Снова три мушкетера - Николай Харин

— Ну так расскажите нам, как было дело! — воскликнул д'Артаньян, обрадованный добрыми известиями о Планше и Гримо.

— Та, та, конешно, расскашите! — поддержал его полковник, покачиваясь на скамье. Физиономия его приняла окраску, переходную между пурпурным и лиловым.

— Что я и делаю, господа, — заметил капитан с легким поклоном.

Затем он неторопливо продолжал:

— Испанцы, живущие на острове Эспаньола, частенько беспокоят французских и голландских колонистов на Тортуге. Они подозревают их в пособничестве буканьерам. Подозрения эти не лишены оснований, но не все колонисты, говорящие на языках, отличных от испанского, — пираты. Многие из них мирные плантаторы или охотники. Первые торговцы на Тортуге появились еще в 1598 году, и там повсеместно, где это позволяет почва, выращивают сахарный тростник и табак.

Однако у испанцев с колонистами на Тортуге старые счеты. Вот они и решили захватить форт вместе с губернатором острова и пушками. Эта фантазия пришла в их головы именно тогда, когда мы с моим помощником и тремя уцелевшими матросами да двумя вашими слугами только начали приходить в себя после всех передряг и осматриваться на берегу.

И вот в один прекрасный день, вернее — прекрасную ночь, на Тортугу приплывает голландский флибустьер, весьма уважаемый в тех краях господин, в котором я узнал старого знакомого. Он приносит весть, которая подняла среди ночи на ноги все население колонии, способное на этих ногах держаться. Этот голландец, имя которого я не стану называть, потому что оно все равно вам неизвестно и будет лучше, если таковым и останется, сообщает нам, что видел своими глазами большое судно с пушками и полтора десятка каноэ, битком набитых испанцами, которые плывут сюда. А надо сказать, что Тортугу от Эспаньолы отделяет пролив шириной в две мили. Поэтому скоро следовало ждать гостей. По словам голландца было ясно видно, что намерения у испанцев самые серьезные. А серьезные намерения в Вест-Индии, сударь, означают, что, пока не перережут всех, кто скрылся за ограду форта и кто не говорит по-испански, не успокоятся. Чтобы вы, господин д'Артаньян, не думали, что я сужу предвзято, могу сказать, что точно так же поступают французы и голландцы, если им случается напасть на какое-то испанское поселение. На войне, как на войне — это ваша французская поговорка, а в Карибском море война всех против всех идет постоянно. Правда, при этом ухитряются и торговать друг с другом.

— Сударь, — перебил словоохотливого капитана д'Артаньян. — Я вижу, что вино из погребка нашего хозяина уже оказало некоторое действие и на меня, и на вас, что же касается полковника, то он прикончил поросенка и, как видите, давно спит сном праведника. И вот в то время, как вам пришла охота поговорить, я сгораю от нетерпения узнать — что же сталось с моим слугой по имени Планше.

— Но ведь я и рассказываю вам обо всем но порядку, — с чисто фламандской методичностью отвечал капитан. — После четырех-пяти стаканчиков приятно раскурить трубку и побеседовать в тепле, разве не так?

— Совершенно верно, однако в беседе принимаете участие только вы, капитан. Где теперь Планше? Он жив, надеюсь?

— Вот этого я вам точно сказать не могу.

— Вот как? Отчего же?

— Потому что не знаю наверное.

— Что же с ним случилось?

— Но вы же сами не даете мне рассказать…

— Знаете, мне, кажется, пришла в голову удачная мысль!

— Какая же?

— Что, если вы поступите против правил и начнете свой рассказ… с конца?!

— С конца?!

— Вот именно!

— Но вы же ничего тогда не поймете!

— Это не беда, зато я узнаю что-нибудь о Планше.

— Сударь, я… э-э… немного выпил. Возможно, до меня не совсем доходит смысл ваших слов…

— Уверяю вас, любезный капитан Ван Вейде, что вы совершенно правильно меня поняли. Попробуйте-ка начать рассказывать с самого конца.

— Ну, будь по-вашему.

— Отлично. Итак?..

— Итак, они забрались в каноэ и улизнули под шумок.

— Кто забрался в каноэ? Кто улизнул под шумок?

— Да эти два парня — ваши Планше и Гримо, разумеется!

— С какой же стати им понадобилось забираться в каноэ?

Капитан, опорожнивший тем временем еще один-два стакана, помедлил с ответом. Д'Артаньян заметил, что, чем больше веселящей влаги поглощал фламандец, тем неторопливее становились его движения и речь.

— Каноэ, сударь, это лодка, выдолбленная из цельного ствола дерева, но плавает не хуже шлюпки… — флегматично проговорил капитан после минутного размышления.

— Прекрасно. Значит, они не могли утонуть? — продолжал д'Артаньян.

— Вряд ли. Если только пули не наделали в нем дырок.

— Пули? В них стреляли?!

— Еще как.

— Испанцы?

— О каких испанцах вы тут толкуете, сударь? — сказал капитан, выпуская очередной клуб дыма. — Всех испанцев мы к тому времени давно разогнали. Они попрятались в Санто-Доминго, а некоторые, наверное, бежали до самого Сантьяго-де-лос… лос-Кабальерос, будь я неладен.

— Тогда кто же дырявил пулями каноэ Планше и Гримо?

— Странный вопрос, сударь. Мы, конечно, — кто же еще!

— Вы?

— Ну да, экипаж «Веселого Рока», охотники и прочие бродяги — все, кто был в лагере!

— Черт побери!

— Ну да!

— За что же вы хотели пристрелить их?!

— Знаете, сударь… Если бы вам вместо пальмового вина подлили в этот стакан сок ядовитого дерева манцилин… вы бы тоже… тоже пальнули в их проклятое каноэ вон из тех пистолетов, что торчат у вас за поясом.

— Черт возьми! Я вижу, что выслушивать истории с конца не такое уж легкое дело!

— Положительно на вас не угодишь, господин мушкетер.

— Положительно от вас ничего не добьешься, господин капитан.

— Да нет же, я ведь ясно говорю вам, что, когда мы отбили испанцев, эти два парня оставались с нами. И вот, когда им пришлось стряпать обед, а этим занимались все по очереди, эти самозванные повара перепутали картофель и маниоку с совершенно несъедобными кайемитами, которые и едят только свиньи, а в пальмовое вино вылили целый кувшин сока манцилиновых плодов. Половина колонии чуть не погибла, а сам я три дня после этого почти ничего не видел — только это и спасло ваших лакеев. Когда мы палили им вдогонку, то хорошенько никто из наших не знал, на том он свете или еще на этом.

Д'Артаньян весело рассмеялся:

— Выходит, Планше с Гримо чуть было не удалось то, чего безуспешно добивались испанцы с их пушками и кораблями?

— Во всяком случае, они вывели из строя на несколько суток половину экипажа «Веселого Рока» и половину охотников, живущих на южном берегу. Хорошо еще, что испанцы об этом не догадывались, а то они непременно вернулись бы обратно и обтяпали это дельце. После того обеда лагерь некому было оборонять трое суток.