Великий Бисмарк. Железом и кровью - Николай Власов

Но поддержка со стороны либералов ни в коем случае не означала, что у Бисмарка была неограниченная возможность проводить любые законопроекты; сотрудничество не исключало возможности жесткой конфронтации исполнительной власти с парламентом по отдельным вопросам. Правительство, как писал М. Штюрмер, стремилось «вступать в союз с большинством в рейхстаге и прусской палате депутатов, не становясь зависимым от него» [445]. Характерной особенностью периода являлось, однако, то обстоятельство, что обе стороны (по крайней мере, до определенного момента) были заинтересованы в сотрудничестве и в спорных вопросах демонстрировали высокую степень готовности к компромиссу.

Именно в таких условиях началась Либеральная эра, которая на протяжении ряда лет определяла внутриполитический курс в новой империи.

Глава 13

Либеральная эра

Первые годы существования Германской империи про шли во внутренней политике под знаком так называемой Либеральной эры. Сотрудничество Бисмарка с либералами продолжалось вплоть до второй половины 1870-х годов. Это было время «внутреннего основания империи», как его впоследствии назовут многие авторы. В течение нескольких лет была проведена огромная законодательная работа, направленная на модернизацию Германии. В частности, был принят валютный закон, который ввел на территории всей страны единую денежную единицу – марку. Было принят банковский закон и основан центральный Имперский банк, организован Имперский суд в Лейпциге, принято законодательство в области ценных бумаг, целая плеяда законов в сфере права и управления. На всю Германию было распространено законодательство Северо-Германского союза, был организован ряд общеимперских государственных структур, таких, как имперское ведомство железных дорог (1873 год). Все это позволяло, с одной стороны, укрепить только что достигнутое объединение страны, с другой – устранить преграды на пути развития германской экономики. Либеральная экономическая политика была в начале 1870-х годов для Бисмарка не просто тактическим ходом, «железный канцлер» был искренне убежден в том, что она является единственно правильной и приведет страну к процветанию.

В то же время Либеральная эра стала временем серьезных политических баталий, в ходе которых Бисмарк стремился укрепить свое положение в государстве по отношению как к парламенту, так и монарху и военной верхушке. Именно в этот период появляется термин «диктатура канцлера» – весьма условный, поскольку о реальной диктатуре речь не шла, он тем не менее свидетельствует о том влиянии, которое приобрела фигура главы правительства в системе властных институтов. Особенно интересно наблюдать взаимодействие канцлера с парламентским большинством – здесь главной задачей Бисмарка было использовать союз с либералами в своих интересах, однако в то же время не позволять им получить в свои руки реальное влияние.

Во второй половине 1860-х годов большинство либералов было готово поддерживать главу правительства в обмен на проведение последним решительной линии на объединение Германии. Однако после основания империи этот побудительный мотив отпал, и многие лидеры либералов рассчитывали, что теперь Бисмарку придется пойти на широкомасштабный компромисс во внутренней политике. В частности, они претендовали на более активное участие парламента в решении текущих политических проблем. «Железный канцлер» должен был найти новую программу, которая заставила бы либералов послушно следовать в кильватере его курса. Такой программой стал так называемый Культуркампф.

Слово «Культуркампф» в России обычно переводят как «борьба за культуру». Этот перевод довольно неточен; в оригинале речь идет о борьбе двух культур – светской, выразителями которой являлись либералы, и церковной, в первую очередь католической. Ее целью было ограничение влияния церкви на жизнь государства и общества, ее вытеснение в чисто религиозную сферу. Подобные процессы проходили в последней трети XIX века и в других европейских странах, и Германия вовсе не была здесь исключением. Либералы, находившиеся на пике своего могущества, считали церковь и религию пережитком Средневековья, имевшим право на существование, но не на контроль над жизнью общества. В частности, влияние священников в учебных заведениях должно было быть сведено к минимуму, разрешен светский брак и так далее. Особенно усилились эти настроения после того, как ультраконсервативный папа Пий IX опубликовал в 1864 году «Список современных заблуждений», включавший в себя многие вещи, считавшиеся в современном обществе символом прогресса или даже нормой жизни, а в 1870 году Ватиканским собором был провозглашен догмат о папской непогрешимости.

Особенность Германской империи заключалась в том, что здесь войну с влиянием клириков повело не либеральное правительство, опиравшееся на парламент, как это было во Франции, а консервативная политическая элита. Историки до сих пор спорят о том, почему Бисмарк начал отчаянную борьбу с католической церковью, в первую очередь с ее политическим крылом – партией Центра. При этом называют множество самых различных причин.

В первую очередь необходимо упомянуть, что, как уже говорилось выше, партия Центра была с самого момента своего основания настроена весьма скептически по отношению к новой империи. Это объяснялось многими причинами. Во-первых, католическая церковь была особенно сильна в тех частях Германии, где традиционно скептически относились к прусской гегемонии. Речь идет о монархиях южнее Майна, о Рейнской провинции, только что аннексированных Эльзасе и Лотарингии и польском населении Пруссии. Центр с момента своего основания превратился в центр притяжения для всех недовольных новыми порядками и доминированием Берлина. Именно поэтому лидеры политического католицизма последовательно защищали права отдельных составляющих империи и выступали против централизации. Во-вторых, католическая церковь в Германии подчинялась папе римскому, который в результате победы немцев над французами лишился светской власти в Риме (французский гарнизон был выведен из города, и его немедленно заняли итальянские войска). Поэтому понтифик не питал большой любви к Пруссии. В-третьих, лидерам политического католицизма не нравилось сотрудничество главы правительства с их заклятыми врагами – либералами. Все это, в свою очередь, заставляло Бисмарка видеть в партии Центра силу, которая пытается разрушить только что построенное здание новой империи в угоду партикуляристам, и вести с ней решительную борьбу.

Вторая версия исходит из того, что Бисмарк видел в политическом католицизме агентов иностранного влияния. Заклятый враг, Франция, была католической страной, равно как и Австрия, отношения с которой еще были покрыты мраком. «Железному канцлеру» было известно о попытках Наполеона III создать антипрусский союз трех католических монархий – Австро-Венгрии, Франции и Италии. Возможно, он опасался в дальнейшем такого союза и стремился заранее ликвидировать «пятую колонну» внутри империи.

Третья версия объясняет Культуркампф психологическими особенностями «железного канцлера». Его борьба с политическим католицизмом была плодом личной ненависти к людям, противившимся его воле. «Железный канцлер» был действительно нетерпим к критике, и с годами эта нетерпимость только усиливалась. Тех, кто вставал у него поперек дороги, он старался уничтожать, переходя при этом порой границы разумного и необходимого.

Все три версии имеют под собой определенную основу, и такие соображения, безусловно, играли роль. Однако главной целью Культуркампфа было все же сплотить общество против «внутреннего врага», приковать внимание либералов к борьбе с католицизмом, лишив их возможности оказывать давление на правительство, ведущее эту безусловно важную и справедливую, с их точки зрения, войну. Во многом поэтому рептильная пресса быстро придала Культуркампфу эсхатологические черты. Сторонники партии Центра были заклеймены как «враги империи», желающие погибели не только нового государства, но и немецкой нации в целом. Не было такого обвинения, которое не предъявили бы в эти годы политическому католицизму. «Министр-президент – это еще не государство, и еще ни один министр не рисковал называть своих врагов врагами государства», – защищался лидер партии Центра Виндхорст в рейхстаге [446]. Однако руководимая правительством пропаганда продолжала говорить о «вражеских агентах» и «противниках прогресса». Каждый, кто поддерживал партию Центра, должен был чувствовать себя предателем нации.

Впоследствии Бисмарка не раз обвиняли в том, что он в ходе Культуркампфа нанес немецкому народу раны, не затягивавшиеся в течение долгого времени, способствовал расколу нации. «Цена, которую пришлось заплатить за политику «бастионов» и «осажденного лагеря», была велика и имела далеко идущие последствия, – писал, к примеру, Р. Шмидт. – Это был раскол нации на «верные империи» и «враждебные империи» элементы, между которыми шла почти что латентная гражданская война. Изгнание партий, носителей воли нации, в гетто политического бессилия. Уничтожение и изоляция всех критических умов, так что в немецком обществе, подобно хронической болезни, распространилась бесхребетность. Наконец, сломленная воля широких слоев населения к конструктивному участию и ответственности за происходящие в государстве процессы, не позволившая удерживать критическую дистанцию по отношению к правительству и вызвавшая в дальнейшем столь печальный симбиоз культа силы и духа верноподданничества» [447]. Безусловно, этот вывод содержит известное преувеличение, поскольку приписывает «железному канцлеру» возможности единолично определять ход общественного развития. Однако не вызывает сомнений, что политика Бисмарка была направлена на раскол всех возможных противостоящих ему группировок в политической элите и обществе, на то, чтобы за счет равновесия противоборствующих сил удерживать свое ключевое положение в системе властных институтов. При этом он использовал все имевшиеся на тот момент инструменты массовой манипуляции.