Суеверие - Дэвид Амброуз

Физикам следовало бы выработать язык, который отразил бы и точность нашего знания, и его двойственность. Электрон, например, не частица или волна; это и то и другое. Он существует на стыке двух состояний — пока мы не захотим, с целью его измерения, чтобы он был или одним или другим. Тогда он нам нравится.

Вселенная, в которой мы живем, в такой же степени создана нами, в какой мы созданы ей. Очевидные простейшие правила, такие как причина и следствие, утратили силу. Нильс Бор определял причинную связь как всего только метод, с помощью которого мы так или иначе упорядочиваем свои ощущения.

Никто не оспаривает существование этой двойственности на уровне микромира. Единственный вопрос — можно ли переносить ее в макроскопический мир нашей повседневной жизни? С каждым днем увеличивается количество свидетельств того, что можно. «Я сам, сидящий здесь, — живое тому доказательство».

Сэм отложил ручку и посмотрел в потолок. За пределами круга света от лампы почти ничего не было видно. Пока он писал, наступила ночь. Сэм задумался в поисках фразы, которая подведет итог и придаст четкую форму тому, что он пытался сказать.

Это была, конечно, безнадежная задача. Никакого «последнего» слова здесь быть не могло.

— Живое тому доказательство, — прочитал он вслух и взял ручку, но больше не написал ничего.

Потому что в это мгновение услышал ее голос. Очень отчетливый, хотя и негромкий. И при этом было очень трудно понять, откуда он донесся.

Сэм встал — как можно тише, будто боялся, что малейший звук спугнет ее, и он опять ее потеряет, на сей раз, может быть, навсегда.

— Джоанна? — позвал он шепотом.

Никакого ответа. Только тогда Сэм осознал, что, хотя слышал ее голос, понятия не имел, что именно она произнесла. Он действительно слышал ее? Или его воображение сыграло с ним злую шутку?

Он вышел на лестничную площадку и вслушался в темноту. Все было тихо, если не считать приглушенного уличного шума. Он вновь позвал ее:

— Джоанна?..

И опять ответа не было. Потом откуда-то сверху донесся слабый короткий звук, словно кто-то быстро прошел по скрипнувшей половице.

Сэм отошел подальше от кабинета, и темнота сгустилась вокруг еще больше. Он помолчал и снова позвал тихим шепотом:

— Джоанна, ты здесь...

Вновь он услышал ее голос — на сей раз ближе. Такой же едва уловимый шепот, как его собственный. Без сомнения, это был ее голос, но тем не менее он не мог понять, что она говорит.

— Джоанна? Где ты?

Он хотел нашарить в темноте выключатель, и вскрикнул от неожиданности, когда его рука коснулась теплой, живой плоти. Ее невидимые пальцы переплелись с его пальцами и стиснули их.

— Я здесь, — сказала она. Теперь ее голос звучал ясно и так близко, что Сэм чувствовал ее дыхание на своем лице. Ее тело, мягкое и теплое, прижалось к нему. Он обнял ее и почувствовал, что на ней ничего нет. Она нашла в темноте его губы своими губами.

Он почувствовал, что она расстегивает на нем рубашку. Отстранив ее руку, он сорвал с себя одежду одним движением. Сэм не пытался заговорить, он знал, что не сможет сказать ни слова. Сердце молотом стучало у него в груди, когда она вслепую вела его сквозь тьму, и наконец он оказался перед кроватью.

Они повалились, и набросились друг на друга с неистовством и страстью, которой, казалось, не будет конца. Единственными звуками, нарушавшими тишину были вздохи и крики жажды, желания и удовлетворения. Потом, насытившись, они молча лежали в объятиях друг друга.

— Я так счастлива, — прошептала она. — Я знала, что ты придешь. Теперь нам больше нечего бояться.

Притянув ее к себе, он почувствовал округлость ее груди, изгиб ее живота и бедер, влажность ее кожи. Он мог ее чувствовать, но не мог видеть. И понимал, что танец линий и контуров, мелькавших в темноте, когда они занимались любовью, был плодом его воображения, создавшего мысленные образы на основании физического соприкосновения их тел.

— Я хочу тебя видеть, — сказал он. — Мне нужно.

— Я знаю, — ее голос был мягким, как будто она ласково улыбалась, когда произносила эти слова. Она провела пальцами по его лицу. — Все хорошо. Ты можешь включить свет.

Сэм повернулся туда, где, как он помнил, у кровати стояла лампа. Он нашел выключатель, но, сам не понимая почему, не решался его повернуть.

— Не бойся, — сказала она.

Он повернул выключатель.

Как взрыв, сверкнула жгучая вспышка света. Но хуже боли, которая опалила его глаза, был мучительный, захлебывающийся рев — адский рев, всепоглощающий, оглушительный рев прожег его мозг.

Сэм не знал, сколько это продолжалось, но когда исчезла белизна ослепления и тишина постепенно вернулась, вместе с ней явилась странная опустошенность и отсутствие ощущения своего тела.

Откуда-то донесся вой боли и страха. Сэм знал, что это его голос — но теперь он, казалось, больше не принадлежал ему.

Она снова заговорила, уверенно и спокойно, словно знала, что это случится и готова была вести его дальше:

— Все хорошо, милый... Не бойся. Теперь тебе ничто не грозит...

В гневе и изумлении он выкрикнул:

— Я ничего не вижу! Где я?

Ощущение тела вернулось — резко, как это бывает после острого шока. Но это не было больно, он просто почувствовал, что стоит на ногах, вытянув перед собой руки, как слепой в поисках невидимых.

Опять он услышал ее голос — так близко, будто он звучал у него в голове:

— Пойдем... Пойдем со мной...

Он почувствовал ее руку на своем запястье — касание столь легкое, словно его вообще не было. Он сделал несколько шагов, и вдруг земля ушла у него из-под ног.

Но он не упал. Просто дом, город и весь окружающий мир внезапно распахнулись в космос. Он почувствовал, что летит, влекомый вверх таинственной, могучей и всеобъемлющей силой. Он знал, что она рядом с ним, но не мог бы сказать, откуда он это знает.

Потом его посетила мысль, что она не рядом, а в некотором роде стала частью его. Эта мысль показалась ему такой очевидной, что он не подвергал это сомнению и не задавался вопросом, как это может быть и куда они направляются.

Он просто решил — пусть все идет как идет; он несся куда-то, и казалось, что так будет вечно...

Глава 59

До полудня Ральф Казабон пытался дозвониться к себе домой, но безуспешно. В первый день он решил не мешать Сэму нести его странную вахту, но на второй стал все чаще задумываться о том, что там происходит, и в конце концов уже не мог сосредоточиться ни на чем другом.

Тем не менее, он позвонил только после завтрака; все утро Ральф осматривал квартиры, которые сдавались в аренду. Пока не нашлось ничего, что подходило бы Джоанне и ему самому, но спешить было некуда: она жила у родителей, и он обещал приехать к ней вечером. Он предложил ей устроить себе небольшой праздник, улететь куда-нибудь к солнцу и оставить позади все ночные кошмары. Джоанне понравилась эта идея, и они договорились обсудить ее за обедом.