История жизни, история души. Том 2 - Ариадна Эфрон

Была у меня поразительная, трогательная (мало!) - встреча с героем маминых поэм «Горы» и «Конца». Он приезжал на неск<олько> дней из Франции -попрощаться с Россией и со мной — последней из семьи. Приехал, чтобы сказать мне, что после гибели моих родителей всю жизнь старался жить и действовать так, чтобы быть достойным их. (Он был большим другом моего отца.) Я встретилась и расцеловалась с человеком оттуда - из того поколения, в которое я влюблена - слишком поздно, как всё в жизни - сначала слишком рано, а потом слишком поздно - поколения, которому кланяюсь земно и не устаю благодарить судьбу, что довелось пожить в их сени, быть ими осенённой. Ах, и высокое же было поколение, Павлик! Мне до такой степени есть на что и на кого оглядываться, что как-то не глядится вперёд. Но это, вероятно, предпенсионное явление...

Как Вам дышится в эту жару? Мне — еле-еле и сердце каверзничает. Очень прошу его подождать. Ведь ничего ещё не сделано, и не столько прожито, сколько вытерплено. Терпение же — привычка не из хороших.

Обнимаю Вас сердечно, Павлик, дорогой. До встречи осенью, надеюсь!

Ваша Аля

Как Вам «Мой Пушкин» (книжечка)?1 Достали ли в Лавке?

1Цветаева М. Мой Пушкин. М., 1967.

* Прерывистый, неровный (фр.).

зоб

П.Г. Антокольскому

30 августа 1967

Дорогой мой Павлик, рада, что книжечку («Мой Пушкин») Вы достали, и очень жалею, что не смогла подарить Вам её: получили с Аней так мало экземпляров, что вместо радости (нашей и иже с нами) - сплошные обиды и огорчения. А с книжечкой переводов1 и того хуже будет - тираж всего 10 тыс<яч> - три четверти к<отор>ых пойдёт, как водится, за границу, на валюту. «Вскладчину» с Аней послали одного «Пушкина» Орлову (его вступительная статья мне понравилась, в ней меньше оглядок в сторону богомольной старой дуры2, чем могло бы быть). У меня есть несколько книжных иждивенцев, прекрасных людей, обстоятельствами вколоченных по самую маковку в глубокую провинцию, куда не доходят и крохи крохотных цветаевских тиражей - и вот для них - ни разъединого «Моего Пушкина». Это во мне ноет, как зубная боль. И надоедает всё уговаривать себя -мол, тем не менее однако, «все-таки» хорошо, что книжечка вышла. Вообще пропорции мёда и дегтя жизненных - опасно смещаются в моём предпенсионном сознании — я становлюсь занудой и боюсь, что это — процесс необратимый. Вот и лето красное проныла и провоз-мущалась, а оно и пролетело, и уже яблоки бухаются с яблонь, и редеет листва, обнажая мускулатуру деревьев и являя тревожные дали, и вороны галдят вечерами, и по утрам — туман и паутины в грушевидных каплях, и сошли огурцы, и мухи кусаются, и пора складывать в чемодан ненадёванные сарафаны. И всё это вместе взятое называется жизнь — как говорил Киршон116, вскоре с нею расставшийся.

Я всё никак не одолею Верлена, он мне не дался, я так и не нашла к нему того синтезирующего ключа, без которого не отомкнёшь перевода. Всё у меня осталось непреодолённым, слова вяло разбрелись по строчкам и скудно срифмовались; но — не начинать же сначала, как велит совесть, к<отор>ая всегда - вопреки здравому смыслу! Вообще же, чтобы (хотя бы!) переводить, не совесть нужна и отнюдь не здравый смысл, а всего лишь талант — вот в этой-то мелочи и загвоздка!

«Пушкин и Пугачев»4 - одна из моих любимейших маминых вещей - вольная, глубокая, пронзительно-проницательная. В какой жизненной тесноте, глухоте, нищете была она, когда писала с такой свободой! Из какой теснины вырывался (неиссякаемо!) - этот пламень! Чем дальше живу, тем больше растворяюсь в позднем осознании чуда, бок-о-бок с которым жила, непрерывно ударяясь об острые его углы, не понимая, что то были грани, а не углы, грани магического кристалла. Господи, Господи...

Обнимаю Вас, дорогой мой Павлик, обнимаю под раскаты очередной грозы, под топот очередного ливня; пусть всё будет у Вас хорошо, милый житель той дальней и давней страны, откуда и я родом...

Там, где на монетах,

Молодость моя —

Той России нету,

Как и той меня...5

Ваша Аля

' См.: Цветаева М. Просто сердце. Стихи зарубежных поэтов. М., 1967.

2 Строка из сказки Пушкина «Царь Никита и сорок его дочерей»: «Богомольной старой дуре / Нашей чопорной цензуре...».

3 Советский драматург Владимир Михайлович Киршон был расстрелян в 1938 г.

4 Видимо, П.Г. Антокольский поделился с А.С. впечатлением об очерке М. Цветаевой «Пушкин и Пугачев», вошедшем в книгу «Мой Пушкин». 13 августа 1967 г. он записал в своем дневнике: «Только что вышла ее (М. Цветаевой. - Р.В.) книжечка о Пушкине. Таким образом проза Марины постепенно (страшно медленно, опоздав на двадцать лет) входит в наш обиход открыто.

Конечно, книжечка замечательна втройне, вдесятерне. Впервые я прочел “Пушкин и Пугачев”. Помимо острых и неожиданных своих мыслей, сколько впервые замеченных (несмотря на потения предшественников от Анненкова до Тынянова, от Белинского до Кирпотина), не замеченных самим Пушкиным несуразиц, вроде возраста Гринева - 16 лет - вполне закономерного в начале “Капитанской дочки” и становящегося невозможным дальше.

Как резко и ярко противопоставление “Двух Пугачевых” в повести и в “Истории”. Как вообще это важно, как богато обобщениями о сущности творчества и самой поэзии» (Вильнюсский музей А.С. Пушкина. Архив П.Г, Антокольского).

5 Неточно процитированная последняя строфа стих. М. Цветаевой 1931 г. «Страна» («С фонарем обшарьте...»). Правильно:

...Той, где на монетах -Молодость моя,

Той России - нету.

- Как и той меня. (11,291)

Е.Я. Эфрон u З.М. Ширкевич 116

соль — да разве перечислишь все крупинки этой соли?! А ещё ушёл человек нашего поколения. Вообще немыслимо себе представить жизнь... да почти что нашей планеты жизнь! — без этого едкого старика, оппонента, спорщика и борца, зачастую и защитника, всерьёз, не на словах защитника многих близких нам правд против многих и многих кривд... Говорят, что его, с инфарктом, после 3-х недель лежания в Н.Иерусалиме, привезли в Москву (зачем?! ведь нельзя же шевелить таких тяжёлых больных!). От больницы он отказался и умер у себя дома, «под наблюдением врача».

У нас осень, но не полегчало — по-прежнему много дел и всяческой непосильной суеты. Уедем отсюда, верно, в первых днях октября — раньше, чем обычно.

Скоро обо всём напишу подробно, сейчас тороплюсь, чтобы воспользоваться «оказией».

Крепко обнимаем вас

Ваши Аля и Ада

И.Г. умер в один день с мамой — 31 августа.

В.Н. Орлову

10 сентября 1967

Дорогой Владимир Николаевич! простите, что в ответ на такое чудесное Ваше письмо - несколько жалких и срочных каракуль: хочу, чтобы хоть они застали Вас в Ленинграде до отъезда Вашего в Полонию. <...>

Скоро будем сматывать тарусские удочки, а в октябре м. б. мне удастся схлопотать (чужими руками) путёвку в Кисловодск; мне очень туда хочется, т. к. нынче в октябре будет ровно тридцать лет, как мы там были с папой, и это были последние наши с ним счастливые дни; по крайней мере, сейчас мне это так чувствуется, сейчас я на это, задним числом, надеюсь. Мог ли быть, на самом-то деле, мой отец счастлив в 1937г.?

Большое горе — смерть Эренбурга. Аня была на похоронах — говорит, было грандиозное, небывалое количество народа и — полицейские рогатки у кладбища. Она Вам расскажет много интересного об этом.

О «Герое» я Вам и расскажу, и напишу, и вообще запишу его приезд сюда и то, о чём мы говорили, вернее — то, что говорил он. Обаяние этого человека велико и теперь, но поразила меня его углублённость человеческая, чего раньше не было и в помине, его дорастание до поэм и до самой Марины и — вечный закон разминовения, ибо этого он ей сказать не может и не сможет.

Он приехал сказать об этом мне. И наша встреча, встреча двух дорастающих, доросших до глубочайшего понимания того, что у нас отнято, того, что нам дано слишком поздно, - была, пожалуй, одним из сильнейших потрясений моей жизни...

Кончаю. С Богом. По домам1.

Получили ли «Моего Пушкина»?1"

Откликнитесь!

Всего, всего, всего самого доброго вам обоим.

Ваша АЭ

Ещё раз простите каракульность и невнятность.

’ Перефразированная начальная строка стих. А. Блока «Седое утро». У Блока: «Утреет. С Богом! По домам!..».

П.Г. Антокольскому