Воспоминания - Даниэла Стил

– Как ты, мамочка?

Сирина улыбнулась:

– Нет, гораздо красивее меня, глупышка. Все будут останавливаться и смотреть на тебя на улице. Ты станешь удачливой и счастливой.

Сирина порой замирала, уставившись в пространство невидящим взглядом: она вспоминала о своих собственных мечтах. Этого ли она хотела? Чтобы на нее смотрели? Иметь успех? Для нее работа моделью была единственной возможностью выжить, но это была какая-то странная жизнь – зарабатывать своим внешним видом. Часто она чувствовала себя глупой и никчемной, как манекен, каковым она, в сущности, и являлась. Но это не имело никакого значения – она не могла позволить себе сомневаться. Ей требовалось выжить.

Жизнь протекала на удивление пусто. У нее был ребенок, работа и их квартирка. И ничего кроме. Ни мужчины, ни друзей. Ей не с кем было поговорить, не к кому обратиться. Казалось, что теперь в ее жизни не осталось места ни для кого, кроме ее ребенка. А по ночам она, бывало, сидела и читала или писала письма Тэдди. Проходили недели, прежде чем они достигали его в отдаленных портах Кореи. Теперь он уже стал почти ветераном и писал ей длинные письма, в которых высказывал свои мысли о войне. Она казалась ему совершенно бессмысленной бойней, войной, в которой Америке не выиграть. Он мечтал вернуться домой или же перебраться в Японию. Бывали времена, когда Сирина по несколько раз перечитывала его письма, вспоминая его лицо в день их первой встречи… то, как он выглядел во фраке на свадьбе Грега… в день, когда он принял Ванессу… в момент окончания Стенфорда. Теперь довольно часто она путала лицо Тэдди с лицом мужа. Получалось так, словно за последние два с половиной года они перепутались в ее голове.

На третье Рождество, встреченное ими в одиночестве, Сирина и Ванесса отправились в церковь и помолились за него. Так они поступали каждое воскресенье. В ту ночь Сирина лежала в постели и плакала. Ей было не по себе от одиночества и усталости, от прожитых в одиночестве лет, от бесконечных часов работы в магазине. Не было никого, кто поделился бы с ней силой. Неделю за неделей она с нетерпением ждала писем от Тэдди. Именно они помогали ей жить. Именно в письмах к нему Сирина находила отдушину, она изливала в них душу. В каком-то смысле это был единственный контакт с мужчиной.

На работе она почти ни с кем не разговаривала. Просочился слух, будто до замужества она была итальянской принцессой. Все почему-то решили, что она заносчива и высокомерна, но тем не менее, отдавали дань ее красоте. Никто из сотрудников магазина не пытался завязать с ней дружеские отношения. Никто и не догадывался, какой одинокой она оставалась за холодным фасадом принцессы. Только Тэдди, читая ее письма, знал о боли и одиночестве, о воспоминаниях о муже, которые со всей очевидностью сквозили между строк в ее письмах.

«Удивительно, – писала она ему после рождественских праздников, – как все они не понимают меня. Мне кажется, они считают меня холодной и кичливой, и я их не разубеждаю. Так легче и, возможно, спокойнее, чем позволять кому-либо знать, как горит и ноет все внутри».

Она все еще скучала по Брэду, но теперь к этому прибавилось нечто большее. Ей не хватало кого-то рядом, человека, с которым можно было бы поговорить, поделиться переживаниями, посмеяться, сходить погулять. Ей было не по себе от мысли, что с кем-то можно заниматься тем же, чем она занималась с Брэдом, даже если этот кто-то – Тэдди. При мыслях о мужчинах ей делалось еще тоскливее и грустнее, они напоминали ей, как она одинока.

«Временами мне кажется, что так будет вечно. Я всегда буду одна, здесь, с Ванессой, вечер за вечером, год за годом, в этой квартире, работать в этом же магазине, и никто никогда не вспомнит обо мне. Иногда меня это пугает, Тэдди. Складывается так, будто ты остался единственным, кто по-настоящему знает меня».

Конечно же, оставалась еще Марчелла, но прошли уже годы с тех пор, как она в последний раз виделась с ней, Марчелла стала теперь частью ее прошлой жизни. Письма, которые за нее писали, были сумбурными и нескладными и не удовлетворяли Сирину. В сущности, оставался один лишь Тэдди, находившийся за тысячи миль, в Корее. Только в последние несколько месяцев этой войны они оба начали понимать, что с ними происходило. После двух с половиной лет переписки, обнажая друг перед другом душу, поддерживая один другого через тысячемильные расстояния, Сирина наконец-то поняла, почему за эти три года у нее так и не появился мужчина. Она ждала его, Тэдди.

В то утро, когда объявили об окончании войны, Сирина была в магазине, в вечернем костюме из черного бархата, с накрахмаленным жестким воротничком. Она стояла посреди модельного павильона, и слезы струились по ее щекам.

Продавщица смеялась, глядя на нее, другие возбужденно переговаривались между собой. Война в Корее закончилась! Сирине хотелось закричать от радости.

– Он возвращается домой, – прошептала она. – Он возвращается домой!

– Твой муж? – поинтересовалась продавщица.

– Нет. – Она медленно покачала головой с удивленным выражением на лице. – Его брат.

Женщина довольно странно посмотрела на Сирину, и она внезапно поняла, что теперь ей предстоит ответить на самый главный вопрос. Годы переписки подошли к концу. Кем для нее станет Тэдди?

Глава 32

Тэдди возвратился с Дальнего Востока третьего августа. Как только он ступил на землю Сан-Франциско, так в тот же момент стал официально уволенным из американской армии. Служба его прошла в самом пекле войны, и он получил такую разностороннюю практику, какая выпадала на долю лишь очень немногих врачей в США. Теперь он собирался в Нью-Йорк, чтобы еще год постажироваться у одного выдающегося хирурга. Но ни о чем об этом он не думал, когда спускался по трапу самолета. Его белокурые волосы поблескивали на солнце, лицо покрывал темный загар. Он всматривался в лица встречавших. Как сильно все отличалось от того дня, когда он отплывал на корабле из Окленда. Теперь он себя чувствовал совершенно по-иному. Он воевал три года, совсем недавно ему исполнилось тридцать лет.

Тэдди чувствовал, что за три года войны все в нем совершенно изменилось: интересы, потребности, ценности. За время долгого перелета из Японии он неотступно думал о том, как вернется в новую жизнь. Три года он не видел своей семьи. Письма матери рассказывали о том, что у них происходит, но он всегда ощущал какую-то легкость оттого, что находился далеко от дома. Грег писал редко, от силы одно-два письма за год. Отец умер год назад. Друзья постепенно перестали писать… Кроме Сирины. Его соприкосновение с этим миром осуществлялось через нее.

И вот теперь он возвращался назад, в мир, который стал ему незнакомым. Сейчас он пытался отыскать в толпе женщину, которую не видел три года.