Искупление - Анна Мистунина

Когда с клятвами было покончено, жрецы обоих народов отправились в долгий путь к Злым Землям — восстанавливать заслон. Как они намерены это делать, Кар не знал. И не хотел знать. Довольно было и того, что сами жрецы уверены в успехе. От Империи поехали только лучшие из лучших — носители белых, синих и черных поясов пятой и шестой ступеней, но с их отбытием алых сутан вокруг стало поменьше. Недостаток, который с лихвой восполняли бдительные воины со значками вольных жрецов.

Атуан уехал еще утром — сопровождать в столицу тело Сильной Кати. Непонятно было, вызвался ли он сам или Эриан спровадил своего доверенного советника с глаз долой так же, как накануне вечером прогнал Кара. Бывший Верховный жрец присоединился к траурной процессии не из почтения к покойной, но ввиду пошатнувшегося здоровья и желания оказаться подальше от императора. Таким образом единственным, кто не сбежал и на ком скорбящий повелитель мог выместить свой гнев, остался Кар.

Он ждал императорского гнева как спасения, как заслуженной расплаты, за которой станет легче. Он принял бы упреки и проклятия, принял бы смерть от императорской руки. Эриан молчал. При утверждении мира с аггарами, на похоронах, на прощальной церемонии, на тризне по усопшим Кар был с ним, как принц и наследник. Он принимал осторожные слова хвалы и благодарности, как тот, кто, пусть и с помощью колдовства, обернул поражение в победу и обрушил гибель на врагов. Но даже на миг он не смог остаться с императором вдвоем, и за все время Эриан не сказал ему ни слова.

Будущее пленных магов оставалось неясным. Воины храма сторожили их неустанно; единственным, кто свободно ходил туда и обратно, был Кар.

Когда молчать дальше стало невозможно, Кар сказал — в присутствии жрецов и военачальников, обращаясь к императору как один из просителей:

— Выскажите свою волю, государь. Пленные ждут вашего решения.

Эриан долго молчал.

— Пусть займутся уборкой, — сказал он наконец. — Все трупы этих существ необходимо сжечь или закопать. Мы не сможем задержаться здесь так надолго; завтра закончим с похоронами и вечером же выступим. Ты останешься и проследишь за всем. С тобой я оставлю тысячу вольных жрецов, этого должно хватить, чтобы держать колдунов в повиновении.

— В этом нет необходимости, ваше величество. Я Сильнейший. Моим приказам будут повиноваться.

— Тем не менее воины останутся. Когда земли наших союзников аггаров будут очищены от этой скверны, оставь колдунов и возвращайся в столицу. К тому времени я приму решение об их дальнейшей судьбе.

— Государь, — произнес Кар, опустившись перед братом на одно колено. — Я прошу о личной аудиенции.

— Нет.

Потом что-то дрогнуло в глазах императора, и он добавил:

— Мы поговорим, когда ты вернешься. Сейчас займись колдунами.

Кар встал и отправился заниматься колдунами.

Даже собственному грифону он с трудом мог смотреть в глаза — после утреннего разговора, когда на признание, что Тагрия уехала, не простившись, Ветер ответил недружелюбно: «С тобой не простившись». И, отвернувшись, принялся чистить перья.

«Ветер! — воскликнул тогда Кар. — Ты что, виделся с ней?»

«Она позвала, я прилетел» — сказал грифон.

«Почему же ты не позвал меня?!»

«Она не хотела».

И Кар не нашел, что ответить. От Ветра скрыть не удавалось ничего, он видел, конечно же, что Кар намеренно задержался у магов до отбытия процессии. Частью из-за стыда перед Тагрией, частью — не желая встречаться с Атуаном. Тот, единственный кроме Верховного жреца, заранее знал о замысле Кати, знал — и не сказал ни слова ни Кару, ни императору. Кар не мог винить его за скрытность. Но и видеть не хотел.

Чанрет уехал на другой день после императора. Прочие аггарские вожди с остатками поредевших воинств отбыли еще раньше, торопясь к своим домам, к старикам и детям, чей мир был оплачен столь великой кровью. Из каждых десяти, выступивших против звероподобных, назад возвращались трое. Смерть унесла отчаянного Калхара, самоуверенного Ордитара, рассудительного Налмака. Их тени навек соединись с теми, кто ушел раньше, чтобы жить в памяти соплеменников, в горьком шепоте молитв, в звуках хвалебных песен. Слабое, впрочем, утешение для осиротевших близких.

Кар не выходил провожать отъезжавших. Исполняя волю императора, пленные маги очищали аггарские земли от мертвых звероподобных. Работа обещала затянуться надолго и быть день ото дня все более мерзостной. Жуткий ковер из трупов простирался на многие лиги, до края Ничейной Полосы и дальше, и гнил уже вовсю. Запах разложения пропитал все вокруг, так что живые мало чем отличались теперь от мертвых, а грифоны с трудом выносили близость своих двуногих друзей. Даже Ветер, и тот все время улетал куда-то с Морой, которую опекал как больного ребенка. Грифоница тяжело переживала потерю. Ее соплеменники, потерявшие своих людей, искали смерти в битве, яростно кидаясь прямо на копья, а когда все закончилось — улетели прочь, чтобы стать, как это случалось и в Империи, бедствием аггарских лесов. Мора же осталась, и ее жалобные крики разносились по ночам над холмами, заставляя магов стискивать кулаки и шептать бессильные проклятия, а жрецов — вздрагивать и хвататься за арбалеты.

Кар неотлучно оставался с магами, работая наравне со всеми или даже больше. Рядом, вопреки многократным приказам отправляться с войском домой, трудился Зарамик. Обязанности оруженосца не предписывали ему участвовать в сражении, в котором не участвовал, во всяком случае, мечом, его господин. Но Зарамик к обязанностям относился весьма своеобразно. Увидев, что императорское войско отступает, парень с отчаянным воплем бросился туда, где, как ему показалось, мог быть особенно полезным — в самую гущу, но споткнулся о чье-то тело и упал под ноги лошадям. В падении Зарамик потерял шлем; затем, пытаясь встать, получил по темени древком копья и больше уже ничего не помнил. Оставалось загадкой, как ему удалось уцелеть, но кроме ушибов, которые Кар милосердно исцелил, на теле оруженосца не было ни царапины. О подвигах своего господина Зарамик узнал с чужих слов. Наслушавшись, он окончательно счел Кара живым божеством и наотрез отказался его покидать: «А не нравится, так обратите меня в камень, ваша милость, что вам стоит-то?»

В юности, лелея честолюбивые мечты о кресле Сильнейшего, Кар и представить не мог, что это будет так — жалкие три с половиной сотни оборванных, голодных магов, с ними пара сотен еще более обтрепанных полукровок, от зари и до зари сооружающие костры и таскающие на них смердящие туши, чтобы с помощью Силы заставить их гореть дотла, ибо копать для них ямы было бы слишком долго и трудно. И он, победитель, Глава Совета Сильных, состоящего из одного-единственного израненного мага, Карий Сильнейший, весь черный от копоти и пропахший мертвечиной так, что от него шарахается собственный грифон.