Бедный Енох - Алексей Тарасенко

У меня, конечно, голова не болит, но чувствую я себя все равно не важно. Кроме того, мне несколько неудобно в помятом костюме, рядом с аккуратненьким Садовским — но да что делать?

Какое-то время провозившись с цепями на колесах машины (Садовский просил ему помочь их «подтянуть») мы вскоре отправились по заснеженной дороге, слабо освещаемой редкими уличными фонарями да фарами машины, на самую, как говорил Садовский, северную оконечность Бобруевского.

— Приехали! — разбудил меня, едва пригревшегося, бодрый голос Садовского — дальше дороги нет!

Первое, о чем я подумал, когда вышел из машины — это то, как Садовскому точно получилось рассчитать время. Когда мы остановились, было уже светло.

— Дальше — только пехом! — вновь заголосил бодрый капитан Садовский и протянул мне какую-то старую и кривую лыжную палку — вот, возьми, так будет сподручней!

Еще час мы шли с ним по снегу, который иногда был до колен, ориентируясь, как Садовский непременно сообщал, по одному ему видимым «вешкам» и приметам, которые, хоть он и говорил о них, мне были совершенно не видны.

Перейдя через два развалившихся, скользких деревянных пешеходных мостика мы прошли по большому заснеженному полю к небольшой березовой роще на холме, за которой, к моей радости, сразу следовали дачи.

Впрочем, радоваться было рано. Как мне уже говорил Садовский, дача Пашкевичей была дальше, в следующем товариществе, а это (товарищество), как мне тогда казалось, было просто бесконечным.

Мы ковыляли по снегу, постоянно в него проваливаясь по заснеженным улицам дачного поселка, потом перелезали через забор у запертых ворот, ведущих к участкам, и лишь спустя где-то часа два пути оказались на нужном нам месте.

— Вот — Садовский вытер пот со лба — мы на месте. Это — Садовский обвел рукой вокруг — «Рассвет», — там — он указывает туда, откуда мы недавно добрались — «Рубин».

— Здорово! — сказал тогда я почувствовав значительное облегчение — и где же здесь этот хренов участок номер 78? — я опять достал из пальто небольшую нарисованную мамой Пашкевича схемку.

Садовский некоторое время щурится, как я понял, силясь рассмотреть номер на ближайшем заборе, после чего идет вперед — чтобы разглядеть номер поближе:

— Тут сто сорок третий! — кричит он мне, спустя минуту-другую, и я, наконец к своему удовольствию вижу, что он тоже устал.

Впрочем, точно меньше, чем я:

— Ну, тогда двигаем? — снова бодро, но уже не так, как раньше, а натужно бодро сказал Садовский и мы еще минут сорок, не меньше, искали участок Пашкевичей.

У самых же ворот я дико перепугался — а не забыл ли я ключи от ворот и дома в сумке, которую оставил в полиции в Бобруевске? Скажу откровенно, эта мысль прошла по мне волной сильного беспокойства, заставившего меня вспотеть. Но, едва я подергал левый карман пальто, там весело зазвенели ключи, по поводу которых, впрочем, я не успокоился, пока не извлек их уже закоченевшими руками:

— Вот они — прошептал я сам себе простуженным голосом, подернутым соплями в носу и обильной слюной во рту — сейчас мы их приладим!

Но, увы, замок на воротах был весь во льду, так что мне пришлось через ворота перелезать, а при спрыгивании я порвал себе брючину аж до колена. Еще какое-то время я искал на участке Пашкевичей лестницу — чтобы Садовский смог перелезть забор вслед за мной.

Потом долго не открывался замок двери в дом, и нам помогли лишь, (как бы я их назвал) криминальные навыки Садовского. Капитан поковырялся в замке двумя булавками, после чего, открыв дверь, посторонился, пропуская вперед меня:

«Вуаля!» — крикнул он и засмеялся.

Первым делом я отыскал в доме тапочки, после чего, переобувшись, отправился осматривать второй этаж, который, по словам Евгении Петровны, мамы Дмитрия Пашкевича, когда-то полностью принадлежал ему.

Дом Пашкевичей вымерз изнутри. Слабый дневной свет, который едва проникал сквозь редкие щели плотных темных штор, которыми были завешаны все окна, освещал пар от моего дыхания.

Садовский, спустя какое-то время, пока курил на улице, так же зашел в дом и присел на входе на стул, несколько согбенно, сложив руки, немного как будто стесняясь, и нерешительно оглядываясь вокруг:

— Тебе нужна помощь? — спросил он меня, когда я уже поднимался по скрипучим ступенькам деревянной лестницы наверх на второй этаж.

— Нет! — чтобы меня было слышно чуть ли не кричу я, ощущая, что если я не вижу Садовского через стены отделявшие прихожую от лестницы — то он меня и не услышит — дальше я сам!

«Вот и его истинное царство!» — подумал я как только поднялся — в холле, в котором я оказался, тут и там были разбросаны разные книги, блокноты, бумага и карандаши. На деревянных, обшитых из вагонкой стенах, прикрепленные кнопками висели листы бумаги, похожие на те, что я видел раньше — испещренные латинскими словами, с рисунками и схемами. На полу и на каком-то старом черном сундуке в углу холла валялись различные, иногда сломанные, с отколотыми частями амулеты на кожаных шнурках и истрепавшихся, полинявших толстых цветных нитках.

Общее впечатление было такое, будто Пашкевич покинул дачу быстро, на ходу забрав самое нужное, а все остальное — разбросал в беспорядке.

Я тщательно сфотографировал все на свой мобильный телефон (хоть тот и заедал в холоде выстуженного дома), после чего попытался покопаться в тетрадках и блокнотах, но там, в большинстве, ничего не было. Вообще. Страницы из блокнотов, те, на которых когда-то были записи, это я определил по следам от ручек на оставшихся листиках, были выдраны.

И тут мне позвонил Сартаков:

— Андрей! Привет! Как у тебя дела, чем занимаешься? — спросил он меня уставшим осипшим голосом — есть что-нибудь новенькое по Пашкевичу?

— Нет — отвечаю я — пока нет. Я сейчас осматриваю его дачу, ту, с которой он, как говорил Приятель, исчез, но здесь по-моему ничего интересного, тем более, что ее уже досматривали. Что касается участка — не знаю что и сказать, тут все вокруг заметено снегом, и ничего не видно. Если Пашкевич и смог бы спрятать здесь что-то, то сейчас это найти будет трудно.

Сартаков какое-то время молчит, сипя в трубку, но затем все-таки высказывается:

— Ну, это вряд ли. Я себе не представляю, чтоб Пашкевич взял в руки лопату! Не того состава этот человек…

Я смотрю на потолок, потом — на старую, пыльную люстру «под хрусталь».

— Думаю, — продолжает Сартаков — тебе нужно вызвать из Екатеринбурга бригаду из КГБ, специальный отдел, который как раз занимается такого рода поисками.