Русская трагедия. Дороги дальние, невозвратные - Нина Аленникова

Он стоял передо мной в своей неразлучной папахе, но такой спокойный, уверенный в себе. В это время появилась Клавдия. Она подошла к нам, дверь моей комнаты была открыта. Я заметила, что у нее на глазах слезы. «Слушайте, Нина, не надо колебаться, скорее собирайтесь». – «А если с моей девочкой что-нибудь случится? С каким чувством я уеду? Думать об этом ежеминутно – это обречь себя на муку адскую!» Но они упорно продолжали мне доказывать, что с ребенком ничего не может случиться, она отлично будет себя чувствовать с няней; кстати, скоро начнется весна, и она сможет бегать в садике. «Мы все ее любим, – повторяла Клавдия, – Феня от нее без ума, она будет ее откармливать, а мы все будем нянчить ее!» Я стояла как вкопанная, вся объятая страшными чувствами. С одной стороны, было ясно, что надо спасаться, но с другой – предстоял ужас тревоги за ребенка, страх оказаться отрезанной. Клавдия плакала, обнимала меня и клялась, что, что бы ни случилось, они Олечку никогда не оставят и будут заботиться о ней, как о собственном ребенке.

Михаил Петрович повернулся к сестре и сказал: «Не расстраивай ее, все обойдется благополучно, через месяц она сможет взять свое дитя!» Помолчав несколько секунд, он сказал: «Белое дело проиграно, верьте мне. Вы приедете к мужу, а по вашим пятам войдут красные войска в Одессу!» Говорил он с большим спокойствием и уверенностью, столь убедительной в те моменты… Я же не могла ни на что реагировать.

В то время мне было безразлично, кто выиграет. Надо было выйти из создавшегося положения. Но в глубине души у меня зародилось сомнение в нашей победе. Спокойная уверенность Михаила Петровича подействовала на меня. «Послушайте, – сказала я наконец, выйдя из оцепенения, – если вы так уверены, что Одесса будет взята красными так быстро, и если я вам оттуда пришлю телеграмму, вы мне ответите сразу?» – «Да, конечно», – ответили оба, брат и сестра. «Слушайте, я еще прошу вас об одном, очень важном для меня одолжении, защитите моего дядю и его семью, если с ними что-нибудь случится». Он сразу не ответил, задумчиво посмотрел в сторону и наконец сказал: «Что будет в моей власти, то сделаю, обещаю вам. Теперь собирайтесь! Клавдия вам даст костюм крестьянского мальчика, мне его одолжили добрые друзья. Она же вам обрежет волосы. Возьмете с собой мешок с кое-каким мужским бельем. Имейте в виду, что вам придется проехать границу, быть может, вы напоретесь на стражу. Евреи, которые вам доставят лошадь, скажут, что вам надо говорить страже! Они должны вас принять за мальчишку, не выдайте себя! Скажите, предположим, что вы едете в Николаев к сестре, что она портниха!»

Я быстро переоделась. Клавдия коротко обрезала мои волосы, на голову я натянула зимнюю шапку. С острой болью в душе я перекрестила мою малютку, счастливо улыбающуюся, не понимавшую трагедии момента… Клавдия позвала Феню и предложила нам всем присесть. Михаила Петровича она тоже заставила к нам присоединиться. Он с большим ворчанием на старые бабьи предрассудки все же присел.

Затем мы с ним вышли и взяли извозчика. На улице никого не было. Да и вряд ли кто-нибудь бы меня узнал в этом одеянии. Приехали за город к постоялому двору; оттуда уходила балагула. Михаил Петрович вручил мне письмо и сказал еврею, куда меня доставить. По всему было видно, что он уже раньше с ним сговорился. У еврея в балагуле были мешки, видно было, что он что-то перевозил. Прощаясь с Михаилом Петровичем, я сказала: «Видите, я свою судьбу отдала в ваши руки, я крепко верю, что вы не обманете меня!» Он улыбнулся и ничего не ответил. «Скоро увидимся!» – крикнул он мне на прощание… Бобринец был неблизко. Добрались мы до него только вечером. К счастью, еврей всю дорогу молчал и разговорился только перед самым приездом. Застонал о скверных временах, о голоде и т. п. Я отмалчивалась, не зная, подозревает ли он, кто я и что со мной происходит. Говорил ли ему Михаил Петрович о сути моего дела? Подвез он меня к какому-то обветшалому домику, свет горел, и внутри было очень шумно. Расплатившись с ним, я позвонила. Тотчас же вышла пожилая еврейка, и я ей вручила письмо. Когда она его прочла, она сразу же побежала к старику, стоящему поодаль в глубине комнаты и долго по-еврейски ему что-то рассказывала. Они оба громко заговорили, жестикулируя, перебивая друг друга. В комнате по разным углам было много людей с пейсами и черной бородой. Они все разговаривали в одно и то же время, размахивая руками, жестикулируя. Был настоящий кагал. Еврейка после переговоров со стариком подошла ко мне и сказала: «Вы у нас переночуете, а завтра мы вам достанем лошадь. Вы должны будете выдать нам залог и плату за проезд. В Николаеве вам вернут плату залога за коня. Там вы его сдадите нашим друзьям, к которым мы вас пошлем». Цена оказалась очень большая, но мне было безразлично. Везти с собой большую сумму денег было опасно, без нее становилось свободнее. Я согласилась на все условия. Евреи остались довольны. Сразу же показали чулан, где мне надлежало ночевать. Уговорили меня поесть, хотя мне совсем не хотелось. Когда я очутилась в чулане, темном и неуютном, отчаяние охватило меня. На душе стало жутко и безнадежно. Хотелось, чтобы время бежало быстрее. Думала, что не смогу спать в ту томительную ночь, но усталость взяла свое, и я уснула как убитая. Этим я сократила свои мучения.

Проснулась на рассвете. В доме было снова шумно. Стоял кагал. Когда я вошла в огромную столовую, там суетилось много людей, большая часть с пейсами, типичные евреи. Как мне показалось, они громко спорили между собой и были крайне возбуждены. На меня они не обратили никакого внимания. Самовар шипел на столе, там же были навалены кучками булки, бублики и всевозможные сайки. Посредине стола стояло масло комом и лежала колбаса. Старая еврейка, видимо хозяйка непонятного мне учреждения, подошла ко мне и приветливо сказала: «Пейте чай, кушайте бублики, они еще теплые, мы сами их печем, а после вам надо отправляться в путь. Лошадь найдена еще вчера, вам необходимо скорее уехать».

Меня удивило, что она так свободно говорит это при других, все стоявшие близко отлично все слышали. Они посмотрели на меня с любопытством, одобрительно закивали, как будто бы в знак полного сочувствия. Меня все это очень подбодрило, я принялась за чай. Затем хозяйка принесла мне какой-то лист, на котором попросту карандашом был помечен весь мой маршрут. Тут подошел ко мне старик хозяин и сказал: «Вы ни в коем случае не останавливайтесь в корчме, которая находится почти на границе между белыми и красными, в 12 верстах от Николаева. Ее надо вам избежать, найти окольный путь, потому что туда по ночам приходят красноармейцы и ведут совещания. Вам опасно очутиться там». Тут он начал мне объяснять, как мне избежать эту корчму. К сожалению, я скверно усвоила его наставления, так как с детства страдаю полнейшей неспособностью ориентироваться. Путь был нетрудный, все прямо и прямо, но в 12 верстах от Николаева надо было свернуть куда-то направо.