ВАЛИС. Трилогия - Филип Дик

– Поздно для чего? – спросил Эммануил.

– Помощник спрашивал человека, подходящего к судному мосту, не желает ли он, чтобы в грядущем испытании его представлял кто–нибудь другой.

– Помощник?

Помощник, объяснила Зина, брал на себя роль адвоката, он предлагал свои услуги по защите испытуемого. Однако этим дело не ограничивалось: он предлагал представить механизму воздаяния вместо перечня его поступков некий другой перечень. В случае человека безгрешного это не имело никакого значения, а вот для грешного это приводило скорее к оправдательному, чем к обвинительному приговору.

– Так нечестно, – возмутился Эммануил. – Виновный должен быть наказан.

– Почему? – спросила Зина.

– Потому что таков закон.

– Тогда для виновных нет никакой надежды.

– А они и не заслуживают никакой надежды.

– А что, если виновны все? Об этом он как–то не думал.

– А что написано в представляемом Помощником перечне? – спросил он.

– Ничего, – сказала Зина. – Это просто чистый лист бумаги. Документ безо всякого содержания.

– Тогда механизм воздаяния не сможет его обработать.

– Ещё как сможет, – улыбнулась Зина. – Он решит, что получил отчёт о жизни абсолютно безгрешной личности.

– Но он не сможет действовать. У него не будет никаких входных данных.

– В том–то всё и дело.

– Тогда механизм правосудия будет жульнически обманут.

– А весь обман будет состоять в том, что у него отнимут жертву. Разве это не желательно? Разве должны быть жертвы? Какой смысл в том, что жертвы идут нескончаемой чередой? Разве это исправляет зло, ими свершённое?

– Нет, – согласился Эммануил.

– Идея состоит в том, чтобы ввести в процедуру элемент милосердия. Помощник – это amicus curiae, друг суда. С дозволения суда он вносит ходатайство, что данный случай является исключением. Что к нему неприменим общий закон возмездия.

– И он делает это для каждого? Для каждого виновного человека?

– Для каждого виновного человека, который принимает его предложение помощи и защиты.

– Но тогда должна получиться бесконечная череда исключений, ведь ни один виноватый, находящийся в здравом уме, не отвергнет такого предложения. Каждый виноватый захочет, чтобы его посчитали исключением, жертвой чрезвычайных обстоятельств.

– Но для этого, – заметила Зина, – человек должен сперва признать факт своей вины. Он может, конечно же, настаивать на своей невиновности, но тогда у него не будет оснований прибегать к чьей–то помощи.

– Это будет очень глупым решением, – сказал, подумав, Эммануил. – Ведь он может ошибаться. А приняв предложение помощника, он не теряет ровно ничего.

– И всё же по большей части, – сказала Зина, – идущие на суд люди отвергают предложение Помощника.

– Почему? – Это представлялось Эммануилу непостижимой глупостью.

– А потому, – объяснила Зина, – что они уверены в своей невиновности. Чтобы принять такую помощь, человек должен исходить из пессимистического предположения, что он виновен, хотя и оценивает себя как безгрешного. Истинно безгрешный человек не нуждается в Помощнике – точно так же, как человек физически здоровый не нуждается во враче. В этой ситуации исходить из оптимистического предположения крайне опасно. Это аналогично подстраховке, применяемой всякими мелкими зверьками при строительстве нор. Разумная тварь непременно сделает запасной выход, исходя из пессимистического предположения, что её парадная дверь будет обнаружена каким–нибудь хищником. Звери, не заботящиеся о подстраховке, быстро исчезают с лица земли.

– Для человека, – заметил Эммануил, – унизительно считать себя грешным.

– Для суслика унизительно признать, что его нора построена не совсем идеально, что хищник может её найти.

– Ты говоришь о противоборстве. А что, разве божественное правосудие является противоборством? И там есть обвинитель?

– Да, в божественном суде человеку противостоит обвинитель, это Сатана. Есть Адвокат, защищающий обвиняемого, и Сатана, предъявляющий обвинения и оспаривающий доводы защиты. Адвокат, стоящий рядом с человеком, защищает его и выступает в его пользу; Сатана, стоящий напротив человека, обвиняет его. Или ты хотел бы, чтобы у человека был обвинитель и не было защитника? Разве это было бы справедливо?

– Но ведь необходимо исходить из презумпции невиновности.

– Именно этот момент отмечает Адвокат на каждом происходящем суде. – Глаза девочки сверкали. – Поэтому он заменяет послужной список клиента другим, безупречным, и выручает его этой подменой.

– И этот Помощник – ты? – спросил Эммануил.

– Нет, – покачала головой девочка. – Он являет собой фигуру, куда более загадочную, чем я. Если уж у тебя возникают трудности со мной в определении…

– Возникают, – согласился Эммануил.

– Он – поздний пришлец в этот мир, – сказала Зина. – В ранних зонах его попросту нет. Он представляет собой изменение божественной стратегии. Такое, посредством которого возмещается изначальный ущерб. Одно из многих, но зато главное.

– А я с ним встречусь?

– Ты не будешь судим, – сказала Зина, – так что, скорее всего, нет. Но каждый человек его встречает. Он стоит у оживлённой дороги и всем предлагает свою помощь. Предлагает вовремя – до того как человек ступит на судный мост. Поддержка Помощника всегда приходит вовремя, это у него в природе – всегда появляться в самый нужный момент.

– Мне бы хотелось с ним встретиться, – задумчиво сказал Эммануил.

– Следуя за жизненным путём любого человека, ты придёшь к точке, где он встречается с Помощником. Именно так узнала о нём я. Ведь я тоже не подлежу суду. А если хочешь узнать о Помощнике больше, спроси эту штуку. – Она указала на информационную дощечку.

На дощечке сияло слово: ПРИЗВАТЬ

– И это всё, что ты можешь мне сказать? – спросил дощечку Эммануил. – На ней появилось новое слово – греческое:

PARAKALEIN [греч. Утешитель ]

Он думал, напряжённо думал об этой новой сущности, призванной в мир… О персонаже, который может быть призван нуждающимися, теми, кому грозит осуждение. Это была ещё одна загадка, загаданная ему Зиной. А их уже было много. Они ему нравились, но всё равно он недоумевал.

Призвать на помощь: parakalein. Странно, думал он. Мир развивается по мере того, как падает всё ниже и ниже. Есть два различных движения: падение и, в то же время, возвышающая работа восстановления. Антитетические движения в форме диалектики всего мироздания и сил, сокрытых в нём. А что, если Зина подаёт знак павшим частям? Подбивает пасть их ещё дальше? Этого он не мог ещё сказать.

ГЛАВА 11

Херб Ашер подхватил мальчика на руки и крепко обнял.

– А это Зина, – сказал Элиас Тейт, – Эммануилова подружка. – Он взял девочку за руку и подвёл её к Хербу. – Она чуть–чуть его постарше.

– Здравствуй, – сказал Херб Ашер. Но девочка не слишком его интересовала, он не мог насмотреться на сына Райбис.

Десять лет, думал он. Этот ребёнок вырос, пока я спал и видел сны и считал себя живым, хотя в действительности не жил.

– Она помогает ему, – сказал Элиас. – Учит его. Учит куда больше, чем школа, больше, чем я.

Взглянув на девочку, Херб Ашер увидел бледное прекрасное лицо с огромными глазами, в которых плясали искры. Какой симпатичный ребёнок, подумал он и снова повернулся к Манни. Затем он ощутил какой–то толчок и взглянул на девочку снова.

Её лицо прямо сияло лукавством, особенно глаза. Да, подумал он, в её глазах есть нечто такое, некое знание.

– Они не разлей вода уже четыре года, – сказал Элиас. – Она подарила ему информационную дощечку, это нечто вроде высокотехничного компьютерного терминала. Дощечка его спрашивает – ставит вопросы и даёт подсказки. Верно, Манни?

– Здравствуй, Херб Ашер, – сказал Эммануил. Он выглядел серьёзным и немного пришибленным, особенно рядом с девочкой.

– Здравствуй, – сказал Эммануилу Херб Ашер. – Ну до чего же ты похож на свою маму.

– В этом тигле мы выросли, – загадочно откликнулся Эммануил. Пояснять свои слова он не стал.

– А–а–а… – начал Херб и смолк; он не знал, что сказать. – Ну как тут, всё в порядке?

– Да, – кивнул мальчик.

– На тебе лежит тяжкое бремя, – сказал Херб.

– Эта дощечка выкидывает фокусы, – сказал Эммануил.

На несколько секунд повисла тишина.

– В чём дело? – повернулся Херб к Элиасу.

– Ты чем–то недоволен? – спросил у мальчика Элиас.

– Когда моя мать умирала, – сказал Эммануил, глядя в упор на Ашера, – ты слушал пение фантома. Она ведь не существует, она голограмма. Твоя Линда Фокс – это фантазм, призрак.

– Но это было очень давно. – отвёл глаза Ашер.

– Этот фантазм всё ещё с нами, в этом мире, – сказал Эммануил.