Бешеная стая - Михаил Нестеров

Я первый раз пил с генералом. И первый раз видел пьяного генерала – с покрасневшими, слезившимися по-стариковски глазами. Я мог бы его пожалеть, но сам был пьян в стельку. И я сказал ему то, что вертелось у меня на языке:

– Завтра я вам посочувствую, Николай Ильич.

– Завтра будет другое настроение, – сказал он мне, и я согласился с ним:

– Завтра утром я сочиню песню «Трезвость», переплюнув Пола Маккартни с его «Яичницей». Завтра я трезвым взглядом посмотрю в глаза вашего сына…

Глава 3

Зачатие банды

…Я остановил воспроизведение, когда мой виртуальный визави взял паузу. Мы оба закурили: я – сейчас, он – тогда, когда еще был живой. На экране телевизора замер стоп-кадр, на котором снова – расфокусированное, снятое крупным планом лицо Родиона Приказчикова.

Пока я не мог оперировать информацией, хотя немало почерпнул из первого тома видеодневника. Мне предстояло разобраться в своих собственных чувствах: как я отношусь к человеку с его чистосердечными признаниями. А человеком он был вполне состоятельным. Но, как говорят, богатые иногда такое вытворяют…

Меня поразило начало. У меня сложилось стойкое чувство, что человек на экране пользуется телесуфлером. Хорошо поставленным баритоном он как будто работал над аудиокнигой. Вот его первые слова, первые видеострочки: «…должно быть, был момент тогда, в самом начале, когда мы могли сказать – нет. Но мы как-то его упустили». Я сразу понял: это цитата. Но откуда он выдернул ее? Родион снял этот вопрос, легко, надо сказать, выговорив сложное название фильма: «Розенкранц и Гильденстерн мертвы». Кто эта парочка, об имена которых можно было язык сломать? Я включил компьютер, воспользовался поисковиком и узнал вот что. Розенкранц и Гильденстерн – второстепенные персонажи трагедии Шекспира «Гамлет». Они, замечая, что подброшенная монетка снова и снова выпадает орлом, высказывают свои предположения и задаются вопросами. Сюжет этого фильма – «пронизывающий философский вопрос фатализма и свободы воли» (от фатального выпадения монеты до смерти главных героев) звучит из уст готовящегося умереть на виселице Гильденстерна: «…должно быть, был момент тогда, в самом начале, когда мы могли сказать – нет…»

Мне предстояло составить общее представление об этом, безусловно, грамотном, умном, начитанном, сильном человеке. Собственно, если прибавить к перечисленному смелость Родиона Приказчикова (не каждый решится состряпать такое досье, за которое полагалась мученическая смерть от товарищей или пожизненный срок от прокурора), то вырисовывался вполне конкретный образ. Что для него сбор и возможное обнародование компромата на самого себя? Дополнительная доза адреналина?

Конечно, я забегал далеко вперед, зная, в каком качестве и когда именно доберется до финала этот человек: насильником, грабителем, убийцей. Мне предстояло до конца выслушать его рассказ и ответить на вопрос, как он докатился… до смерти такой. (И тут я понял, почему генеральский сын привел цитату из «Розенкранца и Гильденстерна». Он и был Гильденстерном: повествование шло от «готовящегося умереть». С ума сойти.) Но, скорее всего, Родион сам расставит все акценты. Я задался вопросом: кому интереснее было бы слушать рассказчика, тому, кто знал финал, или тому, кому он не был знаком? Интрига в его рассказе была заложена и для тех и для других. Передо мной лично Родион предстал отрицательным героем, но был ли он негодяем? Пока ничего отталкивающего в нем я не увидел. Больше того – в нем чувствовалась какая-то притягательная сила. Жаль, очень жаль, что его уже нет в живых. Может быть, даже скорее всего, я поменяю мнение о нем.

Для меня были важны такие моменты. В работе я часто руководствовался ими. Не всегда помогал психологический портрет того или иного человека, все зависело от характера работы. Слежка за неверными супругами – лишь часть сыскной деятельности вообще, в которой я поднаторел на службе в Следственном комитете.

Поняв смысл предстоящей работы и проделав ее часть, посчитав ее не такой сложной, я мысленно вернулся в те времена, когда садиться за руль можно было чуточку подшофе. Я решил ограничиться пивом и отправился на поиски боксера. Дом большой, и боксера я мог найти разве что по запаху.

Я не нашел Олега ни на первом, ни на втором этаже и понял, что предоставлен самому себе. Налички у меня было – кот наплакал. Тем не менее я вышел из дома и направился в центр поселка. Пять минут прогулочным шагом, и я поравнялся с магазином, оформленным в стиле модерновой автозаправки: пирамида из зеркального стекла и стали. Внутри было прохладно; свет соответствовал цвету стекла – голубоватый, слегка напрягающий глаза. Я бросил взгляд на высокую витрину и увидел камеру слежения. И даже попробовал себя в роли Гильденстерна:

– «Должно быть, был момент тогда, в самом начале, когда мы могли сказать – нет».

Чтец, надо сказать, из меня был никакой. Я даже не привлек внимание продавца – лет двадцати пяти, небритого и длинноволосого, пялившегося в телевизор: шел какой-то футбольный матч. Командные виды спорта умерли для меня в тот самый день, когда команда моя распалась и я стал пахать на себя. Почти сразу понял одну вещь: одиночка чувствует себя уверенно, если он – профессионал.

Я пробежал глазами ценники. Цены на товары были бешеными.

– Упаковку «Хольстена», – мне пришлось повысить голос, чтобы продавец отвлекся от телевизора и обслужил любителя немецкого качества. – Холодного.

– Холодное на складе, я сейчас принесу.

Его не было минут пять.

– Склад у вас через кольцевую дорогу? – спросил я и не дождался ответа: соображалка у продавца была в том же месте. Расплатившись за пиво и открыв одну банку, я ввел торгаша в курс дела: покупаю дом, видеться будем часто. – Ты знал Родиона Приказчикова?

Мой вопрос поставил его в тупик. Он не сразу ответил, как будто из нескольких вариантов ответов выбирал наиболее безопасный.

– Я видел его несколько раз.

Дверь в служебное помещение снова открылась, и в торговый зал шагнул плечистый мачо, как будто телепортировался из пляжного домика, где ему было приятно жить и работать. Черные длинные волосы были перетянуты резинкой, треугольный вырез майки открывал на обозрение волосатую грудь. Надо ли говорить, что он был небрит?

Он подошел ближе.

– «Хуго Босс»? – потянул я носом. – «Ин моушн»? У меня такой же.

– Да, исчерпывающая информация, я запомню, – сказал он. – Но мы никакой информации о наших клиентах не даем.

– Значит ли это, что мой фирменный запах останется секретом для моих поклонниц?

– Рады будем снова видеть вас в нашем магазине, – ответил мачо на мой длинный вопрос. – А сейчас – мы закрываемся на обед.

Я посмотрел на часы, было восемнадцать минут третьего.

– Вижу, вы выбираете не точное, но лучшее время для обеда.

– Верно! – фальшиво обрадовался он.

– Один момент, – остановил я его жестом. – Я тоже куплю кое-что пожрать. Я бы остался и пообедал с вами, но вряд ли вы придете в восторг от моей привычки блевать прямо себе под ноги. – Я вернул сдачу продавцу. – Взвесь-ка мне корейки на все деньги.

Я зажег злые искры в глазах мачо. Мысленно он рвал меня на куски, поднимал за руки и за ноги и бросал на витрину. Но мой взгляд для него тоже кое-что значил. У меня были глаза Майка Тайсона и живот тренера женской сборной по гандболу. Все удары, которые я когда-то выдержал, были написаны у меня на лице.

Я возвращался, испытывая на спине неприязненный взгляд администратора магазина. В следующий раз нужно спросить его имя, твердо решил я.

На пороге дома меня встречал Олег Прохоров.

– Внутри столько ценностей, – намекнул я. – Один портрет чего стоит. Не боишься оставлять дом без надзора?

– Нет.

– Я думал, ответ будет подлинней… Как часто хозяин оставляет дом? Спрашиваю не из праздного любопытства и не в ущерб генералу. Твой ответ поможет мне в расследовании, – поторопил я его. – О нашем разговоре можешь настучать в любое время.

Боксер сдался.

– Каждую субботу хозяин уезжает в Апрелевку, возвращается в воскресенье.

– Не близко, – заметил я. Апрелевка – это городок в Нарофоминском районе, отсюда километров семьдесят будет. – И что он там делает?

– Встречается с друзьями в клубе.

– «Клуб 72»?

– Напрасно зубоскалишь. – Олег выдержал многозначительную паузу.

Стало быть, подумал я, этот дом пустует в ночь с субботы на воскресенье.

В комнате генеральского сына я снова занял место в кресле и продолжил просматривать его дневник, еще раз отметив его хорошо поставленный голос.

«Это событие пришлось на июньский день – не столько жаркий, сколько такой душный, что я невольно выискивал в небе притаившуюся грозовую тучу. Но дождь не пролился ни в этот день, ни в следующий: сухая жаркая погода продержалась до конца месяца.