впоследствии неоднократно вспоминали в Петербурге. Сперанский был в рассматриваемое время дружен со своим подчиненным статс-секретарем Михаилом Магницким и одновременно имел добрые отношения с его женой. (В Петербурге ходил даже слух, что у госсекретаря была с женой его подчиненного интимная связь.) У Магницкой в свою очередь имелась подруга, муж которой — вице-губернатор — в чем-то провинился и получил от императора Александра полную отставку. В начале 1812 года эта дама приехала в Петербург хлопотать об оправдании мужа и, естественно, в первую очередь бросилась к Магницкой, чтобы через нее воздействовать на Сперанского. Михайло Михайлович взялся помочь и обратился с просьбой об оправдании незадачливого вице-губернатора к самому императору Александру. Но тот хорошо помнил отставленного от должности вице-губернатора и решительно отказал своему госсекретарю.

Спустя некоторое время Сперанский обратился к его величеству вторично и вновь получил отказ. Между тем жена отставленного вице-губернатора не оставляла в покое Магницкую, и та написала при ней записку к Михаиле Михайловичу с просьбой сообщить, есть ли надежда на благоприятный исход дела. Эта записка вскоре вернулась в дом Магницких с припиской Сперанского следующего содержания: «Что мне делать с бестолковой, плешивой головой, которая никаких резонов слышать не хочет и, с свойственным ему упрямством, во второй раз отказала мне решительно». Магницкая дала записку на прочтение своей приятельнице. Та, прочитав ответ Сперанского, сунула записку к себе в карман и, распрощавшись, поехала прямым ходом к министру полиции Балашову. Показала ему нелестные фразы об императоре, начертанные рукой Сперанского, и объяснила свою просьбу. Обрадованный таким подарком Балашов немедленно обещал ей выхлопотать ее мужу назначение на службу, взял принесенную записку и поехал к Армфельду. В тот же день записка со словами Сперанского была передана интриганами императору Александру. Можно представить себе, какова была реакция его величества на оскорбительную для него приписку государственного секретаря.

Успеху интриги против Сперанского весьма поспособствовали подметные письма, каковые в большом количестве стали появляться с начала 1812 года в Москве и Петербурге. В них госсекретарь Александра I обвинялся, причем в самых резких выражениях, в покушении на самодержавие, в разрушении политической системы России, в тайных сношениях с Наполеоном и т. п. Нет сомнения, что большая часть этих писем исходила из среды лиц, напуганных его реформаторской деятельностью и пытавшихся поэтому любыми, в том числе самыми негодными, средствами прекратить ее. Однако некоторые письма сочинялись людьми, искренно и горячо желавшими перемен к лучшему в русском обществе, но попавшими в условиях таинственности, которая окутывала реформы Сперанского, под влияние распространенных его противниками клеветнических слухов. Во всяком случае на одного из таких людей можно указать с достаточной уверенностью. Среди ходивших по рукам подметных писем, порочивших русского реформатора, особенно выделялось подписанное именем графа Ростопчина. Содержание его, включавшее самые дикие домыслы о деятельности Сперанского, было чрезмерно дерзким и для российского императора. Автор писал, в частности, что «письмо сие последнее, и ежели останется недействительным, тогда сыны Отечества необходимостью себе поставят двинуться в столицу и настоятельно требовать как открытия сего злодейства, так и перемены правления». Вследствие того, что письмо имело столь дерзкое содержание, по нему был произведен специальный розыск с целью открытия подлинности его сочинителя. В ходе розыска установили, что оно исходило из-под пера 67-летнего Федора Каржавина, человека по тем временам вольнодумного и даже революционно настроенного.

Такова в России участь любого, кто подвергается травле: раз начавшись, травля эта быстро приобретает всеобщий характер. А спроси травителей, за что травят, большинство ответит невразумительно, а многие промолчат. И только некоторые, способные вдуматься в совершаемое, устыдятся. Поймут, что травля была для них всего лишь развлечением.

Там, где общественная жизнь убога и бедна своим содержанием, где царствуют однообразие и скука, любое, что хоть как-то нарушает это однообразие и скуку, становится развлечением, будь то просто-напросто перекидывание грязи от одного к другому или забрасывание ею кого-либо из своих соотечественников, под руку подвернувшегося. А подворачивается здесь под руку чаще всего тот, кто посмел выделиться из общей массы своей независимостью. Но те, которые затевают травлю, хорошо знают, за что травят.

1 января 1812 года — в день своего сорокалетия — Сперанский получил от государя очередную награду. В своем Указе, изданном по этому торжественному случаю, император Александр объявил: «Нашему Тайному Советнику, Государственному Секретарю Сперанскому. Во изъявления особенного Нашего благоволения к отличному усердию, ревности и трудам вашим на пользу Отечества признали Мы за благо пожаловать вас Кавалером Ордена Святого Александра Невского, коего знаки для возложения на вас препровождая, пребываем Императорскою Нашею Милостию всегда вам благосклонны».

В сложившейся к тому времени ситуации вокруг Сперанского данное награждение не было в действительности признаком государева благоволения, а являлось скорее плохим предзнаменованием. Александр имел обыкновение награждать тех, кого собирался отправить в отставку.

По инерции Сперанский продолжал работать с прежней интенсивностью, но император уже не приглашал его к себе как прежде, по любому случаю, а постепенно и вовсе перестал приглашать. События неумолимо шли к окончательной развязке.