Хроника смертельного лета - Юлия Терехова

Наконец, Антон собрался с духом. Откладывать разговор далее было нельзя – он ясно видел, что любимая находится на грани нервного срыва.

– Я хочу, чтобы мы вернулись на Олимпийский, – твердо произнес Антон, беря Анну за руку.

Он прервал затянувшееся молчание, которое повисло во время завтрака, после того, как Анна налила кофе. Стояло раннее утро, но уже было не продохнуть, а горелая вонь въедалась в одежду и волосы. За окном висело густое марево, за которым терялись очертания дома напротив.

Противомоскитные сетки на стеклопакетах немного задерживали смог, но через них не могло пробиться ни малейшего дуновения ветерка. Мощный вентилятор выбивался из сил, но, по сути, только гонял по кухне густой, словно спрессованный воздух. От необходимости ехать на работу становилось тошно как Антону, так и Анне. Спасала мысль о кондиционированных помещениях, но до них еще надо было добраться по безнадежным раскаленным московским пробкам.

– Не могу представить, что мы туда вернемся, – прошептала Анна. – Мне страшно туда возвращаться. Эта дыра на стене…

– Дыры больше нет, – он погладил Анну по голове, – я сделал ремонт.

– Когда ты успел?!

– Хм, надо было себя занять чем-то, пока ты пропадала со своей чокнутой примадонной. Я занялся ремонтом. Теперь в гостиной – полный порядок. Такую же ткань оказалось найти невозможно, и я сделал зеркальную стену. Она здорово расширила пространство. Тебе понравится – ты ведь любишь зеркала.

– Куда его еще расширять? – охнула Анна. – Гостиная и так размером с мою квартиру.

– Ну, а теперь выглядит, как две твоих квартиры, – улыбнулся Антон. – Еще я частично поменял паркет и купил новый диван – классный, обитый белой кожей.

– Ты молодец, – искренне похвалила его Анна, но потом светлые глаза ее померкли, подернутые вновь нахлынувшими тоской и страхом. Она тяжело вздохнула, представив, как вновь войдет в тот дом – в дом, где она была так счастлива несколько лет, и где поселились ужас, боль и ложь. Но может, все-таки ей удастся привыкнуть? Дальнейшие слова Антона еще больше заставили ее задуматься.

– Мы скоро задохнемся здесь, – сказал Антон, – а на Олимпийском – сплит-система. Сможем спать нормально. Ты – в первую очередь. Я хоть как-то сплю. А ты?

Анна понимала – Антон прав. Действительно, много ночей она не могла сомкнуть глаз, забываясь сном только под утро, когда раскаленная за день квартира успевала хоть немного остыть. Анна плелась в ванную, стояла под душем, из которого текла мерзко теплая, как парное молоко, вода, а потом, не вытираясь, возвращалась в постель. Но за те мгновения, что она доползала до нее, редкие капли влаги на теле успевали совершенно высохнуть. А кожа от частого контакта с водопроводной водой становилась стянутой и сухой. Антон пытался укрыть ее мокрой простыней, но Анна отказалась, опасаясь застудить суставы. Запоздалая попытка установить кондиционер в квартире на Чистых прудах потерпела фиаско – очередь растянулась до октября.

– Ты больше не можешь оставаться здесь. Посмотри, на кого ты похожа – под глазами синие круги, щеки запали. Сколько ты еще выдержишь без сна?

Анна представила, как уже в эту ночь спит в относительной прохладе, и подумала, что продаст душу за одну ночь спокойного комфортного сна.

– Хорошо, – кивнула она и вымученно улыбнулась. – Я сегодня съезжу туда и приберу квартиру. Ночью переедем.

– Любимая, – Антон обнял ее и прижал к себе, коснувшись губами светлой макушки. – Не нужно нигде убираться. Я пригласил службу уборки и вчера они вычистили все – вплоть до унитазов и стенных шкафов. Даже люстры помыли и потолки. Стены пропылесосили, ковры и шторы только что вернулись из чистки. Окна вымыты. Не осталось и следа от того ужаса. Мы переедем сегодня же вечером, когда ты вернешься из театра.

Анна благодарно взглянула на него снизу вверх.

– Я так люблю тебя, – прошептала она, – мне так спокойно с тобой…

Глинский приехал в Склиф, как только получил результаты экспертизы. Он заглянул в ординаторскую и увидел Булгакова, сидящего за столом и безучастно уставившегося в одну точку. Капитану пришлось окликнуть того несколько раз, прежде чем Сергей словно очнулся и осмысленно взглянул на Глинского, стоящего на пороге.

– Вам чего? – сухо спросил Булгаков, даже не поздоровавшись. Виктор, честно говоря, не рассчитывал на такой прием.

– Поговорить бы, – столь же сухо ответил он и, притворив за собой дверь, зашел в комнату. Булгаков даже сесть ему не предложил. Но Глинский не обратил на это внимания – он старательно подыскивал слова, чтобы донести до него новость, которую привез – а главное, определение для этой новости – как плохой или как очень плохой. Потому что назвать ее хорошей не повернулся бы язык даже у самого отъявленного циника – а таковым Виктор Глинский не являлся.

Булгаков был мрачнее тучи, и даже синие глаза его стали черными от горя и бессонных ночей.

– Зачем приехал? – буркнул он неприветливо. – Чего тебе?

– Послушай, – Глинский взял его за плечо, но Сергей руку стряхнул. – Есть одна вещь, которую тебе нужно знать.

– Неужели?.. – равнодушно посмотрел на него Сергей. – Что-то еще?

Лицо Виктора окаменело. Он видел, что Булгаков винит его в ужасной гибели жены. Не спрашивая разрешения, опустился в раздолбанное кресло в углу ординаторской. Булгаков досадливо поморщился:

– Тогда говори быстрее и уходи – мне работать надо.

– Мне не нужно много времени, – кивнул Виктор. – Я хочу сообщить тебе о результатах медэкспертизы.

Булгаков закрыл глаза.

– Говори, – глухо произнес он.

– Он не насиловал твою жену, – сказал Виктор, – он сразу ее убил.

Сергей потер лицо руками. Боль от тупой иглы, вонзившейся в сердце в ту минуту, когда он увидел искромсанное тело жены, чуть отпустила, и он глубоко вздохнул.

– След контакта с тобой, – добавил Виктор, – и все. Повреждений сексуального характера нет. Он не стал ее насиловать.

– Я ему, вероятно, спасибо должен сказать? – холодно проговорил Сергей.

Дверь приоткрылась, и в ординаторскую заглянула медсестра.

– Сергей Ростиславович, – робко начала она, – вас в приемное зовут.

– Я занят! – рявкнул Булгаков, и испуганная девушка скрылась. Булгаков встал из-за стола и, подойдя к окну, закурил:

– Не насиловал, говоришь… Благородство, значит, проявил. Как бы мне его отблагодарить, а?

– При случае, – как можно мягче сказал Виктор. – Но факт остается фактом – он убил ее сразу – перерезал ей горло. Все остальные множественные ранения – посмертные. Скорее всего, он пришел, она его узнала и впустила в квартиру. Она даже испугаться не успела – в крови адреналина нет.

– Будь он проклят, – пробормотал Булгаков. – Кто же он?.. Если б узнал, я бы его прикончил, голыми руками удавил бы.

Как лицо процессуально-должностное, Глинский не имел права комментировать это заявление. По-человечески он понимал Сергея, но и сказать – да, убей – не мог.

– Мы его найдем, – отозвался он, – найдем и посадим.

– Посадите? – поднял Булгаков взгляд, налитый неистовой ненавистью. – Ты что, идиотом меня считаешь?

– Почему идиотом? – опешил Виктор.

– Да потому! – взорвался Сергей. – Даже если вы его найдете, что сомнительно, даже если вы его посадите пожизненно, это не вернет ни Алену, ни моего ребенка! А то еще он досрочно выйдет за примерное поведение! И какая, к черту, разница, посадите вы его или нет?

– По пожизненному УДО предусмотрено через 25 лет. Но прецедентов еще не было, – Виктор снова положил Булгакову руку на плечо. Булгаков стоял, словно оцепенев. – А, во-вторых, не наделай глупостей: сесть за этого урода и сломать себе жизнь – не лучший способ отомстить. И, если не ошибаюсь, тебе есть ради кого жить.

– Она меня не любит, – откликнулся Сергей сумрачным голосом, – и я ей не нужен.

– Это она тебе сказала? – спросил Глинский.

– Она сама. Кто же еще? – уронил Булгаков и замолчал, осознав, что говорит неправду – Катрин не говорила ему, что он ей не нужен. Как, опять-таки, не говорила и того, что не любит его. Сергею это было и без слов понятно, но она ему ничего подобного не говорила. Никогда.

Горькая усмешка изломила его потрескавшиеся губы.

– Ну, чего замолк-то? – спросил Глинский. – Как она там?

– Не знаю, – ответил Сергей, и перед его глазами встал облик Катрин – вожделенный и холодный. Может, Виктор прав, и ему действительно есть ради чего жить?

– Я не допущу, чтобы этот маньяк до нее добрался, – пробормотал он.

– Он не маньяк, – четко проговорил Глинский.

Булгаков нахмурился:

– Что ты имеешь в виду?

Виктор помялся – это то, что они обсуждали сегодня с утра на летучке. Конечно, он не имел никакого права разглашать внутреннюю информацию, но и утаить ее от человека, который вытащил его отца с того света, Виктор не мог.

– Он не маньяк, – повторил капитан. – Он очень хотел, чтобы мы так думали и первые два убийства оформил крайне аккуратно – в полном соответствии с легендой о маньяках: видимое садистское наслаждение от насилия, целеустремленность и сосредоточенность на деталях, причинение страдания через секс. Он хотел создать впечатление о себе, как о серийном маньяке-убийце. Но что-то изменилось.