Суеверие - Дэвид Амброуз

— Я... не знаю.

Она смотрела на него, словно пробовала угадать, лжет он или говорит правду.

— Почему она написала «ПОМОГИТЕ»?

— И этого я тоже не знаю — пока. Возможно, мне удастся выяснить.

— Мы должны попытаться помочь ей, кем бы она ни была.

— Мы попытаемся.

Никто в комнате не проронил ни слова и не пошевелился, словно все чувствовали, что этот разговор касается только их двоих.

— Вы, наверное, считаете меня ужасной трусихой оттого, что я не отважилась вернуться домой? — спросила Джоанна с неподдельной серьезностью, и видно было, что она ждет его ответа.

— Нет. Мне кажется, вы не должны пока туда возвращаться. Это была бы ошибка.

— Почему?

Он слегка пожал плечами, словно в знак того, что ответ и так очевиден.

— Ральф сказал мне, что вы беременны. Это веская причина быть осторожной.

— Вы думаете, мне что-то угрожает?

— Не знаю. Но порой благоразумнее этого не выяснять.

Она продолжала смотреть на него, немного склонив голову, будто изменение угла зрения могло помочь ей лучше понять, о чем он думает.

— Есть ли что-то, чего я не знаю, доктор Таун? Что-то, о чем вы не хотите мне говорить?

Сэм покачал головой и мягко улыбнулся:

— Нет, даю вам слово, — это была ложь, но, тем не менее, достаточно безобидная. Было в Джоанне какое-то очарование, наивность и свежесть, которые так редко встречаются. — У вас очень живое воображение. Это тоже серьезное основание для того, чтобы держаться подальше от явлений такого рода, — Сэм посмотрел на Ральфа. — Не разрешайте ей пока возвращаться туда.

— Не волнуйтесь, я позабочусь.

Боб нетерпеливо фыркнул:

— Ну, а что до меня, то я не прочь съездить туда и взглянуть.

Сэм сразу — хотя сам не знал, почему — понял, что этого допустить нельзя.

— Прошу простить меня, мистер Кросс, — начал он, стараясь говорить со всем почтением, на какое был способен, — но мне не кажется, что это хорошая мысль.

— Почему? — взгляд Боба недвусмысленно говорил, что Сэму лучше бы привести достаточно серьезные аргументы.

— Не то чтобы что-то конкретное, — сказал Сэм, надеясь, что ему не придется вдаваться в подробности. — Но, что бы здесь ни случилось, это, безусловно, семейное дело. И оно связано с вашей семьей. Мне кажется, сейчас вам лучше быть вместе, поддерживать друг друга, и не подвергать себя лишний, раз воздействию того, чего мы до конца не понимаем.

Его слова Боба не убедили:

— Я хочу сам увидеть это проклятое зеркало — то, с надписью с обратной стороны.

— Увидите. Только дайте мне день или два — пожалуйста.

Боб поморщился, но, с большой неохотой, все-таки согласился:

— Ладно, вы — специалист. Я полагаю, нам лучше слушаться вас.

Сэм испытал огромное облегчение.

— Кстати, — сказал он, поворачиваясь к Джоанне. — Я прочел вашу книгу. Замечательно.

Ее лицо озарилось радостью.

— Вы действительно так считаете?

— Она, несомненно, заслуживает успеха.

— Ваше мнение для меня очень ценно. Не могли бы мы как-нибудь выбрать время и обсудить это подробнее?

— С удовольствием.

На этом, собственно, встреча закончилась. Отец Джоанны, будучи лишен возможности лично осмотреть «место преступления», проявил бешеную энергию. Он велел женщинам быстренько собирать вещи, а сам позвонил в гараж, чтобы ему приготовили его автомобиль. Сэм вежливо попрощался со всеми в коридоре, и Ральф пошел провожать жену, тестя и тещу. Когда он вернулся, Сэм дожидался его.

— Вы здорово справились, — сказал ему Ральф. — Спасибо. Они хорошие люди. Я надеюсь, что эта история не причинит огорчений больше, чем уже есть. — Он вытащил из кармана связку ключей и зажал ее в кулаке. — Не знаю, должен ли я дать вам ключи от своего дома или позвонить в Бельвью, чтобы на вас надели смирительную рубашку. — Он помолчал. — Впрочем, после сегодняшнего вечера, мне кажется, стоит предоставить вам презумпцию невиновности.

Казабон протянул ключи. Сэм взял их.

— Спасибо, — сказал он. — Если соберетесь куда-то поехать, сообщите мне, где можно будет вас найти.

Глава 58

У него ушло несколько часов на то, чтобы описать всю историю. Сэм писал от руки, сидя за рабочим столом Ральфа в его кабинете, где Казабон сочинял свои оперы. Почти все они были не окончены, хотя несколько партитур были проиграны и записаны на компакт-дисках, которые Сэм обнаружил в стойке на стене. Он прослушал парочку и нашел, что они любопытны, но, несомненно, вторичны. И подумал, возможно не слишком вежливо, что это — работа человека достаточно богатого, чтобы потворствовать своим увлечениям, и не достаточно талантливого, чтобы зарабатывать себе этим на жизнь. Впрочем, в своих записках Сэм ничего об этом не написал: он не видел причины оскорблять человека, который скорее всего найдет и будет читать эти бумаги.

Только подумав об этом, Сэм спросил себя — является ли то, что он написал в ожидании смерти, своего рода прощанием? И понял, что да. Хотя он не собирался предполагать, что умрет (он вообще не собирался строить никаких предположений), Сэм не представлял себе, как сможет дальше существовать в этом состоянии неопределенности. Шесть человек из его группы погибли, а Джоанна — его Джоанна — вступила в некое странное преддверие ада на краю изменившегося мира, в котором он теперь оказался.

Сэм не строил догадок о своей дальнейшей судьбе — он просто записал эту историю во всех подробностях, которые смог припомнить, начиная с того момента, когда прочел статью Джоанны, разоблачающую Элли и Мюррея Рэй. Он написал о том, как впервые встретился с Джоанной на телевидении, а потом — на Шестой Авеню, когда ее напугала Элли. Написал о том, как родилась идея эксперимента, и как развивались его отношения с Джоанной. В простой и ясной манере он записывал все, что случилось с того времени до момента, когда почти год назад вселенная разделилась.

Что это значит — вселенная разделилась? Говорю ли я о параллельных мирах? И если да, то что значит это? Это просто идея, способ, один из многих, описать странности природы, с которыми мы сталкиваемся, когда исследуем ее вплотную. Мы знаем, что на самом деле есть только один мир: тот, в котором находимся мы. Но мы знаем еще, что концепции места и времени — всего лишь отвлеченные построения человеческого ума, а не вещи, существующие в мироздании независимо от нас.

Ученые, как много раз было сказано, заплатили высокую цену за проникновение в тайны природы: они утратили связь с действительностью. Конечно, это была «действительность», как ее определяет здравый смысл — некое взаимодействие между «там», где находится прочий мир, и «здесь», где находимся мы. Теперь это различие исчезло, и здравый смысл оказался ненадежным союзником. Больше нет ничего, с чем мы могли бы утратить связь. Содержащее и содержимое, наблюдатель и наблюдаемое теперь одно и то же; части целого, не существующие независимо друг от друга.