История жизни, история души. Том 2 - Ариадна Эфрон

Всего, всего вам обоим самого доброго, и пусть всё будет хорошо.

ВашаАЭ

' Речь идет о письме П.Г. Антокольскому от 3.VI. 1967 г. 2 Слова из хвалительного псалма заутрени.

С.Н. Андрониковой-Гальперн

30 июля 1967

Саломея моя дорогая, спасибо за такое большое — и по размеру, и в глубину — письмо. Моё-то очень получилось маленькое, п. ч. опять пишу ночью, весь день протоптавшись вокруг каких-то мелочей, уборок и разборок и телефонных звонков и прочих ненужностей — пожирателей времени. Делать все эти мелочи — глупо: кому они нужны? а не делать нельзя, п. ч. они, именно эти второстепенное™, невероятно требовательны; какой-нб. неприбранный угол или невыстиранный чулок вопят во весь голос, в то время как ненаписанное письмо, да что там письмо! целая книга — молчат и отходят в сторону, ожидая своей очереди. И эта скромность губит их — да и нас заодно. Да, милая Саломея, Ваше письмо ко мне с таким же успехом et en toutes lettres113 могла бы написать и я вам, до такой степени всё схоже. Просто мы с Вами принадлежим, несмотря на некоторую (чисто формальную) разницу в возрасте - к одному поколению; к тому поколению, которого больше нет, от к<оторо>го остались считанные единицы; что могут эти единицы в огромном потоке нового времени, живущего по новым законам и канонам? Где наши сверстники, те, которые помогали нам, те, которым мы помогали идти трудными путями нашего поколения? Кому повем? Всё дело в этом; у нового времени свой здравый смысл; у каждого времени — свой; и все эти «здравые смыслы» взаимоисключаются на стыках поколений, и всё та же древняя Вавилонская башня маячит на сменяющихся горизонтах и люди говорят на разных языках — и друг друга не разумеют. Мы раньше просто не замечали этого — но так ведь было всегда, увы!

Короче говоря: жить трудно, а помирать не хочется; потому что на все наши негодования к жизни — равное количество благодарностей ей же: она ведь многим одаривает, и, в итоге - спасибо ей, посылающей не только испытания, но и терпение, и опыт, и хорошую погоду...

<...> В Москву я вернусь, верно, только в октябре, т. ч. с Шухае-выми встретиться вряд ли придётся; её я в жизни не видела, а он — помнит ли меня? Вряд ли; я-то его помню хорошо и талант его помню, и рада, что так он оценён в Грузии...1 На днях сюда приехал герой маминых поэм «Горы» и «Конца»2 — Вы ведь его знаете? — всего на несколько дней, с группой туристов «France - URSS» - поездка Москва — Ленинград — Киев; он очень плакал при встрече со мной — вспоминая Серёжу и Марину; очень трогателен и очень потрясён встречей с родиной; и со мной, к<отор>ую знал маленькой; не виделись мы ровно 30 лет...

Обнимаю Вас, дорогая моя Саломея, дай Бог радостей!

Ваша Ал я

1 В Тбилиси был проведен ряд выставок В.И. Шухаева, а в 1962 г. ему было присвоено звание заслуженного художника Грузии.

2 Речь идет о приезде К.Б. Родзевича с женой. В следующих письмах А.С. называет его «героем маминых поэм "Горы” и “Конца”» или просто «Героем».

П.Г. Антокольскому

30 июля 1967

Павлик мой дорогой, как всегда рада была Вашему письму, Вашему почерку на конверте, похожему на русский старинный городок (вроде Тарусы): слова расположены крепко и гармонично, как крепостцы (т. е. маленькие не сердитые крепости, не грозные, но могущие быть и таковыми!). Недостаёт ятей, представьте себе, чтобы и церковки были в этом пейзаже; Вы бы писали, конечно, «‘э», а не «Ъ». Выразительная и точная была буква; мама долго её оплакивала, т. к. гармония шрифтового пейзажа нарушилась с её исчезновением, а многие слова опреснились: бес, дева, хлеб. Так обес-солился и обесхлебился и русский пейзаж — обесцерковленный. Господи! К чему меня вдруг повело на букву ять? Вечное растекание «мыслию по древу» и мыслями — в сторону от сути, суть же та, что никаких споров у нас с Вами быть не может, и Вы миллиард раз правы, говоря, что дело лишь в некоей неточности «формулировок», passez moi le mot114. Как только Вы доведёте некоторые из «формулировок» до формул — всё будет завершено, Вы сами иначе не можете, ибо Вы — поэт и Ваш закон именно формула, именно кристалл, именно фокус (фокусировка) зрачка, мысли, чувства. А статья Ваша в первой её редакции кое в чём показалась мне не в фокусе; и если я сказала Вам об этом, то потому, что знала, кому говорю, и потому, что знала, что сами-то Вы «не в фокусе», и не в формуле, и не в кристалле ни одной строки не оставите... И вообще я очень рада, что Вы нашлись в моей жизни; рада, как радуюсь — в загруженном и закруженном существовании — солнцу, хорошей погоде, которые выводят тебя на тропинку — из смутной чащи быта на тропинку бытия. Нас мало осталось из тех времен, из того поколения. Не подумайте, что я примазываюсь и к поколению, и к временам; как-то получилось, что я из своей когдатошней юности сразу шагнула в возраст отцов; для этого надо было, чтобы стряслись многие беды: именно они font miirir 1 ’ame. Когда не mourir115; но, чувствую, моя душа — жива. Оттого и живётся трудно.

Книгу Maugras1 читала и я, только по-фр<анцузски>, и отчасти по ней и строила комментарии к Лозену; она мне показалась объективной; витамин, к<оторо>го так недостаёт нынче искусству, и не только...

Простите за беглость и несуразность - как всегда спешу. Крепко обнимаю Вас, дорогой Павлик!

Ваша Аля

P.S. Получила недавно весточку от Орлова - с берегов Чудского озера, где ему — им обоим — хорошо и вольно. Дай Бог!

1Maugras Gaston. Le due de Lauzin et la cour de Marie-Antoinette (герцог Лозэн и двор Марии-Антуанетты). Книга несколько раз переиздавалась и переводилась на английский язык.

Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич

7 августа 1967

Дорогие Лиленька и Зинуша, эту записочку отправит в Москве Аня, которая приехала вслед за друзьями из Парижа, так что наша гостиница работает без перерыва, и мы, обслуживающий персонал, тоже... Устала от парижан без памяти — не столько от них самих, сколько от груза прошедших лет и ушедших людей, груза, который надо было поднять в считанные дни и часы, между хозяйственными заботами и прочими будничностями и ежедневностями. Трудным оказалось и многое другое, в частности, как ни парадоксально, то, что он оказался таким хорошим, более того — прекрасным, высокого строя человеком; это заставило ещё раз понять и почувствовать непоправимое бедствие: истребление целого поколения таких людей — стойких, верных, мужественных и добрых. Ну, обо всём этом при встрече, всего не напишешь, да и времени, как всегда, в обрез!

Погода — ничего себе: ни одного обложного дождя, и после дождя — солнце. И прохладнее стало. Лето спешит к концу, а я его — лето — и не начала ещё «распробывать»; боюсь, что таки не распробую. <...>

В садике нашем цветут георгины и гладиолусы, табак и левкои, и одна из трёх уцелевших роз никак не хочет угомониться — цветёт себе и цветёт...

В 20-х числах авг<уста>, вероятно, буду по делам в Москве, тогда приеду, но ближе к делу, конечно, напишу; а пока ничего ещё толком не соображаю и голова кругом...

Крепко обнимаем и целуем!

Ваши А., А. и А.

П.Г. Антокольскому

18 августа 1967

Дорогой мой Павлик, статья сконцентрировалась, распрямилась, расправилась и стала гораздо ближе к М<арине> Ц<ветаевой>, чем была: она (т. е. МЦ) не терпит туманностей, вернее - расплывчатости (к<отор>ая была в отдельных местах статьи) — приблизительностей, требует точности, сжатости и высокого роста. И, конечно же, -любви. Любовь была и в первоначальном варианте статьи, но недостаточно отточенная, вдруг гаснувшая за отсутствием формулы; всё было несколько saccade*; недоставало глубокого и ровного дыхания, поэтому не давался подъём. Сейчас дался. Вычерки оправданы, вставки хороши - и слава Богу и дай Бог! Я очень рада.

Была у меня поразительная, трогательная (мало!) - встреча с героем маминых поэм «Горы» и «Конца». Он приезжал на неск<олько> дней из Франции -попрощаться с Россией и со мной — последней из семьи. Приехал, чтобы сказать мне, что после гибели моих родителей всю жизнь старался жить и действовать так, чтобы быть достойным их. (Он был большим другом моего отца.) Я встретилась и расцеловалась с человеком оттуда - из того поколения, в которое я влюблена - слишком поздно, как всё в жизни - сначала слишком рано, а потом слишком поздно - поколения, которому кланяюсь земно и не устаю благодарить судьбу, что довелось пожить в их сени, быть ими осенённой. Ах, и высокое же было поколение, Павлик! Мне до такой степени есть на что и на кого оглядываться, что как-то не глядится вперёд. Но это, вероятно, предпенсионное явление...