Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности - Самюэль Хантингтон

иммигрантов первой волны составляли люди бедные, плохо образованные и мало что умеющие; их потомки мало чем отличаются от своих предшественников. Тем самым испанизация Юго-Запада получает импульс «снизу», тогда как в Южной Флориде этот импульс шел «сверху». В Лос-Анджелесе, по замечанию Джоан Дидион, испанский «воспринимался англосаксами как едва различимый, как часть уличного шума, как язык, на котором говорят те, кто моет машины, стрижет кусты и убирает посуду в ресторанах. В Майами же на этом языке говорили люди, питавшиеся в ресторанах, владевшие автомобилями и домами. С точки зрения социально-экономической обустроенности данное различие имеет принципиальное значение»{424}. Несомненно, оно также значимо с точки зрения политического влияния и экономического могущества. В долгосрочной перспективе, впрочем, власть переходит к тем, кого больше; особенно это верно для мультикультурного общества с демократическим устройством и экономикой потребления.

Непрерывность мексиканской иммиграции и все возрастающая численность мексиканской общины в США уменьшают вероятность культурной ассимиляции новых иммигрантов. Американцы мексиканского происхождения уже не считают себя членами этнического меньшинства, вынужденного адаптироваться к ценностям и традициям доминантной группы и принимать ее культуру. По мере возрастания численности общины мексиканцы демонстрируют все большую приверженность своей собственной культуре и национальной идентичности. Кроме того, массовость притока иммигрантов ведет к культурной консолидации общины и к подчеркиванию различий между национальной культурой и культурой Америки, причем первая прославляется, а вторая отвергается. Как заявил в 1995 году президент Национального совета Ла Раса: «Важнейшая наша проблема — конфликт культур, конфликт между нашими ценностями и ценностями американского общества». Остаток своего выступления он посвятил восхвалению испанистских идеалов и традиций. В схожей манере Лионель Соса, удачливый техасский бизнесмен и американец мексиканского происхождения, в 1998 году приветствовал возникновение нового среднего класса, который «внешне ничем не отличается от англосаксов, но чьи ценности коренным образом отличаются от англосаксонских». И не только отличаются, но и превосходят их: по контрасту с англосаксами, Hispanics «по-прежнему ставят на первое место семью, по-прежнему уделяют много внимания другим делам, кроме бизнеса, они более религиозны и более дружелюбны»{425}.

Американцы мексиканского происхождения более доброжелательно относятся к демократии, нежели коренные мексиканцы. Тем не менее между американской и мексиканской культурой, между американскими и мексиканскими ценностями имеются принципиальные различия, которые неминуемо сказываются на американцах мексиканского происхождения и о которых упоминают и они сами, и коренные мексиканцы. В 1997 году Карлос Фуэнтес, ведущий мексиканский романист, в красочных выражениях, достойных де Токвиля, определил разницу между мексиканским испано-индейским культурным наследием с его «католической культурой» и американо-протестантской культурой, «выросшей из Мартина Лютера». В 1994 году Андрес Розенталь, главный чиновник мексиканского министерства иностранных дел, заявил: «Между нашими культурами существуют различия, уходящие в глубь веков, и при этом мексиканская культура является намного более древней, нежели американская». В 1999 году мексиканский философ Армандо Синтаро объяснил отношение американцев мексиканского происхождения к получению образования и иным социальным практикам тремя значимыми фразами, а именно: «Abi se va?» («Какая разница? И так сойдет»), «Manana se lo tengo» («Будет готово завтра») и «El vale madrismo» («Дело того не стоит»). В 1995 году Хорхе Кастанеда, будущий министр иностранных дел Мексики, упомянул о «категорической разнице» между Мексикой и Соединенными Штатами, подразумевая различия в обеспечении социального и культурного равенства, в институтах, призванных устранять неравенство, в вере в непредсказуемость событий, в концепции времени (проявляющей себя в «синдроме завтрашнего дня»), в способности быстро достигать нужного результата, в отношении к истории, выраженном в «традиционном мнении, будто мексиканцы одержимы историей, тогда как американцы одержимы будущим…». Лионель Соса выделил несколько важнейших испанистских характеристик (в противовес англо-протестантским), «отбрасывающих латино вспять»: это недоверие к людям, не входящим в семейный круг; отсутствие инициативы, амбициозности и веры в себя; недооценка значимости образования; готовность смириться с бедностью как с добродетелью, необходимой для попадания на небеса. Роберт Каплан цитирует жителя Таксона Алекса Вилью, американца мексиканского происхождения в третьем поколении; по словам Вильи, ни одна мексиканская община в Южном Таксоне не верит в «образование и упорный труд» как в способ достичь материального успеха, а потому все эти люди нацелены на «покупку Америки». Армандо Синтаро считает, что «культурной революции» не избежать, если Мексика и вправду стремится войти в современный мир. Мексиканские ценности меняются с течением времени, чему в немалой степени способствует и распространение протестанства, однако не приходится рассчитывать, что эта революция совершится скоро и быстро. Отсюда следует, что высокий уровень иммиграции сохранится, численность мексиканской общины в США будет по-прежнему возрастать, а следовательно, американцы мексиканского происхождения будут и далее отставать в образовании и экономическом статусе от остальной Америки{426}.

Чем больше их становится, тем уютнее американцы мексиканского происхождения чувствуют себя в рамках собственной культуры и тем презрительнее они относятся к культуре американской. Они требуют признания своей культуры и настаивают на исторической общности Мексики с американским Юго-Западом. Они претендуют на особое внимание к своим традициям и празднествам: можно вспомнить 1998 год, когда в Мадрид, штат Нью-Мексико, был приглашен премьер-министр Испании, — тогда отмечалось четырехсотлетие со дня основания первого европейского поселения на Юго-Западе, возникшего почти на десять лет раньше Джеймстауна. Увеличение численности общины способствует, как говорилось в одном отчете 1999 года, «латинизации многих испанистских иммигрантов, которые охотно соглашаются подтвердить свою культурную наследственность… Они обретают силу в многочисленности; младшие поколения вступают в жизнь с гордостью за свой народ, а латинское влияние начинает сказываться в шоу-бизнесе, рекламе и политике». Согласно другому отчету, в 1998 году в Калифорнии и Техасе самым популярным мужским именем для новорожденных стало Хосе, вытеснившее имя Майкл{427}.

По «американскому стандарту» американцы мексиканского происхождения живут в бедности и будут жить в бедности еще некоторое время. Тем не менее их благосостояние постепенно улучшается, все больше таких американцев подпадают под определение среднего класса. Правом голоса обладают лишь немногие из них, зато все 35 млн Hispanics являются потребителями. Покупательная способность Hispanics на 2000 год оценивалась в 440 млрд долларов{428}. Вдобавок американская экономика сегодня дробится на сегменты, ориентируясь на вкусы и потребности различных социальных групп. Эти два тренда формируют у американских корпораций потребность в «сегментированном производстве» и в «сегментированных продажах», а также в более сознательной ориентации на испанистский рынок. Все чаще можно встретить товары, предназначенные конкретно для Hispanics, например, испаноязычные газеты, журналы, книги, радио— и телепередачи, равно как и другие продукты производства, адресованные как Hispanics в целом, так и целенаправленно мексиканцам, кубинцам или пуэрториканцам. Емкость рынка побуждает бизнесменов выходить на него с новыми предложениями. Как утверждает