Взбаламученное море - Алексей Писемский

– Спасибо! – произнес тот, сначала пожимая только у Бакланова руку. – Спасибо! – повторил он еще раз с каким-то особенным чувством и вдруг поцеловал у Бакланова руку и оттолкнул ее потом от себя. – Да! – забормотал он, опускаясь на постель. – Иона плут, мошенник был, но никогда не думал нищим быть…

При последних словах у него голос был даже не хриплый, как у умирающего.

– Ну-с, прощайте! – сказал Бакланов, вставая.

Ему тяжело было более оставаться.

– Прощай! – сказал Иона, как-то чмокнув губами. – Прощай!.. А я теперь опять один, опять! – произнес он и заревел на весь дом.

Бакланов поспешил уйти и уехать.

18. Добрый помещик

В одно из ближайших утр Бакланов лежал в своем кабинете с камином, с картинами, с мебелью (все это было перевезено из городского дома покойного отца). Перед ним стоял приказчик, тот самый молодой лакей, живший когда-то с ним в Москве, а теперь растолстевший и раздобревший до довольно почтенной и солидной фигуры. Впрочем, лицо его было печально и как бы вырожало, что звезда его счастья закатывается.

– Что, скажи, любят меня крестьяне? – спрашивал Бакланов.

– Любят-с! – отвечал приказчик.

– Пожалуй, и на волю бы не пожелали?

– Да известно, что есть дураки, – гайгайкают, радуются тому; а который мужик поумней, так понимает тоже…

– Ну что, скажи, пожалуйста, мир этот ихний?

– Что мир! Не дает тоже спуску никому: теперь уж какой бедный, али промотавшийся недоимщик не надейся, сбор был, не было денег, так последнюю овцу со двора стащили да продали.

– А много уж этих поборов-то было?

– Да году еще нет, а уж рубля по три сошло с души… вскочил тоже им эта забавка-то в копеечку, одному старшине жалованья 200 рублей серебром, он и сам-то весь того стоит.

– Отчего же не стоит?

– Да оттого, что-с, где вот тоже эта ссора или неудовольствие промеж помещиком и мужиками, приедет тоже, разговаривает, рассуждает, а толку ничего из того нет.

– Это так сначала, а после обойдется.

– Нет-с, николи это не обойдется… У нашего вон тоже Кирила сына-то выбрали в старосты, как батька кучился, ояенно-с!.. «Что-что, говорит, пятьдесят рублей серебром жалованья положили, мы через это самое мастерство ваше колесное запускаем, – подороже, поближе сердцу-то нашему всякой должности».

– Неужели же они не понимают, что это для общей пользы?

– Что ему общая польза-то? Мужик, осмелюсь, сударь, доложить вам, умен на своем только деле, а что про постороннее судить али разговаривать, он ничего того не может.

– Пожалуй, старшины эти потом и взяточки начнут побирать?

– Непременно-с! Посредников-то еще теперь маненько побаиваются.

– Ну, а посредники люди все хорошие?

– Молодые все больше господа… Небольшого рассудка, и на речех не так, чтобы складные… Кто-ж, помилуйте, разве хороший господин, настоящий, служащий, пойдет в эту должность, на экие неудовольствия. Так сунулись, кому в другом месте негде уж приткнуться было.

– Это пустяки, я сам знаю, сколько отличных людей тут.

– Попервоначалу так-с! А что после – все вышли, потому самому: видят, что никакого ладу нет ни с мужиками ни с барами. Пустое это дело, барин, ей-Богу, так, – заключил прикзчик.

– Ну, скажи, пожалуйста, дворовые у меня не желают ли взять надел земли?

Приказчик даже вспыхнул от радости.

– Как не желать-с, помилуйте, с великим удовольствием, – отвечал он: – крестьянам теперь экие милости оказаны, а нам дворовым… два года эти пройдут, хоть топись совсем… у другого семейство большое, сам дела настоящего делать никакого не может, другой – старик тоже старый, ветхий.

– Детки прокормят!

– Гм, детки! Нечего нынче, батюшка, никому на деток надеяться… Мы вот тоже, Александр Николаевич, вместе с вами росли и родителей имели, жалели их тоже маненечко, а нынешние молодые ребята никакого чувства к старикам не имеют… Али опять теперича к женам, к хозяйкам: что есть, что нет ее, все ему единственно!

– Ах, кстати, к женам! – произнес Бакланов: – где, скажи, пожалуйста, Марья?

– Да здесь у нас, в нашу же вотчину вышла-с. Славная женщина из нее вывалялась, умная такая, расторопная.

– И хорошо живет с мужем?

– Да ничего особливого не видать… Все ведь они одинаково живут… В Питере муж-то… Не часто тоже сходить!

– Знаешь что, я желал бы, во-первых, потолковать с мужиками об уставных грамотах и наконец поблагодарить за любовь ко мне.

Приказчик смотрел на барина.

– Вели приготовить им сегодня ужин: вина там ведра три купить, пива. Пусть придут с поля часов этак в восемь, попьют, поедят… Я потолкую в это время с стариками и вообще отпраздную с ними нашу общую радость.

– Слушаю-с, – отвечал управляющий, решительно недоумевая, к чему все это господин хочет делать.

– Ну, и женщины чтобы пришли, и Марья также, попели бы, поплясали бы! – заключил Бакланов.

– Да это сколько угодно, удовольствие вам сделают, – отвечал приказчик.

Оставшись один, Бакланов был очень доволен своим прежним крепостным «неуправлением».

19. Братский праздник с народом

Из лугов, где сгребали сено, вотчина шла в усадьбу – мужики в красных ситцевых рубахах, женщины тоже в ситцевых сарафанах и в чистых белых рубашках, все с граблями и с вилами на плечах, все, по большей части, красивые и молодые.

Бакланов стоял на балконе и прислушивался. Толпа пела песню, и чем ближе подходила, тем голоса становились слышнее. Бакланов заметил впереди идущую фигуру в белой рубахе, синих штанах, которая разводила руками и помахивала платком. Это был гайдук Петруша, совсем седой, как лунь, но еще бодрый…

Голоса совсем уж стали слышны; Бакланов стал наконец различать слова:

«С поля, с поля едет барин», – пели мужики и бабы.

«Две собачки впереди!» – слышался, по преимуществу, дребезжащий голос Петруши.

«Поровнявшися со мною, кинул он умильный взгляд!» – пели, кажется, по преимуществу женщины.

«Здравствуй, милая красотка, из которого села?» – пробасили уж мужчины.

«Вашей милости крестьянка, отвечала ему я!» – опять залились женские голоса.

Всю эту штуку выдумал и управлял ею старик Петруша.

Бакланов, стоя на балконе, все ниже и ниже наклонял голову; наконец не мог выдержать и, убежав к себе в кабинет, упал на диван и зарыдал.

Покуда он лежал там, толпа пришла на двор, и слышалась уже другая песня:

«Башмачки, башмачки,Башмачки мои тороченые!Три рубля за них платила.Только день в них походила.Башмачки, башмачки,Башмачки мои тороченые!»

При этом какой-то малый, из простых деревенских мужиков, неистово ломался перед народом.

Бакланов наконец вышел на крыльцо.

– Ура! наш батюшка, барин! – вскрикнула толпа, подкидывая шапки на воздух. – Ура! – повторила она.

И опять этим распорядился старик Петруша, который стоял на правом фланге и выше всех поматывал рукой.

Бакланов снова прослезился.

– Благодарю вас, братцы! – начал он взволнованным голосом. – Что же водку-то?.. Подавайте водку-то! – прибавил он.

Управляющий, с огромным бочонком и со стаканом в руках, пошел обносить.

– Давай по два стакана за раз! – сказал Бакланов.

Мужики при этом отхаркивались, отплевывались, однако выпивали.

– Земли вам, братцы, – продолжал между тем Бакланов, стоя перед ними: – по Положению назначено по четыре десятины; но вы владеете, вероятно, больше?

– Да, словно бы есть маленький излишечек, – произнесло несколько стариков-мужиков.

– Весь этот излишек оставлю вам, не отрезываю ни клочка.

– Благодарим, батюшка, покорно! – произнесли опять те же старики.

– Земля-то больно плоха, – сказал стоявший несколько вдали рыжий, с перекошенным лицом, средних лет мужик: – каменья да иляк.

– Ну уж, любезный, мне для тебя земли не выдумать, не сочинять, – отозвался ему Бакланов, услышав его слова.

– Что, пустяки!.. Земля как быть надо земле… У всех здесь одинакая, – сказал опять старик.

– Такая, небось, как у тебя, у старого. По сороку телег на одну полосу навоза-то валишь, – возразил ему, в свою очередь, мужик.

– А тебе кто мешает, какой леший? – окрысился на него старик.

– Ну-с, дворовые теперь, – перебил их Бакланов: – желаете ли оставаться у меня временно-обязанными крестьянами?

– Лучше того нам быть не может! – сказал ему первый Петруша.

– Старики пусть живут здесь, а молодые промышляют и будут платить за них оброк, – сказал Бакланов.

– Нам тоже, Александр Николаевич, все про них да для них взять негде-с! – сказал молодой парень.

– А ты вот найдешь у меня, как тебя на миру-то раза два поучат; их вспоили, вскормили, а они батек и знать не хотят, – сказал Бакланов.

– Так, батюшка, Александр Николаевич, справедливо! – отозвались с удовольствием старики.

– Ну, садитесь, кушайте!

Мужики повернулись и стали усаживаться за приготовленные для них столы.

– А я вот к бабам пойду и побеседую с ними, – прибавил Бакланов и пошел.